— Это привилегия чистого разума, — отвечал капуцин.
— А теперь, скажите, отец мой, вы взялись за это дело исключительно из любви к ближнему?
— Увы, нет.
— Тогда почему?
— Сейчас такое тяжелое время, что иногда я должен заниматься делами земными.
— Я слушаю вас, отец мой, и думаю, что мы сможем объединить усилия ради общего дела.
— В этом заключается мое самое сокровенное желание… Я ведь не всегда был ярым служителем церкви. Когда-то, в иные времена, я носил шпагу… Я признаюсь, что владел шпагой довольно хорошо.
— Я засомневался в этом, когда увидел вашу руку.
— К несчастью, дьявол сыграл со со мной злую шутку: однажды ночью, когда мы шутя сражались с оруженосцем Его Светлости герцогом Фринландом…я потерял…я убил его ударом кинжала.
— В порыве вспыльчивости, отец мой?
— Да, я долго раскаивался в этом перед людьми и перед Богом… Сейчас я должен получить прощение у его Светлости герцога Фринланда.
— Я беру на себя заботу об этом!
— Позже, путешествуя по Палантине, я повстречался с казначеем Его Преосвященства, архиепископом города Майнца; мы провели ночь в беседке. Наутро там не обнаружили ни казначея, ни казны. Злые люди пустили слух, что я имел к этому какое-то отношение. Было прекрасно, что Его Преосвященство предаст случившееся забвению и прекратит поиск казначея.
— Я напишу сеньору, архиепископу Майнца.
— Еще позже, находясь в Баварии, в одном из замков, где играли свадьбу, группа студентов и цыган одели невесту в свой свадебный наряд, расшитый драгоценными камнями. Непредвиденный случай привел меня накануне в эту компанию бродяг, окрестившую меня своим капитаном… Невеста вернулась в замок через восемь дней и подстриглась в монахини. Но, увы, никто не знал, что случилось с драгоценностями.
— Такие вещи так легко теряются?
— Меня обвинили в похищении и ограблении! Было трудно убедить хозяина замка, графа святой империи, монсеньора, не вспоминать больше об этой истории…
— Я замолвлю слово выборщику Максимилиану, моему другу, и я надеюсь, что он не откажет мне в просьбе.
— А теперь мне остается, сеньор, рассказать о моей последней просьбе. Я был бы полностью счастлив, если бы такой человек, как вы, богатый и знатный, приютил бы меня. Простое одеяние подходит мне больше, чем монашеская ряса; я ничего не имею против этой одежды, но у каждого есть тайные желания, а я хотел бы носить военную форму. Но это вовсе не помешает при случае спрятать голову под капюшоном.
— Дьявол, отец мой, вот уже час, как мне пришла мысль, что вы могли бы заменить моего старого слугу, которого я потерял. Моему Францу не было равных. В труднейших обстоятельствах он не раз выручал меня. Он был, правда, очень жадным, но не смотря на это, я любил его. Вы мне подходите.
— Вы мне льстите!
— Нисколько. Я говорю так, как есть: вы умны, энергичны, находчивы.
— Итак, вы согласны?
— Без сомнения.
— И я теперь при вас?
— С этого вечера.
— Сеньор, — вскричал монах, швырнув четыре пустых бутылки в окно, — если верно то, что упавший стакан непременно разбивается, то также верно, что я упаду к вашим ногам, если увижу этих проклятых де ла Герш и Шофонтена с веревками на шее и со связанными руками! Один — вам, другой — мне!
— О! Так ты их тоже ненавидишь?
— Посмотрите, на моей груди огромный шрам. Его нанес кинжалом один из них. Надо ли говорить о том, что я не забуду человека, который меня ранил!
— Скажи мне свое имя!
— Матеус Орископп!
— За дело, Матеус, и, если ты будешь служить мне верой и правдой, скоро не будет в Германии капитана, более богатого и преуспевающего, чем ты!
7. Хор монахов
Закончив трапезу, Жан де Верт забеспокоился; он думал, что его новый слуга не сможет встать после такого сытного обеда. Какого же его было удивление, когда капуцин вскочил из-за стола с быстротой кошки, а в это время последний кусок мяса и последний стакан вина исчезли в его животе. Но по его виду можно было сказать, что Матеус питался одним хлебом и водой. Он остался таким же бледным, как и был.
— Теперь я хочу денег! — произнес он звонким голосом. Жан де Верт положил свой кошелек на стол.
— Вот, возьмите столько, сколько нужно.
— Я беру все! — ответил Матеус, пряча золотые монеты в карман. — Вот что закроет глаза и откроет уши отца Инносента.
— А, его зовут Инносент, того хозяина таверны, о котором ты мне говорил?
— Он всегда окажет услугу ближнему.
Матеус уже открывал дверь, когда Жан де Верт схватил его за руку:
— Что мне будет залогом твоей верности?
— Вот это, — ответил капуцин, положив руку на шрам, оставшийся от кинжала Рено, — и исповедь, которую я вам доверил. Самой её малой части хватило бы, чтобы очернить любого честного человека.
— Иди! — вскричал баварец.
Через час хорошо одетый всадник с двумя слугами, державшимися почтительно в отдалении, выехал из Магдебурга. Это был Матеус Орископп, путешествовавший, как дворянин.
Проезжая мимо дома графа де Паппенхейма, он увидел на верхнем этаже свет, а потом услышал в тишине наступившей ночи высокий мелодичный голос, певший Давидовы Псалмы. Не в первый раз Матеус слышал этот мелодичный голос, он ему напомнил таверну «Мальтийский крест» в пригороде Бергейма. Элегантные фигуры двух мужчин вырисовывались на фоне освещенного окна.
— Пойте, пойте, — прошептал Матеус. — Посмотрим, как вы скоро запоете!
И он исчез в темноте.
Арман-Луи и Рено е могли больше задерживаться около м-ль де Сувини и м-ль де Парделан. К мысли о скоро разлуке примешивалось чувство страха, что они оставляют девушек в руках ужасного человека, который к тому же был их врагом. Как бы лояльно он к ним не относился, они были его пленницы. На что они смели надеяться? Рено кусал свои усы, с его губ готовы были слететь слова возмущения. Арман-Луи в это время ходил по комнате взад-вперед большими шагами. Безмолвный и бледный от отчаяния, он смотрел в небо.
— Побеждены! — повторял, не переставая, Рено.
— И обе, — узницы! — повторял Арман-Луи.
Шли часы, и самые невероятные идеи рождались в их умах. Адриен и Диана казались более выдержанными и спокойными, чем мужчины.
— О! Чего вы боитесь? — говорила мадемуазель де Сувини уверенным голосом. Вы не можете сомневаться в том, что мое сердце может измениться. Моя жизнь до этого — это цепь испытаний. Считаете ли вы меня неспособной перенести новые? Мое сердце готово ко всему и я останусь верна имени, которое ношу. Через несколько месяцев, быть может, мы снова увидимся. Нам останется впереди ещё много лет, чтобы быть вместе. Выше голову, друг мой, и надейтесь на лучшее! Бог, вырвавший меня из лап мадам д`Игомер, снова поможет мне. Я надеюсь на Его милость. Придет день, когда воспоминание о Магдебурге станет для вас историей. Это останется в прошлом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148