Я в саже нарочно вымазалась, чтобы кромешники не нашли. Сейчас-то спят в своих шатрах они, не бойся.
Анфиса открыла глаза. Перед ней стояла младшая сестра Аринка. Она отмыла сажу с лица и теперь ее не трудно было узнать. Зато черное тело лоснилось и блестело.
Заметив дрожь, сотрясавшую тело сестры, Арина принесла охапку дров, несколько ведер воды из реки и быстро раздула огонь.
Когда баня нагрелась, сестры долго парились, нахлестывая себя вениками. После бани Анфиса почувствовала себя лучше. Все, что случилось вчера, встало перед ее глазами. Она вспомнила людей в черных одеждах, тащивших мужиков к колоде, вспомнила царя, сидевшего на вороном коне, подогнув ноги. Вспомнила кудахтанье перепуганных кур…
— Как ты спаслась? — спросила Анфиса.
— Пошла в лес за ягодой еще до света.
Анфиса рассказала сестре, как за ней охотились опричники, все, что она видела в деревне.
— До сих пор чудится гудение стрел, — закончила она. — Страшно, Аринушка, такое никогда не забудешь.
Из бани сестры вышли, когда совсем рассветало. К счастью, припрятанная одежда Арины сохранилась, и сестры могли кое-как прикрыть свою наготу.
Показавшееся из-за леса огненное, как раскаленная сковорода, солнце окрасило кровью траву и прибрежные кусты ивняка. День начинался, как всегда. Так же зеленела трава и шумели под ветром вершины деревьев. Как всегда, пели птицы. По-прежнему спокойно несла свои воды река. Как будто ничего не изменилось на белом свете… Но то, что увидели сестры, наполнило страхом и отчаянием их сердца.
Церкви не было. Деревянная звонница сгорела дотла. Остались только закопченные каменные стены. От стоявших вокруг церкви домов остались одни головешки.
Анфиса опять вспомнила своих сыновей Николку и Ванятку. Дети оставались дома с бабкой и дедом, и она не очень беспокоилась. Но сейчас, видя вокруг себя одни развалины, страх за детей как-то сразу охватил Анфису.
Сестры медленно пробирались среди провалившихся могил, надгробий и крестов. Они прошли мимо двух старух, сидевших на древней плите и громко плакавших. Священник и дьякон бродили среди дымящихся, обгорелых бревен деревенской церкви и что-то искали. У попа обгорело полбороды, и он был смешон.
По дороге от церкви до боярской усадьбы врыты в землю десятка два кольев — на каждом посажен казненный. Их бороды залиты кровью, остекленевшие глаза открыты. За усадьбой начиналась сгоревшая деревня Федоровка.
— Я слышу конский топот, — остановившись, сказала Анфиса, — спрячемся, Аринушка, скорее, скорее!
Сестры спрятались под разросшимися при дороге кустами бузины. Едва дыша от страха, они смотрели на скакавших всадников в богатых доспехах. Еще не улеглась на дороге пыль, поднятая копытами коней, как появились новые всадники.
Впереди на вороном жеребце ехал высокий человек в золоченом шлеме. Поверх стальной кольчуги с золотым двуглавым орлом на груди был наброшен широкий опашень. С шеи жеребца свисала собачья голова на серебряной цепи. Ее недавно отрубили, конская грудь была в крови. На вороненом налобникеnote 44 сверкал крупный алмаз. Немного поотстав, ехал широкоплечий Малюта Скуратов в золоченых доспехах. За ним трусили оруженосцы с царскими саадакамиnote 45, копьями и мечами. Вслед оруженосцам двигалось плотными рядами опричное братство.
Всадники ехали близко от кустов бузины. Анфиса хорошо рассмотрела высокого человека в золоченом шлеме. У него был большой орлиный нос и реденькая бородка. По тому, как богато был убран его конь, Анфиса решила, что это сам царь.
Она не ошиблась.
У кустов бузины, где прятались сестры, царь Иван остановил коня. Приподнявшись на стременах, он долго что-то рассматривал из-под ладони.
— За мной! — крикнул вдруг он и вытянул плетью коня. — Гой-да, гой-да!
Мимо помертвевших от страха сестер проскакал отряд ближних к царю опричников, потом прокатила телега с полураздетыми, плачущими девками и молодыми бабами. За телегой проскакал еще один отряд. У каждого всадника при седле болталась собачья голова и метла.
Поднятая лошадиными копытами пыль медленно оседала.
— Мне страшно, бежим в лес, — прошептала Анфиса.
Арина еще не успела ответить, как на дороге показались два мальчугана.
— Федора Шарикова сыновья, — узнала Анфиса.
Когда мальчики подошли ближе, она тихо окликнула:
— Никитушка!
Мальчики остановились.
— Подойди, Никитушка, ко мне! Это я, Анфиса! Не признал?
Посмотрев по сторонам, мальчуганы юркнули под кусты.
— Ты жива, тетка Анфиса? — зашептал Никита. — А наши сказывали, убил тебя кромешник. Ан ты вона где!
— Не знаю, как жива осталась. Смотри, шишка, — Анфиса показала огромную опухоль на затылке, — окровавилась вся… А детушки мои где? И матушка с батюшкой?
Мальчуган склонил свою белобрысую голову.
— Сгорели бабка с дедом, — помолчав, ответил он, — кромешники дом подожгли и двери гвоздями забили. Вместе с домом и сгорели. А другие хрестьяне, кто вживе остался, все в лесу спрятались.
— А где Николка, Ванюша? — прошептала Анфиса.
— Когда дом загорелся, дед Федор детишек из окошка людям подал… Кромешник увидел да опять бросил их в дом.
Анфиса вскрикнула и, потеряв сознание, свалилась на землю.
Полумертвую, ее взял на телегу проезжавший мимо односельчанин и довез к опушке леса. Арина позвала на помощь спрятавшихся в лесу мужиков. На сплетенных из ивовых прутьев носилках они переправили Анфису в непролазную чащу, к трем вековым соснам, куда собрались оставшиеся в живых крестьяне деревни Федоровки.
В чувство ее привел Фома Ручьев, дружок Степана. Он вылил на нее ковшик студеной воды из ручья, приподнял ей голову.
Анфиса очнулась, мутными глазами посмотрела вокруг.
— Степан тебя искать в деревню пошел, — сказал Фома, — а ты здесь. Вот ведь как. Часу не прошло, как пошел…
— Николенька, Ванюша! — вспомнила Анфиса и зашлась в безумном плаче.
Лагерь бежавших от царской расправы был невелик. Кроме просторной хижины, построенной у трех сосен, покрытой от дождя шкурами недавно освежеванных коров, в кустарнике виднелись еще три шалаша поменьше, где хранились кое-какие запасы продовольствия.
Над кострами в подвешенных на треногах котелках кипело варево, распространяя вокруг приятный запах. Старуха Пелагея, босая и горбатая, помешивала в котелках большой деревянной ложкой.
Из шалаша вышел приказчик Прохор Серебров. Его детей и жену убили опричники. За ночь он стал неузнаваем. Голова совсем побелела, глаза ввалились.
Мужики обступили его со всех сторон.
— Хрестьяне, — сказал он, — решайте, как будем жить!
— Как ты мыслишь, поведай, — попросили мужики.
Серебров оглядел подступивших крестьян лихорадочно горевшими глазами.
— Плохо дело, ребята. Боярин наш в великой опале, а может быть, и жизни лишен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Анфиса открыла глаза. Перед ней стояла младшая сестра Аринка. Она отмыла сажу с лица и теперь ее не трудно было узнать. Зато черное тело лоснилось и блестело.
Заметив дрожь, сотрясавшую тело сестры, Арина принесла охапку дров, несколько ведер воды из реки и быстро раздула огонь.
Когда баня нагрелась, сестры долго парились, нахлестывая себя вениками. После бани Анфиса почувствовала себя лучше. Все, что случилось вчера, встало перед ее глазами. Она вспомнила людей в черных одеждах, тащивших мужиков к колоде, вспомнила царя, сидевшего на вороном коне, подогнув ноги. Вспомнила кудахтанье перепуганных кур…
— Как ты спаслась? — спросила Анфиса.
— Пошла в лес за ягодой еще до света.
Анфиса рассказала сестре, как за ней охотились опричники, все, что она видела в деревне.
— До сих пор чудится гудение стрел, — закончила она. — Страшно, Аринушка, такое никогда не забудешь.
Из бани сестры вышли, когда совсем рассветало. К счастью, припрятанная одежда Арины сохранилась, и сестры могли кое-как прикрыть свою наготу.
Показавшееся из-за леса огненное, как раскаленная сковорода, солнце окрасило кровью траву и прибрежные кусты ивняка. День начинался, как всегда. Так же зеленела трава и шумели под ветром вершины деревьев. Как всегда, пели птицы. По-прежнему спокойно несла свои воды река. Как будто ничего не изменилось на белом свете… Но то, что увидели сестры, наполнило страхом и отчаянием их сердца.
Церкви не было. Деревянная звонница сгорела дотла. Остались только закопченные каменные стены. От стоявших вокруг церкви домов остались одни головешки.
Анфиса опять вспомнила своих сыновей Николку и Ванятку. Дети оставались дома с бабкой и дедом, и она не очень беспокоилась. Но сейчас, видя вокруг себя одни развалины, страх за детей как-то сразу охватил Анфису.
Сестры медленно пробирались среди провалившихся могил, надгробий и крестов. Они прошли мимо двух старух, сидевших на древней плите и громко плакавших. Священник и дьякон бродили среди дымящихся, обгорелых бревен деревенской церкви и что-то искали. У попа обгорело полбороды, и он был смешон.
По дороге от церкви до боярской усадьбы врыты в землю десятка два кольев — на каждом посажен казненный. Их бороды залиты кровью, остекленевшие глаза открыты. За усадьбой начиналась сгоревшая деревня Федоровка.
— Я слышу конский топот, — остановившись, сказала Анфиса, — спрячемся, Аринушка, скорее, скорее!
Сестры спрятались под разросшимися при дороге кустами бузины. Едва дыша от страха, они смотрели на скакавших всадников в богатых доспехах. Еще не улеглась на дороге пыль, поднятая копытами коней, как появились новые всадники.
Впереди на вороном жеребце ехал высокий человек в золоченом шлеме. Поверх стальной кольчуги с золотым двуглавым орлом на груди был наброшен широкий опашень. С шеи жеребца свисала собачья голова на серебряной цепи. Ее недавно отрубили, конская грудь была в крови. На вороненом налобникеnote 44 сверкал крупный алмаз. Немного поотстав, ехал широкоплечий Малюта Скуратов в золоченых доспехах. За ним трусили оруженосцы с царскими саадакамиnote 45, копьями и мечами. Вслед оруженосцам двигалось плотными рядами опричное братство.
Всадники ехали близко от кустов бузины. Анфиса хорошо рассмотрела высокого человека в золоченом шлеме. У него был большой орлиный нос и реденькая бородка. По тому, как богато был убран его конь, Анфиса решила, что это сам царь.
Она не ошиблась.
У кустов бузины, где прятались сестры, царь Иван остановил коня. Приподнявшись на стременах, он долго что-то рассматривал из-под ладони.
— За мной! — крикнул вдруг он и вытянул плетью коня. — Гой-да, гой-да!
Мимо помертвевших от страха сестер проскакал отряд ближних к царю опричников, потом прокатила телега с полураздетыми, плачущими девками и молодыми бабами. За телегой проскакал еще один отряд. У каждого всадника при седле болталась собачья голова и метла.
Поднятая лошадиными копытами пыль медленно оседала.
— Мне страшно, бежим в лес, — прошептала Анфиса.
Арина еще не успела ответить, как на дороге показались два мальчугана.
— Федора Шарикова сыновья, — узнала Анфиса.
Когда мальчики подошли ближе, она тихо окликнула:
— Никитушка!
Мальчики остановились.
— Подойди, Никитушка, ко мне! Это я, Анфиса! Не признал?
Посмотрев по сторонам, мальчуганы юркнули под кусты.
— Ты жива, тетка Анфиса? — зашептал Никита. — А наши сказывали, убил тебя кромешник. Ан ты вона где!
— Не знаю, как жива осталась. Смотри, шишка, — Анфиса показала огромную опухоль на затылке, — окровавилась вся… А детушки мои где? И матушка с батюшкой?
Мальчуган склонил свою белобрысую голову.
— Сгорели бабка с дедом, — помолчав, ответил он, — кромешники дом подожгли и двери гвоздями забили. Вместе с домом и сгорели. А другие хрестьяне, кто вживе остался, все в лесу спрятались.
— А где Николка, Ванюша? — прошептала Анфиса.
— Когда дом загорелся, дед Федор детишек из окошка людям подал… Кромешник увидел да опять бросил их в дом.
Анфиса вскрикнула и, потеряв сознание, свалилась на землю.
Полумертвую, ее взял на телегу проезжавший мимо односельчанин и довез к опушке леса. Арина позвала на помощь спрятавшихся в лесу мужиков. На сплетенных из ивовых прутьев носилках они переправили Анфису в непролазную чащу, к трем вековым соснам, куда собрались оставшиеся в живых крестьяне деревни Федоровки.
В чувство ее привел Фома Ручьев, дружок Степана. Он вылил на нее ковшик студеной воды из ручья, приподнял ей голову.
Анфиса очнулась, мутными глазами посмотрела вокруг.
— Степан тебя искать в деревню пошел, — сказал Фома, — а ты здесь. Вот ведь как. Часу не прошло, как пошел…
— Николенька, Ванюша! — вспомнила Анфиса и зашлась в безумном плаче.
Лагерь бежавших от царской расправы был невелик. Кроме просторной хижины, построенной у трех сосен, покрытой от дождя шкурами недавно освежеванных коров, в кустарнике виднелись еще три шалаша поменьше, где хранились кое-какие запасы продовольствия.
Над кострами в подвешенных на треногах котелках кипело варево, распространяя вокруг приятный запах. Старуха Пелагея, босая и горбатая, помешивала в котелках большой деревянной ложкой.
Из шалаша вышел приказчик Прохор Серебров. Его детей и жену убили опричники. За ночь он стал неузнаваем. Голова совсем побелела, глаза ввалились.
Мужики обступили его со всех сторон.
— Хрестьяне, — сказал он, — решайте, как будем жить!
— Как ты мыслишь, поведай, — попросили мужики.
Серебров оглядел подступивших крестьян лихорадочно горевшими глазами.
— Плохо дело, ребята. Боярин наш в великой опале, а может быть, и жизни лишен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120