— И кстати угадал. Праздник у Машеньки, родилась сегодня. Товарищи, — он показал на опричников, — поздравить пришли.
Осторожный Малюта кривил душой — день рождения Машеньки давно миновал. «Не обнесли бы перед царем, будто мы здесь изменные дела замышляем», — пришло ему в голову.
Аникей Федорович поклонился. Он дышал тяжело: лестница его утомила. Опричники вежливо ответили. Царь любил и жаловал Строганова.
— Сколько же ей минуло, твоей Машеньке, Григорий Лукьяныч? — спросил купец с ласковой улыбкой.
— Двенадцать годочков, скоро заневестится.
Аникей Федорович полез в кошель из замши, висевший на поясе с левого боку, и вынул белую холщовую тряпочку.
В тряпочке оказались золотые серьги, а в них, на подвесках, граненые рубины, большие, как желуди.
— Мой поминокnote 53, Григорий Лукьяныч, — сказал Строганов, отдавая серьги. — И пожелай ей здоровья и хорошего жениха… Денек сегодня бог послал пригожий. В небе облачка нет, тихо, и солнышко яркое.
Малюта Скуратов подарок принял, поблагодарил. Старика Строганова опричники усадили в красный угол под иконами.
— С просьбишкой я к тебе, Григорий Лукьяныч, — сказал, отдышавшись, Аникей Федорович. — Помоги. Хочу государя Ивана Васильевича увидеть и с ним говорить по тайному делу.
— Болеет царь, — скорбно вздохнул Скуратов, — вторую неделю к себе никого не пускает. Почему челобитную царю в приказ не подашь?
— Боюсь я через приказных. Дело тайное.
Малюта подумал.
— Аникей Федорович, а ежели тебе о своем деле нам поведать, может быть, и поможем вместе-то?
Строганов окинул гостей быстрым взглядом. Он знал опричников, знал их силу при царском дворе.
— Что же, ежели так, спасибо… Тесно нам, купцам, на Руси. Свои товары в заморье просятся. А немецкие товары, ежели через наши руки пойдут, — большой прибыток. Нарва нас, купцов русских, вот как выручала, а теперь ляхи и шведы морской ход закрыли. Мне море нужно. Морем я куда хочешь товары повезу. А попробуй через Литву, сухопутьем — рожки да ножки останутся.
— А Студеное моге, газве не моге? — спросил Афанасий Вяземский.
— Море-то море, да далече оттуда кораблям плыть. В летнее время и то опасно, а зимой не приведи бог… и разбойники стерегут.
— Чего ты хочешь, Аникей Федорович, никак в толк не возьму? — развел руками Малюта.
— А вот чего. — Строганов поднялся с лавки. — Надо бы батюшке-царю Ивану Васильевичу корабли с ратными людьми и с пушками завести для бережения мореходов, что в Нарву к нам с немецким товаром идут и от Нарвы с нашим товаром… У меня служит иноземец Карстен Роде. Раньше он доньские корабли по морям водил и в морских боях бился. Он меня и надоумил. Говорит, для начала ему два больших корабля надобны, а другие он сам будет с боя брать. Дело-то для государя прибыльное. Царю в доход каждый третий корабль пойдет и с каждого взятого с бою лучшая пушка. — Строганов помолчал. — Я на два корабля денег дам. И наряд мой, и мореходов своих пошлю… Пусть попробует Карстен Роде, повоюет.
— А от царя что тебе потребно, ежели деньги свои даешь?
— Дозволения его царской милости. Морехода Карстена Роде надо на царскую службу взять и бумагу ему дать за царской печатью. Как в других государствах делают.
— Мореходы у тебя откуда, тоже из немцев?
— Свои, природные русские, с разных городов, а более из Двинской земли.
— Дело нужное, Григорий Лукьяныч, — сказал внимательно слушавший Алексей Басманов. — Надо бы царю пересказать не откладывая. А мы, ежели надо, поддержим.
— И то верно, — согласился Малюта. — Завтра великому государю все обскажу.
— Спасибо, Григорий Лукьяныч. Вам, царским помощникам и слугам, премного благодарствую, — поклонился Строганов вельможам.
Сказав еще несколько слов, Аникей Федорович стал прощаться.
— Вы уж не взыщите со старика, восьмой десяток пошел, в застолье тягостно мне, кости на покой просятся.
Малюта Скуратов вышел его провожать.
— Поможешь, Григорий Лукьяныч, вот те крест, — Строганов взял в руки железный крест, висевший на шее, и поцеловал его, — Машеньке на приданое тысячу рублей отвалю. Ежели на расходы деньги надобны, или, скажем, соболя, или другое, только скажи.
— Ладно, сделаем, — добродушничал Малюта, — не забудь свои посулы!
Аникей Федорович взобрался в колымагу, дожидавшуюся его у ворот царского двора, и приказал слугам ехать в Москву. И все же, несмотря на обещания опричников, он не был уверен в успехе. Хоть и близок Малюта к царю, однако не его как будто бы дело о купцах печись.
«Попрошу Ивана Михайловича Висковатого. Он надежнее про все царю обскажет, — думал Строганов, трясясь по ухабам. — А Малюта Скуратов ежели перечить не будет, и то ладно».
Проехав слободскую заставу, он заметил на высоком колу человеческую голову. Голова высохла, обнажились кости. На ветре она вертелась, пристукивая, словно сломанное колесо на телеге.
Глава шестнадцатая. «Я ВИЖУ ТВОЮ ВЕРНУЮ СЛУЖБУ И НАГРАЖУ ЗА НЕЕ»
С первых же дней на заседании Люблинского объединительного сейма 1569 года между поляками, литовцами и русскими возникли ожесточенные споры.
Поляки требовали политического союза Литовского государства с Польским, основанного на старых актах: Польша и Литва должны составить единое государство. Литовско-русские вельможи возражали.
С особым вниманием была выслушана речь литовского гетмана Яна Хоткевича, доказавшего, что Польша не имеет никакого права требовать соединения Польши и Литвы в одно государство.
— Наши предки никогда не соглашались стать холопами и соединиться с вами на основании старых записей, — сказал в заключение гетман, обращаясь к польским панам. — И мы не желаем этого… До сего времени мы были свободны и, я надеюсь, останемся свободными до конца.
Слово Яна Хоткевича одобрили все литовские и русские вельможи на сейме. Выступая вслед за гетманом, они утверждали, что потомки Ягайлы, а значит, и теперешний польский король Сигизмунд-Август не имели права наследовать литовское княжество.
Польские представители настаивали на немедленном и безоговорочном объединении. Их рьяно поддерживало многочисленное католическое духовенство, всегда тянувшее сторону Польши.
Литовцы соглашались на объединение с поляками, но не на таких условиях, каких желали в Польше.
— Король должен свободно избираться как в Польше, так и в Литве! — кричали с мест литовцы и русскиеnote 54.
— Сеймы раздельные у вас и у нас!
— В Литовском государстве остаются все русские области!
— Государственным языком остается русский!
— Границы Литвы должны быть прежними, без изменений!
Развязка наступила в первый воскресный день великого поста. В ответ на непреклонное требование польского панства слить представителей обоих народов в общий польско-литовский сейм литовско-русские вельможи решили больше не участвовать в заседаниях и разъехались по домам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Осторожный Малюта кривил душой — день рождения Машеньки давно миновал. «Не обнесли бы перед царем, будто мы здесь изменные дела замышляем», — пришло ему в голову.
Аникей Федорович поклонился. Он дышал тяжело: лестница его утомила. Опричники вежливо ответили. Царь любил и жаловал Строганова.
— Сколько же ей минуло, твоей Машеньке, Григорий Лукьяныч? — спросил купец с ласковой улыбкой.
— Двенадцать годочков, скоро заневестится.
Аникей Федорович полез в кошель из замши, висевший на поясе с левого боку, и вынул белую холщовую тряпочку.
В тряпочке оказались золотые серьги, а в них, на подвесках, граненые рубины, большие, как желуди.
— Мой поминокnote 53, Григорий Лукьяныч, — сказал Строганов, отдавая серьги. — И пожелай ей здоровья и хорошего жениха… Денек сегодня бог послал пригожий. В небе облачка нет, тихо, и солнышко яркое.
Малюта Скуратов подарок принял, поблагодарил. Старика Строганова опричники усадили в красный угол под иконами.
— С просьбишкой я к тебе, Григорий Лукьяныч, — сказал, отдышавшись, Аникей Федорович. — Помоги. Хочу государя Ивана Васильевича увидеть и с ним говорить по тайному делу.
— Болеет царь, — скорбно вздохнул Скуратов, — вторую неделю к себе никого не пускает. Почему челобитную царю в приказ не подашь?
— Боюсь я через приказных. Дело тайное.
Малюта подумал.
— Аникей Федорович, а ежели тебе о своем деле нам поведать, может быть, и поможем вместе-то?
Строганов окинул гостей быстрым взглядом. Он знал опричников, знал их силу при царском дворе.
— Что же, ежели так, спасибо… Тесно нам, купцам, на Руси. Свои товары в заморье просятся. А немецкие товары, ежели через наши руки пойдут, — большой прибыток. Нарва нас, купцов русских, вот как выручала, а теперь ляхи и шведы морской ход закрыли. Мне море нужно. Морем я куда хочешь товары повезу. А попробуй через Литву, сухопутьем — рожки да ножки останутся.
— А Студеное моге, газве не моге? — спросил Афанасий Вяземский.
— Море-то море, да далече оттуда кораблям плыть. В летнее время и то опасно, а зимой не приведи бог… и разбойники стерегут.
— Чего ты хочешь, Аникей Федорович, никак в толк не возьму? — развел руками Малюта.
— А вот чего. — Строганов поднялся с лавки. — Надо бы батюшке-царю Ивану Васильевичу корабли с ратными людьми и с пушками завести для бережения мореходов, что в Нарву к нам с немецким товаром идут и от Нарвы с нашим товаром… У меня служит иноземец Карстен Роде. Раньше он доньские корабли по морям водил и в морских боях бился. Он меня и надоумил. Говорит, для начала ему два больших корабля надобны, а другие он сам будет с боя брать. Дело-то для государя прибыльное. Царю в доход каждый третий корабль пойдет и с каждого взятого с бою лучшая пушка. — Строганов помолчал. — Я на два корабля денег дам. И наряд мой, и мореходов своих пошлю… Пусть попробует Карстен Роде, повоюет.
— А от царя что тебе потребно, ежели деньги свои даешь?
— Дозволения его царской милости. Морехода Карстена Роде надо на царскую службу взять и бумагу ему дать за царской печатью. Как в других государствах делают.
— Мореходы у тебя откуда, тоже из немцев?
— Свои, природные русские, с разных городов, а более из Двинской земли.
— Дело нужное, Григорий Лукьяныч, — сказал внимательно слушавший Алексей Басманов. — Надо бы царю пересказать не откладывая. А мы, ежели надо, поддержим.
— И то верно, — согласился Малюта. — Завтра великому государю все обскажу.
— Спасибо, Григорий Лукьяныч. Вам, царским помощникам и слугам, премного благодарствую, — поклонился Строганов вельможам.
Сказав еще несколько слов, Аникей Федорович стал прощаться.
— Вы уж не взыщите со старика, восьмой десяток пошел, в застолье тягостно мне, кости на покой просятся.
Малюта Скуратов вышел его провожать.
— Поможешь, Григорий Лукьяныч, вот те крест, — Строганов взял в руки железный крест, висевший на шее, и поцеловал его, — Машеньке на приданое тысячу рублей отвалю. Ежели на расходы деньги надобны, или, скажем, соболя, или другое, только скажи.
— Ладно, сделаем, — добродушничал Малюта, — не забудь свои посулы!
Аникей Федорович взобрался в колымагу, дожидавшуюся его у ворот царского двора, и приказал слугам ехать в Москву. И все же, несмотря на обещания опричников, он не был уверен в успехе. Хоть и близок Малюта к царю, однако не его как будто бы дело о купцах печись.
«Попрошу Ивана Михайловича Висковатого. Он надежнее про все царю обскажет, — думал Строганов, трясясь по ухабам. — А Малюта Скуратов ежели перечить не будет, и то ладно».
Проехав слободскую заставу, он заметил на высоком колу человеческую голову. Голова высохла, обнажились кости. На ветре она вертелась, пристукивая, словно сломанное колесо на телеге.
Глава шестнадцатая. «Я ВИЖУ ТВОЮ ВЕРНУЮ СЛУЖБУ И НАГРАЖУ ЗА НЕЕ»
С первых же дней на заседании Люблинского объединительного сейма 1569 года между поляками, литовцами и русскими возникли ожесточенные споры.
Поляки требовали политического союза Литовского государства с Польским, основанного на старых актах: Польша и Литва должны составить единое государство. Литовско-русские вельможи возражали.
С особым вниманием была выслушана речь литовского гетмана Яна Хоткевича, доказавшего, что Польша не имеет никакого права требовать соединения Польши и Литвы в одно государство.
— Наши предки никогда не соглашались стать холопами и соединиться с вами на основании старых записей, — сказал в заключение гетман, обращаясь к польским панам. — И мы не желаем этого… До сего времени мы были свободны и, я надеюсь, останемся свободными до конца.
Слово Яна Хоткевича одобрили все литовские и русские вельможи на сейме. Выступая вслед за гетманом, они утверждали, что потомки Ягайлы, а значит, и теперешний польский король Сигизмунд-Август не имели права наследовать литовское княжество.
Польские представители настаивали на немедленном и безоговорочном объединении. Их рьяно поддерживало многочисленное католическое духовенство, всегда тянувшее сторону Польши.
Литовцы соглашались на объединение с поляками, но не на таких условиях, каких желали в Польше.
— Король должен свободно избираться как в Польше, так и в Литве! — кричали с мест литовцы и русскиеnote 54.
— Сеймы раздельные у вас и у нас!
— В Литовском государстве остаются все русские области!
— Государственным языком остается русский!
— Границы Литвы должны быть прежними, без изменений!
Развязка наступила в первый воскресный день великого поста. В ответ на непреклонное требование польского панства слить представителей обоих народов в общий польско-литовский сейм литовско-русские вельможи решили больше не участвовать в заседаниях и разъехались по домам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120