— Отпрягайте лошадей, мужиков сюда! — закричал воевода.
Лошадей отпрягли, к пушкам подвалила толпа мужиков, пригнанных сюда с разных концов Русской земли. Здесь были москвичи и рязанцы, старичане и можаичи, брянчане и володимирцы, туляки и одоевские. Мужики были обряжены в рыжие армяки, перепоясанные сыромятными ремнями, либо в короткие кафтаны. Более полтысячи впряглись в лямки, словно бурлаки. Утопая по колени, а то и по пояс в жидкой грязи, подбадривая себя криками, люди вытащили медное чудовище из глубокой ямины.
— Взяли, православные, ошшо раз — взяли!.. — раздавался пронзительный вопль. — Ошшо раз…
Спрятавшиеся в придорожных лесах поселяне, эсты, с жалостью смотрели на голодных, озябших людей в мокрой одежде, тянувших по грязной дороге тяжелую пушку. В иных местах эсты выбегали на дорогу и помогали москвичам и рязанцам, подкармливали их пресными лепешками и кусочками сухого сыра.
В другое время воеводы не проявили бы столько упорства в такую неподходящую погоду, а сидели бы и грелись в походных шатрах. Но на этот раз с войсками ехал сам царь Иван.
К ночи русское воинство подошло под стены каменной крепости Вейсенштейн.
Нарядный воевода Василий Ошанин еще долго не давал мужикам отдохнуть, устанавливая пушки на удобных возвышенных местах. Обстрел замка царь назначил с рассветом.
Ночью люди работали при факельных огнях. Вокруг замка зажглись костры. Стрельцы и прочие воины, конные и пешие, готовили себе ночлег и пищу. Они рубили жерди в соседнем лесу и ставили шалаши. Некоторым посчастливилось устроиться в посадских домах.
Царский шатер раскинули на холме, поросшем молодым дубняком. На землю положили доски, а доски застелили дорогим персидским ковром. Царь Иван сидел в кресле с высокой спинкой и читал письмо.
Постельничий князь Сицкий поднял перед ним четырехсвечовый серебряный держак с ярко горящими восковыми свечами.
Рядом стоял царев тайный советник Малюта Скуратов, а чуть поодаль дьяк Василий Щелкалов.
«Ваше императорское величество! — читал царь. — После удачных сражений с вашими врагами на Восточном море я, ваш слуга адмирал Карстен Роде, захватил двадцать два корабля со всем снаряжением и грузами.
В сентябре 1571 года флот Вашего величества состоял из семнадцати кораблей. Пусть скажет про мои победы король польский Сигизмунд, враг ваш и недоброжелатель. Вряд ли у него осталось больше пяти корсарских кораблей.
Ваше императорское величество, мне тяжело писать, что шведский адмирал Горн внезапным нападением у берегов острова Борнхольма уничтожил большую часть ваших кораблей. Остальные вероломно были захвачены в Копенгагене по приказу короля Фредерика. Сие сделалось возможным только из-за отсутствия у Вашего величества удобной гавани, где флот мог бы безопасно находиться…
Я, ваш верный слуга адмирал Карстен Роде, по приказу короля Фредерика арестован и нахожусь в заточении. Если Вашему величеству по-прежнему нужна морская служба, вы можете выкупить своего адмирала за тысячу талеров. Кланяюсь низко и обещаю верную службу до конца своих дней.
Адмирал флота Вашего императорского величества
К а р с т е н Р о д е».
— Из Копенгавна кто привез? — спросил царь.
— Мой человек, — скромно сказал Малюта.
— Добро… Вишь, как им Нарва припекла! А еще что твой человек слышал тамо?
— У франкейских немцев в городе Париже прошлое лето в ночь на святого Варфоломея убито больше трех тысяч человек и в других городах многие тысячи.
— Кто приказал? — живо отликнулся царь.
— Ихний король Карл.
— По какой причине?
— Супротивничали вере римской.
Царь Иван долго теребил бороду.
— Говорят, будто я кровоядец, а другие державцы против меня ангелы. А выходит, врут все… А еще что знаешь?
— Не хотят тебе, великий государь, Ливонскую землю давать. И на Варяжское море, говорят, не допустим.
— Как будет, мы посмотрим. А сегодня к нам в Нарву все торговать едут, окромя шведов. Да и те потихоньку от своего короля Юхана бывают. Ну-ка, Василий, спрячь письмо, — обернулся он к дьяку Щелкалову. — А деньги погодим высылать. Разузнать надо, как и что. Напишу письмо королю Фредерику, авось и без денег отпустит… адмирала. Ты, Гриша, иди отдыхай.
Малюта Скуратов продолжал стоять.
— Что еще сказать хочешь?
— Обижаешь, великий государь, верных слуг, опричников своих. Ванька Колтун бьет тебе челом. Вотчину, тобой пожалованную, у него отобрали, а земского дворянина…
Царь нахмурился. Лицо его приняло зловещее выражение.
— Нет у меня больше опричников… Все равны, и двор у меня один, и войско одно…
Земля будто качнулась под ногами Малюты.
— Великий государь, — снова начал он. — Опричник…
— Замолчи, я запрещаю произносить это слово! А ежели кто скажет, на площади батогами прикажу бить…
— И я, видать, не нужон тебе, великий государь?
На лице Малюты Скуратова было написано такое отчаяние, что царь Иван смягчился.
— Зачем же, Гриша… Ты мой верный слуга. А опричнине более не бывать!
— А как же?
— Управимся и так. Забывали опричники, сидя за моим столом, как саблей рубиться. За чужими спинами прятались. А безоружных грабить да убивать куда как охочи… Одна у меня сейчас забота: Пайдуnote 103 у шведского короля отобрать. День и ночь думаю. И тебе, Гриша, дворовому воеводе, об этом надо думать. А теперь иди покамест…
Малюта Скуратов, пошатываясь, вышел из царского шатра. Он понял: царь опалился на опричнину. «Что же будет теперь? — думал он. — Значит, и я больше царю не нужен? А без царской руки мне и дня не прожить. Земские, бояре да князья, на меня как волки смотрят».
С сожалением вспоминал Малюта своих старых друзей, которых обрек на мучения и уготовил топор и плаху. Одна надежда осталась у него — на зятя, Бориса Годунова. «Хоть и не в боярских чинах, а полюбил его царь. Однако Бориска сам себе на уме, — перебирал в уме Малюта. — Если царь косо посмотрит, он и отцу родному руки не подаст. Трудно его понять. Но все же посоветоваться надо, худого он мне не хочет…»
И Григорий Лукьянович поспешил к палатке зятя. Годунов, умаявшись за трудный поход, храпел в темноте, с головой укрывшись лисьей шубой.
— Борис Федорович, Боря! — позвал его Малюта Скуратов.
Годунов шевельнулся, откинул шубу, сел.
— А, Григорий Лукьянович! Рад, рад… Садись, дорогой тестюшка, чем могу услужить?
Малюта Скуратов без утайки поведал Годунову о недавнем разговоре с царем.
— «Нет у меня больше опричников, все равны» — тако изрек наш милостивец. И думать мне приказал, как город Пайду взять. «Ты, говорит, дворовый воевода. Вот и хочу твоего совета», — закончил Малюта.
Борис Годунов и сам видел крутой поворот царя; распоясавшиеся опричники стали угрозой престолу, однако таких откровенных слов он не слышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120