— Пойдем, говорю тебе! У Его преосвященства нет предрассудков.
Арман-Луи посмотрел на могилу, где покоился г-н де Шарней.
— Прощай! Я постараюсь быть таким, каким был ты! — сказал он. И, отряхнув пыль со своих ног, спросил Рено:
— Не знаешь ли ты о чем хочет поговорить со мной кардинал?
— Нет.
— Иди. Я пойду за тобой.
Кардинал жил в гостинице, стены которой уже пошли трещинами от взрывов пушечных ядер, но она была ещё вполне обитаемой. По двору прохаживались туда-сюда офицеры, пажи, мушкетеры, слуги. Г-н де Шофонтен назвал свое имя и имя г-на де ла Герш мушкетеру, дежурившему у двери Его преосвященства.
Уже в следующее мгновение в комнате, где сидели в ожидании оба друга, появился секретарь и пригласил г-на де ла Герш.
Рено стукнул Армана-Луи по плечу.
— Ели министр назначит тебя королем Франции и Наварры — сказал он, — назначь меня капитаном разведки.
Дверь открылась, и г-н де ла Герш вошел к министру. Он застал его подписывающим депеши, на которые секретарь ставил королевскую печать.
— Сударь, я к вашим услугам, — сказал кардинал г-ну де ла Герш.
И пальцем указал ему на стул.
Арман-Луи сел.
Кардинал передал с секретарем четыре или пять депеш, затем жестом удалил его. Наконец он подошел к гугеноту, занятому тем, что рассматривал этого человека, перед которым трепетала вся Франция.
— Сударь, я знаю, кто вы, откуда и что вы сделали.
— Тогда я спокоен, монсеньор.
— Это доказывает то, что вы были неспокойны, идя сюда.
— Это правда: я был вашим врагом, а вы победитель. И кроме того, я погубил около пятисот солдат Вашего преосвященства. Быть может, подумал я, вам захочется наказать меня в назидание другим, и предать смерти не тех из нас, кто лучше защищал Ла-Рошель, исполняя свой долг, но того, кто случайно оказался у всех на виду. Поэтому, когда я последовал сюда, к вам, за господином де Шофонтеном, я уже принес свою жизнь в жертву.
— Ошибаетесь, сударь. Вы действовали как храбрый солдат, и государя, перед которым пали ваши крепостные стены, зовут Людовик Справедливый. К тому же Ла-Рошель взят. И нет больше во Франции ни католиков, ни гугенотов. Все, кто жив и на ногах, лишь слуги короля. Хотите служить в рядах моих мушкетеров? Одно из ваших пушечных ядер лишило меня капитана, почти такого же отважного как вы. Хотели бы вы поднять его шпагу?
— Спасибо, монсеньор. Так вы будете отмщены как военный?
— Как священнослужитель, сударь.
— Прекрасно. Я хочу заверить вас в своей вечной признательности вам… Я не забуду вашей благосклонности… Я клянусь вам…
— Я знаю это.
— Но, с сожалением, хочу сказать вам также, что, к несчастью, я не смогу принять ваше предложение.
— Как?!
— Я покидаю Францию.
— И вы уезжаете Швецию, не так ли?
— Да.
— Почему?
Г-н де ла Герш покраснел.
— Я понял вас без слов. Ах, молодость, дела сердечные! — с улыбкой сказал кардинал. — Какая крепость прочнее, чем эта? Я не намерен покорять её, сударь. Капитан, чья рука была бы во Франции, а сердце в Швеции, был бы плохим солдатом. Езжайте! Но прежде я хочу представить вам доказательство моего уважения к вам. Как вы посмотрите на то, если я передам с вами одно письмо, чем вы окажете услугу королю.
— Приказывайте.
Кардинал сел за стол, написал несколько строк, скрепил их своей подписью и печатью и сказал, вручая письмо г-ну де ла Герш:
— Я полагаюсь на вашу дворянскую честь: доберетесь с этим письмом живым — отдадите его королю Густаву-Адольфу, и никому другому, будь это хоть канцлер Оксенштерн; если же вы погибнете — оно должно погибнуть вместе с вами.
— Клянусь вам, все так и будет.
— Теперь — в путь, сударь. И если когда-либо в этих дальних странах вам изменит удача, вспомните, что во Франции для вас всегда есть место в армии и должность при Королевском дворе.
Арман-Луи встал — перед ним был великий министр, кардинал, государственный муж, известный как великий гений и искусный политик. Он почтительно поклонился, спрятал письмо на груди под камзолом и вышел. — Ну что? — спросил его Рено. — Ты уже король?
— Пока нет, — смеясь ответил Арман-Луи.
— Пока, но кем ты будешь в ожидании этой должности?
— Никем. Я остаюсь тем, что я есть, путешественником.
— Ты уезжаешь? В Вену, в Мадрид, в Гаагу? Говори же, я сгораю от любопытства!
— Мой бедный католик, я возвращаюсь в Швецию!
— Ты неисправим! — тихо проговорил Рено, и у него сразу же пропал восторженный настрой.
Потом он улыбнулся:
— Ты, конечно же, увидишь Диану, то есть мадемуазель де Парделан, — продолжал он. — Я узнаешь, помнит ли она о дворянине по имени Рено.
— А не хочешь ли ты сам это узнать? Мне кажется, мадемуазель де Парделан с удовольствием сама бы ответила на этот вопрос.
— Ты думаешь?
— Я уверен.
Рено тяжело вздохнул.
— О нет, это невозможно! А если она забыла обо мне? Я не перенесу такого унижения! Все-таки у неё в руках всегда водятся дукаты, есть леса, чтобы отапливать город, замки, чтобы расквартировать там армию, луга, чтобы соблазнять конклав, а у меня — ничего, кроме плаща и шпаги, да ещё Каркефу, вот и все.
— Спасибо, — пробормотал Каркефу.
— А земли Шофонтенов с прудами, лесами, лугами, мельницами — об этом ты забыл? — напомнил ему г-н де ла Герш.
— Ах, гугенот, ты смеешься? Ростовщики не могут более ничего давать в долг и брать в залог; пруды высохли, леса вырублены и связаны в поленницы, луга выкошены и голы, точно голова монаха, на мельницах нет ни зерна, ни жерновов. Нет, говорю тебе, мне остается только нести свой крест — сегодня как вчера, завтра как сегодня. Богу угодно, чтобы в этом смирении я нашел исцеление!
— Значит, у тебя уже есть другая госпожа д`Игомер?
— Увы, это так! Теклу зовут теперь Клотильда, Клотильда де Мирвало — она брюнетка с черными глазами, ей двадцать лет… Ах, я так несчастен!
Рено провел платком по глазам.
— Положи мое сердце к ногам Дианы и скажи ей, что один бедный рыцарь умирает от любви к ней в изгнании.
— В замке Мирваль?
— Предатель! Разве такой несчастный человек, как я, не имеет права хоть как-нибудь пристроиться в этой жизни? Поцелуй меня — и Бог с тобой! Если меня не исцелит Клотильда, через две недели я прискачу следом за тобой..
Ночью Арман-Луи покинул Ла-Рошель.
19. Неожиданные приключения на суше и на море
Он снова выбрал окольную дорогу, по которой добирался в Ла-Рошель, но на этот раз он был совсем один. И хотя остались в прошлом дни, проведенные с любимой и с верным другом, восход солнца Арман-Луи встретил улыбкой. Он не слышал больше жизнерадостного голоса Рено и не увидел искрящихся глаз м-ль де Сувини. И не было рядом Каркефу, следующего за Домиником, все вглядывающегося вдаль, не появится ли на горизонте за ивовыми зарослями гостеприимный дымок какого-нибудь трактира. Теперь г-н де ла Герш, уже не раз испытавший опасности, знал о превратностях судьбы, и хотя мужество его было не поколеблено, у него не осталось, по крайней мере прежнего обманчивого представления о жизни и тех надежд, которые согревали его душу в юности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148