Мне достаточно их слова.
Два дворянина сделали шаг вперед из круга обступивших его.
— К перемене погоды это плечо у меня болит, — сказал г-н д`Эгрефель.
— У меня на лбу шрам, который никакой дьявол не разгладит и в сто лет! — так же подтвердил г-н де Бераль.
Рено приветствовал их взмахом руки.
— Ну вот, — снова заговорил Рено. — Я среди вас как паршивая овца в стаде невинных ягнят. Но хорошо ли, что речь тут идет обо мне? Разве вы собрались не для того, чтобы выбрать командира?
— И то правда! — согласился молодой кальвинист, которому понравились слова и смелость Рено.
— Сначала выберем командира, а потом можете изрубить меня на куски, если пожелаете… Ну, а прежде, позвольте мне сказать несколько слов.
Все засмеялись и обнаженные лезвия снова вернулись в ножны.
— Так вот, я ещё не закончил! — продолжал Рено. — Я предложил кандидатуру господина де ла Герш, и я её поддерживаю. Вы все видели, каким отчаянным броском он опрокинул батарею, которая обстреливала бухту Конь. Этот день стоил жизни пятистам лучших солдат и двадцати офицерам. Кому из вас удалось сделать большее? Честные дворяне вроде вас ответят: никому! Кроме того, вот вы что ещё не знаете: господин де ла Герш был избран Его превосходительством кардиналом, который разбирается в людях, чтобы отправить с ним депешу Его величеству королю Густаву-Адольфу, и эта депеша сделает Францию союзницей Швеции. Пусть мой друг уличит меня во лжи, если отважится!
Все взоры устремились к Арману-Луи.
— Он молчит! Чего вы ещё хотите? — спросил Рено.
Громкий гул одобрения прокатился по залу.
— Господа!.. — заговорил наконец сам г-н де ла Герш.
— Замолчи! Тебе не давали слова! — прервал его Рено, почувствовав свою победу. — Если все считают, что я прав, то какое ты имеешь право возражать свободному и открытому проявлению наших мнений? И если я настаиваю, господа, то только потому, что хорошо знаю того, в чьих руках будет моя жизнь в течение похода, который предстоит.
На этот раз слова г-на де Шофонтена вызвали волну удивления.
— Я объяснюсь, — продолжал он. — Я рьяный католик с головы до пят и не менее француз с ног до головы, как и вы. Но Франция будет союзницей Швеции в этой войне, которая начнется, и именно поэтому я хочу попросить маленькое местечко в ваших рядах. Враги, против которых я обнажу шпагу, также католики не меньше и не больше меня, я это знаю. Если я буду иметь счастье убивать их по пути в большом количестве, я утешусь мыслью, что жизнь — это юдоль печали и что блаженны те, кто из неё уходит. Что касается моих прав быть среди вас — то пусть господин д`Эгрефель, с которым я встретился там, где схватка была самой кровавой, и господин Бераль, у которого я спрошу тотчас секрет одного выпада, каким он едва не проткнул меня насквозь, подтвердят это.
Несколько дворян, и среди них г-н де Бераль и г-н д`Эргефель, зааплодировали.
— Теперь, когда одержал свою победу, я прошу вашей дружбы. Если некоторых из вас все ещё терзают сомнения, мы можем побеседовать об этом на лугу. Бог Фехтования, мой покровитель, придет мне на помощь. Вот все. Итак, я — ваш?
— Да! Да! — заорали со всех сторон.
— Тогда я голосую за господина де ла Герш. Друзья, присоединяйтесь!
Арман-Луи был избран единогласно командиром эскадрона французских гугенотов.
— А теперь пусть все боятся драгун господина де ла Герш! — крикнул Рено.
И, подойдя к твоему другу, он протянул к нему руки. Глаза у него увлажнились.
— Обними меня, капитан! — сказал он.
28. Откровения и прожекты
Несколько минут спустя Арман-Луи и Рено уже находились в одной палатке, сидя перед куском ветчины, о которой позаботился Магнус, услужливо добыв к нему две бутылки французского вина.
— Мы снова соотечественники и снова друзья! — сказал Рено, наполнив стаканы.
Глухой стон послышался у входа в палатку.
— А вот и Каркефу, которого я потерял! — крикнул Рено.
Вошел Каркефу, ещё более бледный, более тощий, более лысый, более длинный и более тусклый, чем во времена, когда он воевал с волками.
— Сударь! — проговорил он, обратившись к г-ну де ла Герш. — К сожалению… кости держатся в моем теле лишь на нитках. Увы, я ещё не умираю. Мой хозяин уже который день отставляет меня в трактире, где негодяев, толпящихся вокруг кувшинов, насчитывается больше, чем кур на насесте!
Вид ветчины и дикой утки, хорошо проваренной, которую Магнус принес на дымящемся блюде, прервал скучную проповедь Каркефу. Он улыбнулся.
— Я вижу, что хорошие традиции возвращаются, — обрадовался он.
Арман-Луи повернулся к Магнусу.
— Вот честный парень, которого я тебе рекомендую, представил он Каркефу Магнусу: — У него желудок такой же пустой, как и руки.
— И робкое сердце, — добавил Каркефу.
— Однако я принимаю его таким, каков он есть. Слежу, чтобы он далеко не уходил.
— Хорошо, — ответил Магнус. — Я возьму его под свою защиту.
Оставшись одни, Арман-Луи и Рено удобно уселись на берегу бухты, запруженной всевозможными кораблями, радовались звукам барабанов и труб и поглядывали друг на друга.
— Послушай, объясни мне, как случилось, что я вновь нахожу тебя в Швеции после того, как оставил на дороге замка Мирваль, к которому тебя влекли красивые женские глазки? сказал г-н де ла Герш.
— Ах, мой друг, ты знаешь, насколько искренне я трудился над тем, чтобы наказать себя! Я должен отдать справедливость Клотильде — это она помогла мне в этом, насколько было в её власти. Но вот один славный знакомый моего дядюшки, озабоченный своим застарелым ревматизмом в Мирвале, посоветовал мне нанести визит в часовню замка.
— Это был, должно быть, добропорядочный человек.
— Добропорядочный и неприятный, ибо после посещения часовни вечное наказание Господне показалось мне чрезмерным. Я поклонился башенкам замка Мирваль и в сопровождении Каркефу, уже почти хорошо откормленного, направился в Париж. Меня прекрасно приняли при Королевском Дворе, но, на мое несчастье, воспоминание о мадемуазель де Парделан преследовало меня вплоть до королевского менуэта.
— Ты, я уверен, поборол это воспоминание воздержанием от пищи и умерщвлением плоти? — улыбнулся Арман-Луи.
— Да, мой гугенот! Воздержанием от пищи и зелеными глазами госпожи Сериоль.
— Ах, уж эти зеленые глаза!
— А ещё я имел дело с черными и голубыми глазами. Надо умерщвлять плоть переменами. Госпожа де Сериоль была состоятельно особой и слыла в Лувре признанной красавицей. И я должен сказать, заслуженно.
— Так значит это ей ты незамедлительно доверил заботу о твоем исцелении?
— Смелые сердца никогда не останавливаются в нерешительности. Аврора — её звали Аврора — сжалилась над моими страданиями. Это новое испытание длилось добрых две недели. Но ничто не может устоять перед коварством злого духа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
Два дворянина сделали шаг вперед из круга обступивших его.
— К перемене погоды это плечо у меня болит, — сказал г-н д`Эгрефель.
— У меня на лбу шрам, который никакой дьявол не разгладит и в сто лет! — так же подтвердил г-н де Бераль.
Рено приветствовал их взмахом руки.
— Ну вот, — снова заговорил Рено. — Я среди вас как паршивая овца в стаде невинных ягнят. Но хорошо ли, что речь тут идет обо мне? Разве вы собрались не для того, чтобы выбрать командира?
— И то правда! — согласился молодой кальвинист, которому понравились слова и смелость Рено.
— Сначала выберем командира, а потом можете изрубить меня на куски, если пожелаете… Ну, а прежде, позвольте мне сказать несколько слов.
Все засмеялись и обнаженные лезвия снова вернулись в ножны.
— Так вот, я ещё не закончил! — продолжал Рено. — Я предложил кандидатуру господина де ла Герш, и я её поддерживаю. Вы все видели, каким отчаянным броском он опрокинул батарею, которая обстреливала бухту Конь. Этот день стоил жизни пятистам лучших солдат и двадцати офицерам. Кому из вас удалось сделать большее? Честные дворяне вроде вас ответят: никому! Кроме того, вот вы что ещё не знаете: господин де ла Герш был избран Его превосходительством кардиналом, который разбирается в людях, чтобы отправить с ним депешу Его величеству королю Густаву-Адольфу, и эта депеша сделает Францию союзницей Швеции. Пусть мой друг уличит меня во лжи, если отважится!
Все взоры устремились к Арману-Луи.
— Он молчит! Чего вы ещё хотите? — спросил Рено.
Громкий гул одобрения прокатился по залу.
— Господа!.. — заговорил наконец сам г-н де ла Герш.
— Замолчи! Тебе не давали слова! — прервал его Рено, почувствовав свою победу. — Если все считают, что я прав, то какое ты имеешь право возражать свободному и открытому проявлению наших мнений? И если я настаиваю, господа, то только потому, что хорошо знаю того, в чьих руках будет моя жизнь в течение похода, который предстоит.
На этот раз слова г-на де Шофонтена вызвали волну удивления.
— Я объяснюсь, — продолжал он. — Я рьяный католик с головы до пят и не менее француз с ног до головы, как и вы. Но Франция будет союзницей Швеции в этой войне, которая начнется, и именно поэтому я хочу попросить маленькое местечко в ваших рядах. Враги, против которых я обнажу шпагу, также католики не меньше и не больше меня, я это знаю. Если я буду иметь счастье убивать их по пути в большом количестве, я утешусь мыслью, что жизнь — это юдоль печали и что блаженны те, кто из неё уходит. Что касается моих прав быть среди вас — то пусть господин д`Эгрефель, с которым я встретился там, где схватка была самой кровавой, и господин Бераль, у которого я спрошу тотчас секрет одного выпада, каким он едва не проткнул меня насквозь, подтвердят это.
Несколько дворян, и среди них г-н де Бераль и г-н д`Эргефель, зааплодировали.
— Теперь, когда одержал свою победу, я прошу вашей дружбы. Если некоторых из вас все ещё терзают сомнения, мы можем побеседовать об этом на лугу. Бог Фехтования, мой покровитель, придет мне на помощь. Вот все. Итак, я — ваш?
— Да! Да! — заорали со всех сторон.
— Тогда я голосую за господина де ла Герш. Друзья, присоединяйтесь!
Арман-Луи был избран единогласно командиром эскадрона французских гугенотов.
— А теперь пусть все боятся драгун господина де ла Герш! — крикнул Рено.
И, подойдя к твоему другу, он протянул к нему руки. Глаза у него увлажнились.
— Обними меня, капитан! — сказал он.
28. Откровения и прожекты
Несколько минут спустя Арман-Луи и Рено уже находились в одной палатке, сидя перед куском ветчины, о которой позаботился Магнус, услужливо добыв к нему две бутылки французского вина.
— Мы снова соотечественники и снова друзья! — сказал Рено, наполнив стаканы.
Глухой стон послышался у входа в палатку.
— А вот и Каркефу, которого я потерял! — крикнул Рено.
Вошел Каркефу, ещё более бледный, более тощий, более лысый, более длинный и более тусклый, чем во времена, когда он воевал с волками.
— Сударь! — проговорил он, обратившись к г-ну де ла Герш. — К сожалению… кости держатся в моем теле лишь на нитках. Увы, я ещё не умираю. Мой хозяин уже который день отставляет меня в трактире, где негодяев, толпящихся вокруг кувшинов, насчитывается больше, чем кур на насесте!
Вид ветчины и дикой утки, хорошо проваренной, которую Магнус принес на дымящемся блюде, прервал скучную проповедь Каркефу. Он улыбнулся.
— Я вижу, что хорошие традиции возвращаются, — обрадовался он.
Арман-Луи повернулся к Магнусу.
— Вот честный парень, которого я тебе рекомендую, представил он Каркефу Магнусу: — У него желудок такой же пустой, как и руки.
— И робкое сердце, — добавил Каркефу.
— Однако я принимаю его таким, каков он есть. Слежу, чтобы он далеко не уходил.
— Хорошо, — ответил Магнус. — Я возьму его под свою защиту.
Оставшись одни, Арман-Луи и Рено удобно уселись на берегу бухты, запруженной всевозможными кораблями, радовались звукам барабанов и труб и поглядывали друг на друга.
— Послушай, объясни мне, как случилось, что я вновь нахожу тебя в Швеции после того, как оставил на дороге замка Мирваль, к которому тебя влекли красивые женские глазки? сказал г-н де ла Герш.
— Ах, мой друг, ты знаешь, насколько искренне я трудился над тем, чтобы наказать себя! Я должен отдать справедливость Клотильде — это она помогла мне в этом, насколько было в её власти. Но вот один славный знакомый моего дядюшки, озабоченный своим застарелым ревматизмом в Мирвале, посоветовал мне нанести визит в часовню замка.
— Это был, должно быть, добропорядочный человек.
— Добропорядочный и неприятный, ибо после посещения часовни вечное наказание Господне показалось мне чрезмерным. Я поклонился башенкам замка Мирваль и в сопровождении Каркефу, уже почти хорошо откормленного, направился в Париж. Меня прекрасно приняли при Королевском Дворе, но, на мое несчастье, воспоминание о мадемуазель де Парделан преследовало меня вплоть до королевского менуэта.
— Ты, я уверен, поборол это воспоминание воздержанием от пищи и умерщвлением плоти? — улыбнулся Арман-Луи.
— Да, мой гугенот! Воздержанием от пищи и зелеными глазами госпожи Сериоль.
— Ах, уж эти зеленые глаза!
— А ещё я имел дело с черными и голубыми глазами. Надо умерщвлять плоть переменами. Госпожа де Сериоль была состоятельно особой и слыла в Лувре признанной красавицей. И я должен сказать, заслуженно.
— Так значит это ей ты незамедлительно доверил заботу о твоем исцелении?
— Смелые сердца никогда не останавливаются в нерешительности. Аврора — её звали Аврора — сжалилась над моими страданиями. Это новое испытание длилось добрых две недели. Но ничто не может устоять перед коварством злого духа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148