В результате интриг среди местной знати, а также борьбы с родными братьями за власть, Бадмаш был вынужден бежать, едва не потеряв жизнь после очередного дворцового переворота. Он долго скитался по Афганистану, пока не сколотил себе шайку и, перейдя Хайберским проходом в Индию, обосновался в Кашмире, грабя на дорогах. Скоро он стал грозой всей округи, наводя ужас на местных жителей и путников. Правительству Индии было не до него, так как в феврале 1707 года умер последний из Великих Моголов падишах Аурангзеб, и в стране начались смуты, междоусобицы и борьба за престол между его сыновьями.
Бадмаш, решив, что время пришло, стал заявлять, ни много ни мало, о своих претензиях на полную власть в Кашмире. Однако же подельникам его по разбойничьим делам, в большинстве своем кашгарцам и пахарцам, нелегко было выносить гнет и жестокость этого тирана. Любитель опиума и кровожадный от природы, Бадмаш дошел до какого-то сумасбродства в своих зверствах. Жажда крови превратилась у него в манию. Он не мог недели прожить, чтобы не изрубить или не застрелить кого-нибудь собственной рукой.
Однажды в Лехе кашгарец, искусный оружейный мастер, сделавший несколько клинков, пришел в сопровождении сына, чтобы поднести ему свои произведения. Представленный Бадмашу, он был удостоен целования руки владыки. Затем Бадмаш взял одну из сабель в руки, спросил: «Остра ли?» Мастер ответил утвердительно. «А вот попробуем», — сказал в ответ Бадмаш и одним взмахом снес голову его сыну. «Да, теперь вижу, что сабля отличная», — проговорил он и приказал наградить мастера красивым халатом.
В другой раз среди тоя — пиршества, на которое, по кашгарскому обычаю, приглашали музыкантов, велел он отрубить голову одному из них за то, что тот зевнул!
На перевале разбойники задержались на несколько минут, чтобы еще раз осмотреть остатки ограбленного каравана — не осталось ли еще чего ценного. Но увы! Ничего, кроме трупов лошадей и людей, уже основательно объеденных шакалами, грифами и воронами.
Бадмаш отдал приказ двигаться дальше, и всадники начали вытягиваться в колонну, чтобы начать спуск на север в Ладак.
— Эй, Али! — крикнул главарь хриплым голосом своему ахди — помощнику, тоже афганцу. — Поезжай впереди, да не пропусти поворот у трех камней. Проскочишь, не сносить тебе головы, — мрачно добавил он ему вдогонку, — Валла-билла!
— Как вот этому шайтану, — буркнул Бадмаш, подскакивая к связанному Тенгизу, сидевшему на лошади, и одним ударом отрубая несчастному голову.
В трех часах ходу по Лехской дороге в сторону Ладака у трех огромных растрескавшихся валунов отходило влево боковое ущелье Гуранзиль. В самом его конце среди густого дубового леса находилось небольшое урочище Коламарг. Бадмаш иногда пользовался им для ночевок. Сейчас было самое время, чтобы воспользоваться им, затаиться и переждать погоню.
Волею судьбы именно в это ущелье спустился и Дангу с Григорием на плечах. Он тоже хорошо его знал и часто посещал раньше, когда бродил в этих местах с Лхобой и Вангди.
Было уже далеко за полдень, когда кавалькада, свернув с основной тропы у трех валунов, пересекла несколько мелких осыпей аспидного сланца и остановилась перед десятиметровой скальной стенкой, сложенной из крупных гранитных плит, заросших карликовой березой, можжевельником и жимолостью. Некоторые плиты выпали из стены и валялись на земле, образуя сложный каменный лабиринт, иные раскололись на мелкие части.
Где-то здесь должен был быть проход в ущелье Гуранзиль. Спешившись, разбойники принялись за поиски. Через несколько минут торжествующий крик Али возвестил о том, что проход, открытый самим Бадмашем несколько лет тому назад, найден.
Извилистый и полутемный проход длиной около трехсот метров, представлявший собой щель-разлом в скальном массиве, в которую едва втискивалась лошадь, летом совершенно зарастал кустарником, так что обнаружить его, не зная, что он существует, было невозможно. Зимой же снег заваливал его, скрывая от глаз.
Первым в проход, осторожно ведя лошадь под уздцы, вошел Али, за ним двое разбойников, ведшие лошадь со связанным Салимом, затем все остальные. Замыкал колонну Бадмаш. Оглядевшись последний раз, он мрачно усмехнулся, ощупал готовые к стрельбе пистолеты, притороченные к седлу, дернул лошадь за уздцы и скрылся в темноте прохода.
Дангу, миновавший проход в скалах получасом раньше, легко бежал вниз по ущелью вдоль неширокого ручья, неся на плечах обмякшее тело Григория. По едва заметной тропинке он выбежал на укромную поляну, окруженную со всех сторон густым дубовым лесом, и остановился. Это было достаточно безопасное место, но юноша проявлял осторожность, тем более что стремительно развивающиеся события этих дней и неожиданные встречи с ми заставили его удвоить бдительность. Можно было бы устроиться где-нибудь на опушке и затем решить, что делать дальше. Но что-то заставляло Дангу искать еще более безопасное место. Он повернул направо, побежал вдоль опушки, а затем начал взбираться по склону через лес. Скоро поляна осталась внизу, а Дангу поднялся к укромной скалистой площадке, закрытой со всех сторон камнями и густым кустарником. Осторожно положив на землю Григория, он перевел дух, еще раз внимательно осмотрелся, прислушался, потянул носом воздух — нет ли опасности — и обратил все свое внимание на Григория.
Тот был по-прежнему без сознания. Дангу потрогал его раненую, распухшую, как бревно, ногу. Она была горячей. Что делать? В голове юноши проносились вихри мыслей. Он постоял несколько минут, внимательно всматриваясь в бледное лицо ми. Решение пришло быстро. Надо позвать сюда Лхобу! Только она может помочь. Да, да! Он сейчас же пойдет через перевал, найдет Лхобу, свою дорогую ама, и приведет ее сюда. Он знает, что она смертельно боится ми, но он все-таки уговорит ее. Этот ми должен жить. Это добрый ми. В этом Дангу не сомневался.
Дангу быстро нарвал охапку веток, осторожно подложил их под голову Григория, поправил на нем халат, тихонько погладил по лицу пальцем. Потом встал, вложил найденный недавно кинжал в ножны на боку, постоял немного, принюхиваясь, всматриваясь и прислушиваясь, и сделал несколько шагов. В это мгновение сзади раздался слабый, прерывающийся голос Григория:
— Не ух-ходи! Не бросай меня, доб-брый че-ловече! Пом-моги!
Дангу резко обернулся и увидел, что незнакомец протягивает к нему руки. В глазах у ми стояли слезы. Дангу захлестнула волна жалости и необыкновенного волнения. Как объяснить этому человеку, что скоро придет Лхоба и все будет хорошо. Дангу махнул рукой в сторону дальней гряды гор, потом показал на себя, а затем на Григория и улыбнулся. Все будет хорошо!
Внезапно снизу из долины раздалось громкое ржание лошадей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Бадмаш, решив, что время пришло, стал заявлять, ни много ни мало, о своих претензиях на полную власть в Кашмире. Однако же подельникам его по разбойничьим делам, в большинстве своем кашгарцам и пахарцам, нелегко было выносить гнет и жестокость этого тирана. Любитель опиума и кровожадный от природы, Бадмаш дошел до какого-то сумасбродства в своих зверствах. Жажда крови превратилась у него в манию. Он не мог недели прожить, чтобы не изрубить или не застрелить кого-нибудь собственной рукой.
Однажды в Лехе кашгарец, искусный оружейный мастер, сделавший несколько клинков, пришел в сопровождении сына, чтобы поднести ему свои произведения. Представленный Бадмашу, он был удостоен целования руки владыки. Затем Бадмаш взял одну из сабель в руки, спросил: «Остра ли?» Мастер ответил утвердительно. «А вот попробуем», — сказал в ответ Бадмаш и одним взмахом снес голову его сыну. «Да, теперь вижу, что сабля отличная», — проговорил он и приказал наградить мастера красивым халатом.
В другой раз среди тоя — пиршества, на которое, по кашгарскому обычаю, приглашали музыкантов, велел он отрубить голову одному из них за то, что тот зевнул!
На перевале разбойники задержались на несколько минут, чтобы еще раз осмотреть остатки ограбленного каравана — не осталось ли еще чего ценного. Но увы! Ничего, кроме трупов лошадей и людей, уже основательно объеденных шакалами, грифами и воронами.
Бадмаш отдал приказ двигаться дальше, и всадники начали вытягиваться в колонну, чтобы начать спуск на север в Ладак.
— Эй, Али! — крикнул главарь хриплым голосом своему ахди — помощнику, тоже афганцу. — Поезжай впереди, да не пропусти поворот у трех камней. Проскочишь, не сносить тебе головы, — мрачно добавил он ему вдогонку, — Валла-билла!
— Как вот этому шайтану, — буркнул Бадмаш, подскакивая к связанному Тенгизу, сидевшему на лошади, и одним ударом отрубая несчастному голову.
В трех часах ходу по Лехской дороге в сторону Ладака у трех огромных растрескавшихся валунов отходило влево боковое ущелье Гуранзиль. В самом его конце среди густого дубового леса находилось небольшое урочище Коламарг. Бадмаш иногда пользовался им для ночевок. Сейчас было самое время, чтобы воспользоваться им, затаиться и переждать погоню.
Волею судьбы именно в это ущелье спустился и Дангу с Григорием на плечах. Он тоже хорошо его знал и часто посещал раньше, когда бродил в этих местах с Лхобой и Вангди.
Было уже далеко за полдень, когда кавалькада, свернув с основной тропы у трех валунов, пересекла несколько мелких осыпей аспидного сланца и остановилась перед десятиметровой скальной стенкой, сложенной из крупных гранитных плит, заросших карликовой березой, можжевельником и жимолостью. Некоторые плиты выпали из стены и валялись на земле, образуя сложный каменный лабиринт, иные раскололись на мелкие части.
Где-то здесь должен был быть проход в ущелье Гуранзиль. Спешившись, разбойники принялись за поиски. Через несколько минут торжествующий крик Али возвестил о том, что проход, открытый самим Бадмашем несколько лет тому назад, найден.
Извилистый и полутемный проход длиной около трехсот метров, представлявший собой щель-разлом в скальном массиве, в которую едва втискивалась лошадь, летом совершенно зарастал кустарником, так что обнаружить его, не зная, что он существует, было невозможно. Зимой же снег заваливал его, скрывая от глаз.
Первым в проход, осторожно ведя лошадь под уздцы, вошел Али, за ним двое разбойников, ведшие лошадь со связанным Салимом, затем все остальные. Замыкал колонну Бадмаш. Оглядевшись последний раз, он мрачно усмехнулся, ощупал готовые к стрельбе пистолеты, притороченные к седлу, дернул лошадь за уздцы и скрылся в темноте прохода.
Дангу, миновавший проход в скалах получасом раньше, легко бежал вниз по ущелью вдоль неширокого ручья, неся на плечах обмякшее тело Григория. По едва заметной тропинке он выбежал на укромную поляну, окруженную со всех сторон густым дубовым лесом, и остановился. Это было достаточно безопасное место, но юноша проявлял осторожность, тем более что стремительно развивающиеся события этих дней и неожиданные встречи с ми заставили его удвоить бдительность. Можно было бы устроиться где-нибудь на опушке и затем решить, что делать дальше. Но что-то заставляло Дангу искать еще более безопасное место. Он повернул направо, побежал вдоль опушки, а затем начал взбираться по склону через лес. Скоро поляна осталась внизу, а Дангу поднялся к укромной скалистой площадке, закрытой со всех сторон камнями и густым кустарником. Осторожно положив на землю Григория, он перевел дух, еще раз внимательно осмотрелся, прислушался, потянул носом воздух — нет ли опасности — и обратил все свое внимание на Григория.
Тот был по-прежнему без сознания. Дангу потрогал его раненую, распухшую, как бревно, ногу. Она была горячей. Что делать? В голове юноши проносились вихри мыслей. Он постоял несколько минут, внимательно всматриваясь в бледное лицо ми. Решение пришло быстро. Надо позвать сюда Лхобу! Только она может помочь. Да, да! Он сейчас же пойдет через перевал, найдет Лхобу, свою дорогую ама, и приведет ее сюда. Он знает, что она смертельно боится ми, но он все-таки уговорит ее. Этот ми должен жить. Это добрый ми. В этом Дангу не сомневался.
Дангу быстро нарвал охапку веток, осторожно подложил их под голову Григория, поправил на нем халат, тихонько погладил по лицу пальцем. Потом встал, вложил найденный недавно кинжал в ножны на боку, постоял немного, принюхиваясь, всматриваясь и прислушиваясь, и сделал несколько шагов. В это мгновение сзади раздался слабый, прерывающийся голос Григория:
— Не ух-ходи! Не бросай меня, доб-брый че-ловече! Пом-моги!
Дангу резко обернулся и увидел, что незнакомец протягивает к нему руки. В глазах у ми стояли слезы. Дангу захлестнула волна жалости и необыкновенного волнения. Как объяснить этому человеку, что скоро придет Лхоба и все будет хорошо. Дангу махнул рукой в сторону дальней гряды гор, потом показал на себя, а затем на Григория и улыбнулся. Все будет хорошо!
Внезапно снизу из долины раздалось громкое ржание лошадей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81