– выпалила Аленка, когда мы уже почти дошли до лифта. – С девицами он развлекается! Витька не пацан сопливый, что она его так пасет?
– С ней, кажется, именно пацан. Он свою маму боится. Эмма им крутит как хочет. С женой его развела, цветы его повыкидывала.
– Какие цветы?
– Пенкин цветы разводит, комнатные. Вернее, разводил. А потом у мамаши открылась аллергия, и она все горшки из дома выселила.
– А ты откуда знаешь?
– А я к ним домой заезжала в тот день, когда шефа в больницу положили. Баул его отвозила. Так мамаша его целое представление устроила на тему, какие мы эгоисты, мол, напугали ее до потери пульса и вообще.
– Вот крыса! Слушай, мне Витьку жалко, кажется, она его заела совсем.
– Мне тоже так кажется. Хотя он ведь взрослый человек. Если живет так, значит, его это устраивает.
– Да, наверное. Слушай, мне эта мамаша совсем настроение испортила. Может, поедем ко мне? У меня наливочка есть из инжира, тунисская. И еще одна коробочка сухофруктов. Посидим, День Победы отметим. А то слишком резкий переход – с утра пальмы, после обеда – эта обезьяна злобная.
– Поехали, – улыбнулась я; выходит, не только мне требуется время на адаптацию.
Аленка жила по той же ветке метро, на «Октябрьском поле». Минут семь ходьбы, и я обалдело разглядываю бело-зеленый фасонистый небоскреб с башенками, колонками, фигурной оградой и охранником возле шлагбаума.
– Что это?
– «Гнездо глухаря». Комплекс так называется, я тут живу.
Мы прошли роскошный холл, отделанный мрамором. Двери лифта отливали тусклым серебром, внутри кабины – полированные панели и зеркала. И ни единой царапины.
– Слушай, тут шикарнее, чем в тунисских пятизвездочных отелях. Там я слово из трех букв видела, на стенке нацарапанное. А здесь чистота, будто и не в России.
– В России, в России. Просто здесь вон, видишь, глазок над зеркалом? Камера слежения. Кто нагадит – сразу охрана вычислит и платить заставит, причем неслабо.
Мы поднялись на девятый этаж и вошли в просторную светлую прихожую. Однако! У меня вся квартира ненамного больше одной этой прихожей!
– Раздевайся, – кивнула Аленка, отодвигая дверку огромного, во всю стену, шкафа-купе. – Тапки вот здесь.
Я скинула плащ, пристроила его на вешалку, обулась в мягкие полосатые тапки с розовой опушкой. И пошла за Аленкой в комнату.
Комната была пятиугольной. И очень большой, даже несмотря на светло-серый диван, поставленный посередине. Позади дивана было устроено что-то вроде кабинета, со столом, компьютером, книжными полками. Впереди – журнальный столик, кресло, тумба с огромным телевизором. Я подошла посмотреть книжные полки: Пушкин, Чехов, подборка книг по психологии отношений. И фотография в рамочке – сияющая голливудской улыбкой и декольте Аленка, а рядом серьезный мужчина с высоким лбом с залысинами и слегка заметной иронией в глазах.
– Аленка, с кем это ты?
– А, это мы с Ильиным, ну с моим несостоявшимся мужем, я тебе рассказывала. В первый месяц совместной жизни сфотографировались. Я тогда счастли-и-ивая была. Думала, мне жизнь джекпот отвалила.
Мне стало неловко, что задела за больное. Я отошла к дивану, плюхнулась и покачалась, проверяя. Диван послушно пружинил подо мной.
– Слушай, ну ты живешь! Как в кино про буржуев, честное слово!
– А, Петька мне эту квартиру в качестве отступного купил, – махнула рукой Аленка. – Кофе будешь? Сварить?
Я поднялась с дивана и пошла за Аленкой на кухню. Кухня была размером с большую комнату в моей «рублевской» квартире. В ней поместились не только шкафы, плита, тумбы, двухкамерный холодильник и мойка с двумя отсеками, но и мягкий зеленый диванчик с веселыми оранжевыми подушками. Кухня у Аленки была веселой: салатовые стены, светло-коричневый гарнитур, вышитые петухи в рамочке над столом, банки для специй, расписанные под хохлому. И горшки с растениями, занявшие все пространство перед окном.
– Слушай, как тут у тебя уютно. И цветов столько... – Я опять плюхнулась на диванчик, наблюдая, как Аленка двигает крошечной джезвой по мелкому песку. Песок был насыпан на специальный поддон и, похоже, подогревался электричеством.
– Да, я постаралась. Когда Петька меня из своей жизни вышвырнул и квартиру эту купил, я занялась обустройством как одержимая. У меня до встречи с ним однушка была на Первомайской. Так я ее продала, на вырученные деньги и ремонт сделала, и обставила квартирку, как мне нравилось. Хотела доказать ему, подлецу, что одна не пропаду!
– Аленка, ну почему «подлецу», он же квартиру тебе купил!
– Да пошел он со своей квартирой! Знаешь, какими он деньгами крутит? Ему эту квартиру купить – не фиг делать. Откупился от меня, гад. А как я буду жить, на какие шиши, ему плевать!
– Аленка, но ведь все устроилось?
– Устроилось. Ладно, хватит про Петра. Слушай, а ты и вправду за Витьку замуж собралась?
– Не знаю еще. Он позвал меня сегодня, а я ему пока ничего не сказала. Не успела: сначала ты пришла, потом мама.
– А что ты ему хотела сказать?
– Не знаю, Аленушка. Он предложил именно то, чего мне сейчас не хватает. Стабильность. И помощь. Мне ведь еще Никитку поднимать, учить. И мозгами я понимаю, что вариант мне подвернулся замечательный: муж-москвич с квартирой и пропиской...
– И с чокнутой мамашей!
– И это тоже. Но, может быть, мы квартиру с ней разменяем, придумаем что-нибудь...
– Ага, разменяете. Скорее вы хрен на пятаки разменяете. Она начнет за сердце хвататься и умирать, и куда вы от нее денетесь?
– Ну, не знаю... Может быть, я смогу ей объяснить...
– Ты? Ей? – фыркнула Аленка, успев подхватить джезву раньше, чем она выпустила в песок шапку коричневой пены, и разлила одуряюще пахнущий кофе в крохотные кофейные чашечки.
– Ой, Алена, не трави душу. Я вдруг подумала, что к своим тридцати семи ни разу не была по-настоящему замужем. Ни разу. Может, пора попробовать?
– Я тоже не была. Попробуй. Не горько? Я про кофе. Подожди, сейчас ликеру дам.
Аленка достала из шкафчика круглую плоскую бутылку и плеснула тягучей, чайного цвета, жидкости в крохотные стопочки. Я попробовала – пахло инжиром.
– Ну, давай выпьем за наше бабье счастье, – подняла стопочку Аленка. – И за свободу от иллюзий.
– Давай. Только у меня нет никаких иллюзий. Виктор мне все четко разложил: я ему тыл, он мне московскую прописку. И маме его я нравлюсь.
– Не говори мне про эту каргу, – поморщилась Аленка, закуривая. – Слушай, а чего ты так в этого Пенкина вцепилась? Он что, последний мужик в твоей жизни?
– Ну, по крайней мере он первый, кто позвал замуж, – пожала я плечами. – Ален, я тебя что-то не пойму. Ты же сама в отеле меня убеждала, чтобы я не кочевряжилась, что надо ловить момент.
– Я сама себя не пойму, – буркнула Аленка. – Слушай, а давай из тебя красотку сделаем, настоящую?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
– С ней, кажется, именно пацан. Он свою маму боится. Эмма им крутит как хочет. С женой его развела, цветы его повыкидывала.
– Какие цветы?
– Пенкин цветы разводит, комнатные. Вернее, разводил. А потом у мамаши открылась аллергия, и она все горшки из дома выселила.
– А ты откуда знаешь?
– А я к ним домой заезжала в тот день, когда шефа в больницу положили. Баул его отвозила. Так мамаша его целое представление устроила на тему, какие мы эгоисты, мол, напугали ее до потери пульса и вообще.
– Вот крыса! Слушай, мне Витьку жалко, кажется, она его заела совсем.
– Мне тоже так кажется. Хотя он ведь взрослый человек. Если живет так, значит, его это устраивает.
– Да, наверное. Слушай, мне эта мамаша совсем настроение испортила. Может, поедем ко мне? У меня наливочка есть из инжира, тунисская. И еще одна коробочка сухофруктов. Посидим, День Победы отметим. А то слишком резкий переход – с утра пальмы, после обеда – эта обезьяна злобная.
– Поехали, – улыбнулась я; выходит, не только мне требуется время на адаптацию.
Аленка жила по той же ветке метро, на «Октябрьском поле». Минут семь ходьбы, и я обалдело разглядываю бело-зеленый фасонистый небоскреб с башенками, колонками, фигурной оградой и охранником возле шлагбаума.
– Что это?
– «Гнездо глухаря». Комплекс так называется, я тут живу.
Мы прошли роскошный холл, отделанный мрамором. Двери лифта отливали тусклым серебром, внутри кабины – полированные панели и зеркала. И ни единой царапины.
– Слушай, тут шикарнее, чем в тунисских пятизвездочных отелях. Там я слово из трех букв видела, на стенке нацарапанное. А здесь чистота, будто и не в России.
– В России, в России. Просто здесь вон, видишь, глазок над зеркалом? Камера слежения. Кто нагадит – сразу охрана вычислит и платить заставит, причем неслабо.
Мы поднялись на девятый этаж и вошли в просторную светлую прихожую. Однако! У меня вся квартира ненамного больше одной этой прихожей!
– Раздевайся, – кивнула Аленка, отодвигая дверку огромного, во всю стену, шкафа-купе. – Тапки вот здесь.
Я скинула плащ, пристроила его на вешалку, обулась в мягкие полосатые тапки с розовой опушкой. И пошла за Аленкой в комнату.
Комната была пятиугольной. И очень большой, даже несмотря на светло-серый диван, поставленный посередине. Позади дивана было устроено что-то вроде кабинета, со столом, компьютером, книжными полками. Впереди – журнальный столик, кресло, тумба с огромным телевизором. Я подошла посмотреть книжные полки: Пушкин, Чехов, подборка книг по психологии отношений. И фотография в рамочке – сияющая голливудской улыбкой и декольте Аленка, а рядом серьезный мужчина с высоким лбом с залысинами и слегка заметной иронией в глазах.
– Аленка, с кем это ты?
– А, это мы с Ильиным, ну с моим несостоявшимся мужем, я тебе рассказывала. В первый месяц совместной жизни сфотографировались. Я тогда счастли-и-ивая была. Думала, мне жизнь джекпот отвалила.
Мне стало неловко, что задела за больное. Я отошла к дивану, плюхнулась и покачалась, проверяя. Диван послушно пружинил подо мной.
– Слушай, ну ты живешь! Как в кино про буржуев, честное слово!
– А, Петька мне эту квартиру в качестве отступного купил, – махнула рукой Аленка. – Кофе будешь? Сварить?
Я поднялась с дивана и пошла за Аленкой на кухню. Кухня была размером с большую комнату в моей «рублевской» квартире. В ней поместились не только шкафы, плита, тумбы, двухкамерный холодильник и мойка с двумя отсеками, но и мягкий зеленый диванчик с веселыми оранжевыми подушками. Кухня у Аленки была веселой: салатовые стены, светло-коричневый гарнитур, вышитые петухи в рамочке над столом, банки для специй, расписанные под хохлому. И горшки с растениями, занявшие все пространство перед окном.
– Слушай, как тут у тебя уютно. И цветов столько... – Я опять плюхнулась на диванчик, наблюдая, как Аленка двигает крошечной джезвой по мелкому песку. Песок был насыпан на специальный поддон и, похоже, подогревался электричеством.
– Да, я постаралась. Когда Петька меня из своей жизни вышвырнул и квартиру эту купил, я занялась обустройством как одержимая. У меня до встречи с ним однушка была на Первомайской. Так я ее продала, на вырученные деньги и ремонт сделала, и обставила квартирку, как мне нравилось. Хотела доказать ему, подлецу, что одна не пропаду!
– Аленка, ну почему «подлецу», он же квартиру тебе купил!
– Да пошел он со своей квартирой! Знаешь, какими он деньгами крутит? Ему эту квартиру купить – не фиг делать. Откупился от меня, гад. А как я буду жить, на какие шиши, ему плевать!
– Аленка, но ведь все устроилось?
– Устроилось. Ладно, хватит про Петра. Слушай, а ты и вправду за Витьку замуж собралась?
– Не знаю еще. Он позвал меня сегодня, а я ему пока ничего не сказала. Не успела: сначала ты пришла, потом мама.
– А что ты ему хотела сказать?
– Не знаю, Аленушка. Он предложил именно то, чего мне сейчас не хватает. Стабильность. И помощь. Мне ведь еще Никитку поднимать, учить. И мозгами я понимаю, что вариант мне подвернулся замечательный: муж-москвич с квартирой и пропиской...
– И с чокнутой мамашей!
– И это тоже. Но, может быть, мы квартиру с ней разменяем, придумаем что-нибудь...
– Ага, разменяете. Скорее вы хрен на пятаки разменяете. Она начнет за сердце хвататься и умирать, и куда вы от нее денетесь?
– Ну, не знаю... Может быть, я смогу ей объяснить...
– Ты? Ей? – фыркнула Аленка, успев подхватить джезву раньше, чем она выпустила в песок шапку коричневой пены, и разлила одуряюще пахнущий кофе в крохотные кофейные чашечки.
– Ой, Алена, не трави душу. Я вдруг подумала, что к своим тридцати семи ни разу не была по-настоящему замужем. Ни разу. Может, пора попробовать?
– Я тоже не была. Попробуй. Не горько? Я про кофе. Подожди, сейчас ликеру дам.
Аленка достала из шкафчика круглую плоскую бутылку и плеснула тягучей, чайного цвета, жидкости в крохотные стопочки. Я попробовала – пахло инжиром.
– Ну, давай выпьем за наше бабье счастье, – подняла стопочку Аленка. – И за свободу от иллюзий.
– Давай. Только у меня нет никаких иллюзий. Виктор мне все четко разложил: я ему тыл, он мне московскую прописку. И маме его я нравлюсь.
– Не говори мне про эту каргу, – поморщилась Аленка, закуривая. – Слушай, а чего ты так в этого Пенкина вцепилась? Он что, последний мужик в твоей жизни?
– Ну, по крайней мере он первый, кто позвал замуж, – пожала я плечами. – Ален, я тебя что-то не пойму. Ты же сама в отеле меня убеждала, чтобы я не кочевряжилась, что надо ловить момент.
– Я сама себя не пойму, – буркнула Аленка. – Слушай, а давай из тебя красотку сделаем, настоящую?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60