И вышел в коридор.
Джоэлу удалось выразить наше общее невольное восхищение. Он с нежностью сказал:
— Вот сукин сын! Хоть и старый хрен, а любому молодому даст сто очков вперед.
* * *
В этот вечер я засиделся в кабинете до одиннадцати часов вечера. Еще раз просмотрел все материалы дела, проверил досье на возможных свидетелей защиты, вспомнил вопросы, которые Вито задавал свидетелям обвинения. Нигде ни малейшего намека на избранную им стратегию защиты. Наконец я надел шляпу, пальто и, заперев кабинет, вышел на улицу.
Спать не хотелось, но тяжелая голова соображала туго. Я решил немного проветриться на холодном воздухе и пешком направился в сторону Бродвея. В этой его части было темно и пустынно. Далеко впереди сквозь туманную мглу мигали щедрые огни Тайме Сквера, а здесь мрачно чернели немые громады заснувших офисов и банков. В нескольких окнах горел свет — там работали уборщики.
Сырой ветер пробирал до костей, поэтому пришлось поднять воротник пальто и прибавить шагу. Я прошел почти четыре квартала, когда заметил медленно ехавший за мной автомобиль. Лицо водителя было неразличимо в темноте. У следующего перекрестка машина обогнала меня и резко вывернула на тротуар. Чертыхаясь, я отскочил в сторону. Из машины послышался знакомый смех.
Я открыл переднюю дверцу — за рулем сидела Мария. В тусклом свете блеснули ее зубы, хрипловатый голос неуверенно дрогнул:
— Привет, Майк.
У меня екнуло сердце:
— Мария!
— Садись. Подвезу...
Поколебавшись пару секунд, я втиснулся в кабину. Она нажала на педаль, и машина рванулась вперед.
От этой женщины нельзя было оторвать глаз. Боже, как она прекрасна!
Мы остановились у следующего светофора, и Мария повернулась ко мне:
— Поздновато ты уходишь с работы. Я с шести часов жду тебя на улице.
Я усмехнулся:
— Откуда такое терпение? Если бы предупредила меня, не потеряла бы столько времени.
Она тронула машину с места и повела ее легко, со свойственной ей небрежной уверенностью.
— Ха-ха! Посмотрите на этого человека: он сошел с ума!
Я закурил. При вспышке спички ее волосы показались мне совсем белыми. Мария тихо улыбалась, а немного погодя, сказала:
— Майк, сегодня ты был неотразим!
Это прозвучало так искренне, будто судили не ее, а кого-то другого.
— Спасибо.
Она свернула в переулок, подрулила к тротуару и выключила зажигание. Потом достала из сумочки сигарету.
— Сколько лет, сколько зим, Майк.
— Помнится, я уже слышал эти слова.
Я поднес ей зажженную спичку и в дрожащем свете увидел ее глаза. В них мелькнула боль. Неужели она настолько ранима? Вот уж никогда бы не подумал.
Мария накрыла узенькой ладонью мою руку и мягко проговорила:
— Хватит воевать, Майк.
— Что значит — хватит? А чем мы, по-твоему, будем заниматься в суде? В игрушки играть? Нет уж, мы будем воевать до победы.
— Но война в суде не затрагивает наших с тобой отношений. Разве не так?
Мария посмотрела на меня долгим взглядом, и я снова утонул в немыслимой глубине темных глаз. Ничего не изменилось. Эта женщина по-прежнему нужна мне. Только она, Я наклонился, поцеловал ее теплые мягкие губы, но, почувствовав, что теряю контроль над собой, быстро отодвинулся.
С закрытыми глазами Мария нащупала мою руку и крепко ее сжала.
— Майк, почему у нас все получилось так нескладно?
Я затянулся, потом хрипло прошептал:
— Не знаю... Сам много раз об этом думал.
Ее глаза медленно раскрылись. Никогда раньше я не видел в них столько нежности.
— Спасибо, Майк... Спасибо за то, что не изменился.
Я ничего не ответил. Немного помолчав, она спросила:
— Как твои родители?
— Отец умер два года назад от инфаркта.
Она прошептала:
— Мне очень жаль, Майк. Я ничего не знала. А мать?
Я исподлобья бросил на Марию короткий взгляд, пытаясь понять, знает ли она об отношении к ней моей мамы. Да нет, конечно, не знает.
— Мама в порядке. Сейчас она за городом, приедет через пару недель.
Снова наступило молчание. Сигареты догорели, и я выбросил свою в окошко. Похоже, мы исчерпали все темы для разговора. Хотя...
— Я слышал, у тебя дочь?
Мария улыбнулась.
— Да.
— Она, наверное, очень красивая, ведь твой ребенок другим и быть не может.
В ее глазах мелькнула странная тень, но голос прозвучал ровно и спокойно:
— Ты угадал.
Мы опять замолчали. Я мог бы о многом ей рассказать, о многом спросить, но обстоятельства, при которых нас свела судьба, сковали мне язык. Я кашлянул.
— Что, Майк?
Эта неловкая ситуация начала меня тяготить.
— Я ничего не сказал.
Мария разочарованно протянула:
— А-а-а.
Проехавшая мимо полицейская машина осветила нас фарами, и я с трудом поборол желание закрыть лицо рукой. Потом повернулся к ней:
— Согласись, это был сумасшедший поступок.
— Я люблю сумасшедшие поступки.
— А я — нет. В этом всегда была разница между нами.
В ее голосе появились холодные нотки:
— Не читай мне нотаций, Майк. За последние недели я наслушалась их предостаточно.
Я пристально посмотрел на нее.
— Но почему, Мария? Почему ты это сделала?
Не отводя взгляда, она пожала плечами:
— Так вышло.
— Но почему именно у нас, а не у каких-то других людей? Я не дождался ответа и, нагнувшись, резко повернул ключ зажигания.
— Поехали!
Она послушно тронула машину с места и выехала на середину улицы.
— Куда?
— Высади меня на углу Бродвея, там я смогу взять такси.
— Хорошо.
Мы домчались в одно мгновение. Мария притормозила у тротуара, и я уже собрался открыть дверцу, когда она заговорила. Яркий неоновый свет из витрины большого магазина на углу вырвал из темноты ее удивительные черты: высокие нежные скулы, большой рот, точеные ноздри.
— Больше всего на свете мне бы хотелось, чтобы это произошло не с нами, а с другими людьми, Майк.
В груди заныла прежняя боль, я резко бросил:
— Теперь уже ничего не изменишь.
Мария сделала глубокий вдох, словно собралась прыгнуть в воду:
— Если бы не одно обстоятельство...
— Какое обстоятельство?
Она порывисто подалась вперед и, скользнув губами по моей щеке, прошептала:
— Я люблю тебя, Майк. Любила всегда, что бы ни происходило, только поняла это слишком поздно.
Мотор взревел, машина унеслась в темноту. Последний раз на повороте мигнули красные огоньки, и она исчезла.
Все еще чувствуя скользящее прикосновение теплых губ и дыша ароматом ее духов, я пошел к стоянке такси. Мысли путались. Эту женщину невозможно понять. Сплошные противоречия.
В памяти ожил чудесный день — самый счастливый день моей жизни. Мы провели его вместе, и Мария принадлежала мне. Только мне. Почему она тогда ушла с Россом? Это было давно, еще во время войны. Я задумчиво потер изуродованную переносицу — ее сломал Росс. Самого его уже нет в живых. Вообще, с тех времен ничего не осталось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76