Фонарь освещал ворота, за которыми угадывался довольно большой участок.
– Приехали. Вот здесь я и живу.
Петр щелкнул пультом, и ворота стали разъезжаться. Машина проехала за ограду и вскоре уже тормозила у крыльца белого двухэтажного коттеджа с мансардой, размерами напоминающего сельский клуб средней руки.
– Это твой дом? – удивилась я. – Какой большой! А сколько народу в нем живет?
– Постоянно – двое, я и Анна Георгиевна. Это моя тетушка. А так... друзья иногда зависают.
– И подруги? – не удержалась я.
– И подруги, – согласился Петр и открыл дверь. – Заходи!
Сразу за дверью Петр щелкнул выключателям, по стенам зажглись светильники. Справа сквозь арку была видна кухня с барной стойкой. Слева начиналась лестница.
– Проходи, можно не разуваться, – пригласил Петр, помогая снять плащ.
Я прошла прямо и оказалась в гостиной. Все как полагается: у одной стены камин, вторая – сплошь окно, возле третьей – антикварный секретер и торшер в виде нагой негритянки, держащей над головой абажур. Перед камином – диван, на полу – серый пушистый ковер. Каблуки утопали в густом ворсе. А сниму-ка я эти сапоги, утомили они меня окончательно. Я села на диван и начала стаскивать сапог.
– Подожди. – Петр подошел бесшумно и сел на ковер возле дивана. – Я тебе помогу.
– Не надо. – Я посмотрела ему в лицо, но никаких особенных эмоций не увидела, лишь легкое удивление в глазах: «Почему?» – А вдруг у меня там колготки лопнули? Они рвутся иногда на пальцах. Хороша же я буду в рваных колготках и в таком роскошном интерьере!
Боже, что я несу! Кажется, у меня есть все шансы сойти за дуру.
– А мы и колготки снимем, если захочешь, – улыбнулся Петр, взялся за мой сапог и потянул его очень аккуратно. Потом так же осторожно снял второй.
– Какие маленькие у тебя ноги!
Мои ступни в абсолютно целых колготках поместились на его ладони. От ладоней шло тепло, и я почувствовала, как оно жаром отозвалось сначала в ступнях, затем в лодыжках, коленях, поднялось до бедер, груди, а потом ударило в голову. Я откинулась на спинку дивана. Потолок холла терялся где-то высоко-высоко. И мне показалось, что я вижу сквозь него звезды.
...Петр спал очень спокойно. Впрочем, кровать в его спальне была такой огромной, что даже если бы он метался, все равно бы мне не помешал. Он и не мешал – с вечера сгреб меня к себе на плечо, а наутро я, проснувшись, обнаружила, что лежу с краю. Я тихонько повернулась. Петр спал на середине кровати, обняв подушку. Лицо его было расслабленным и оттого немного детским. Лоб высокий, нос немножко, совсем чуть-чуть, картошкой, губы четко очерчены, подбородок с легкой впадинкой. Кажется, я где-то читала, что такой подбородок – признак упрямца, а такой лоб – примета интеллектуала, а нос картошкой говорит о добродушии его владельца.
Эй, Петька, Петр, а ты какой? Добрый, упрямый интеллектуал, да? Я ведь ничего про тебя не знаю, кроме того, что ты смог целый год прожить с Аленкой и, расставаясь, подарил ей квартиру. А еще я знаю, что ты самый восхитительный из тех немногих мужчин, которые у меня были. Так, как сегодня ночью с тобой, я еще никогда и ни с кем не летала. Высоко-высоко, до самых звезд...
Утреннее солнце застревало в оконных жалюзи, но в комнате хватало света, чтобы видеть его лицо. Петр почувствовал мой взгляд, открыл глаза и улыбнулся:
– Привет!
– С добрым утром. – Мой голос звучал хрипловато.
– Ты простыла? – слегка нахмурился он.
– Нет, осипла с чего-то.
– Ну еще бы! Ты так вчера звучала. – Теперь его улыбка стала самодовольной. (Вот поросенок, довел до такого состояния, что я кричала от наслаждения, а теперь намекает.) – Иди ко мне.
Бог мой, как же давно я вот так не просыпалась с мужчиной! Интересно, а что там за шум? Шумели внизу, в холле. Слышались женские голоса, слегка истеричный молодой и увещевающий немолодой.
– Петь, там, кажется, кто-то пришел, – сказала я, выпутываясь из его рук.
– А? Да, пойду посмотрю. Подожди меня, я быстро.
Он, перекатившись к краю, встал с кровати одним гибким движением, накинул халат и вышел. А я отправилась в ванную.
Ванная примыкала к спальне и, насколько я вчера успела заметить, была роскошной. Черный кафель на стенах, серый – на полу, белый фаянс, хромированные смесители и всякие финтифлюшки. Наискосок – вторая дверь. В коридор. На стенах зеркала, разумеется. Мама дорогая, на кого я похожа!
Вчерашняя подводка для глаз расплылась черными кругами, стильно выстриженные пряди встали дыбом и торчали, как у пугала, в разные стороны. Ну и красавица! Хорошо, в спальне полумрак был! Срочно под душ!
– Где эта тварь? Я хочу видеть шлюху, которую ты вчера подцепил! – раздался голос за дверью, и я вздрогнула.
– Нэлли, прекрати! Ты же знаешь, что я не выношу крика.
– Ах, ты не выносишь криков? А я не выношу твоих закидонов! Оставил меня вчера одну и уехал с какой-то бабой! Где ты ее прячешь? Я знаю, ты с ней спал! В этой комнате разит блядством!
Так, пора одеваться. Я мысленно поблагодарила всех богов, надоумивших меня вчера раздеться здесь, в ванной. И стала натягивать свое бельишко цвета шампанского и трикотажный зеленый балахон. Потом пустила воду из крана, умылась, вытерла полотенцем глаза, оставляя на нем черные пятна, провела мокрыми ладонями по волосам, приглаживая. И тут дверь ванной распахнулась.
– Ага, вот она где!
В зеркале отразилась вчерашняя брюнетка. Только теперь ее лицо не было капризным. Оно было разгневанным, в красных пятнах, но все равно красивым. И очень юным.
– Милочка, вы ко мне? – Я повернулась к ней, с перепугу скопировав интонации Эммы Валерьевны.
– К вам... – оторопела Нэлли и вдруг стала хохотать, показывая на меня пальцем. – Ой, не могу! Петька, ты что, с ней спал? Она же старуха! Вчера с перепою не разобрал, что ли? Ой, не могу...
Так, все, с меня достаточно. Я рванула на себя вторую дверь из ванной, выскочила в коридор, сбежала вниз по лестнице. Сапоги! Где мои сапоги?
– Что случилось? – На шум выглянула пожилая женщина с приятным лицом.
– Вы не знаете, где мои вещи? Сумочка, плащ и сапоги?
Женщина, с сочувствием глядя на меня, открыла дверь стенного шкафа и указала на мои вещи.
– Спасибо.
Я натянула сапоги на голые ноги, некогда колготки искать, платье длинное, накинула плащ и, схватив сумочку, выскочила за дверь. Ворота были закрыты неплотно, и я протиснулась в щель. Так, мы вчера с той стороны приезжали. Я заспешила по дорожке и минут через пятнадцать вышла к Рублевскому шоссе. Ну, отсюда уже недалеко, осталось перейти на другую сторону и проехать три остановки.
Автобус подъехал почти сразу, и еще через десять минут я уже подходила к своему дому. Возле подъезда пес, похожий на овчарку, играл с котенком. Котенок бегал из стороны в сторону, а пес, припадая на толстые, еще щенячьи лапы, заступал ему путь и пытался поддеть носом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
– Приехали. Вот здесь я и живу.
Петр щелкнул пультом, и ворота стали разъезжаться. Машина проехала за ограду и вскоре уже тормозила у крыльца белого двухэтажного коттеджа с мансардой, размерами напоминающего сельский клуб средней руки.
– Это твой дом? – удивилась я. – Какой большой! А сколько народу в нем живет?
– Постоянно – двое, я и Анна Георгиевна. Это моя тетушка. А так... друзья иногда зависают.
– И подруги? – не удержалась я.
– И подруги, – согласился Петр и открыл дверь. – Заходи!
Сразу за дверью Петр щелкнул выключателям, по стенам зажглись светильники. Справа сквозь арку была видна кухня с барной стойкой. Слева начиналась лестница.
– Проходи, можно не разуваться, – пригласил Петр, помогая снять плащ.
Я прошла прямо и оказалась в гостиной. Все как полагается: у одной стены камин, вторая – сплошь окно, возле третьей – антикварный секретер и торшер в виде нагой негритянки, держащей над головой абажур. Перед камином – диван, на полу – серый пушистый ковер. Каблуки утопали в густом ворсе. А сниму-ка я эти сапоги, утомили они меня окончательно. Я села на диван и начала стаскивать сапог.
– Подожди. – Петр подошел бесшумно и сел на ковер возле дивана. – Я тебе помогу.
– Не надо. – Я посмотрела ему в лицо, но никаких особенных эмоций не увидела, лишь легкое удивление в глазах: «Почему?» – А вдруг у меня там колготки лопнули? Они рвутся иногда на пальцах. Хороша же я буду в рваных колготках и в таком роскошном интерьере!
Боже, что я несу! Кажется, у меня есть все шансы сойти за дуру.
– А мы и колготки снимем, если захочешь, – улыбнулся Петр, взялся за мой сапог и потянул его очень аккуратно. Потом так же осторожно снял второй.
– Какие маленькие у тебя ноги!
Мои ступни в абсолютно целых колготках поместились на его ладони. От ладоней шло тепло, и я почувствовала, как оно жаром отозвалось сначала в ступнях, затем в лодыжках, коленях, поднялось до бедер, груди, а потом ударило в голову. Я откинулась на спинку дивана. Потолок холла терялся где-то высоко-высоко. И мне показалось, что я вижу сквозь него звезды.
...Петр спал очень спокойно. Впрочем, кровать в его спальне была такой огромной, что даже если бы он метался, все равно бы мне не помешал. Он и не мешал – с вечера сгреб меня к себе на плечо, а наутро я, проснувшись, обнаружила, что лежу с краю. Я тихонько повернулась. Петр спал на середине кровати, обняв подушку. Лицо его было расслабленным и оттого немного детским. Лоб высокий, нос немножко, совсем чуть-чуть, картошкой, губы четко очерчены, подбородок с легкой впадинкой. Кажется, я где-то читала, что такой подбородок – признак упрямца, а такой лоб – примета интеллектуала, а нос картошкой говорит о добродушии его владельца.
Эй, Петька, Петр, а ты какой? Добрый, упрямый интеллектуал, да? Я ведь ничего про тебя не знаю, кроме того, что ты смог целый год прожить с Аленкой и, расставаясь, подарил ей квартиру. А еще я знаю, что ты самый восхитительный из тех немногих мужчин, которые у меня были. Так, как сегодня ночью с тобой, я еще никогда и ни с кем не летала. Высоко-высоко, до самых звезд...
Утреннее солнце застревало в оконных жалюзи, но в комнате хватало света, чтобы видеть его лицо. Петр почувствовал мой взгляд, открыл глаза и улыбнулся:
– Привет!
– С добрым утром. – Мой голос звучал хрипловато.
– Ты простыла? – слегка нахмурился он.
– Нет, осипла с чего-то.
– Ну еще бы! Ты так вчера звучала. – Теперь его улыбка стала самодовольной. (Вот поросенок, довел до такого состояния, что я кричала от наслаждения, а теперь намекает.) – Иди ко мне.
Бог мой, как же давно я вот так не просыпалась с мужчиной! Интересно, а что там за шум? Шумели внизу, в холле. Слышались женские голоса, слегка истеричный молодой и увещевающий немолодой.
– Петь, там, кажется, кто-то пришел, – сказала я, выпутываясь из его рук.
– А? Да, пойду посмотрю. Подожди меня, я быстро.
Он, перекатившись к краю, встал с кровати одним гибким движением, накинул халат и вышел. А я отправилась в ванную.
Ванная примыкала к спальне и, насколько я вчера успела заметить, была роскошной. Черный кафель на стенах, серый – на полу, белый фаянс, хромированные смесители и всякие финтифлюшки. Наискосок – вторая дверь. В коридор. На стенах зеркала, разумеется. Мама дорогая, на кого я похожа!
Вчерашняя подводка для глаз расплылась черными кругами, стильно выстриженные пряди встали дыбом и торчали, как у пугала, в разные стороны. Ну и красавица! Хорошо, в спальне полумрак был! Срочно под душ!
– Где эта тварь? Я хочу видеть шлюху, которую ты вчера подцепил! – раздался голос за дверью, и я вздрогнула.
– Нэлли, прекрати! Ты же знаешь, что я не выношу крика.
– Ах, ты не выносишь криков? А я не выношу твоих закидонов! Оставил меня вчера одну и уехал с какой-то бабой! Где ты ее прячешь? Я знаю, ты с ней спал! В этой комнате разит блядством!
Так, пора одеваться. Я мысленно поблагодарила всех богов, надоумивших меня вчера раздеться здесь, в ванной. И стала натягивать свое бельишко цвета шампанского и трикотажный зеленый балахон. Потом пустила воду из крана, умылась, вытерла полотенцем глаза, оставляя на нем черные пятна, провела мокрыми ладонями по волосам, приглаживая. И тут дверь ванной распахнулась.
– Ага, вот она где!
В зеркале отразилась вчерашняя брюнетка. Только теперь ее лицо не было капризным. Оно было разгневанным, в красных пятнах, но все равно красивым. И очень юным.
– Милочка, вы ко мне? – Я повернулась к ней, с перепугу скопировав интонации Эммы Валерьевны.
– К вам... – оторопела Нэлли и вдруг стала хохотать, показывая на меня пальцем. – Ой, не могу! Петька, ты что, с ней спал? Она же старуха! Вчера с перепою не разобрал, что ли? Ой, не могу...
Так, все, с меня достаточно. Я рванула на себя вторую дверь из ванной, выскочила в коридор, сбежала вниз по лестнице. Сапоги! Где мои сапоги?
– Что случилось? – На шум выглянула пожилая женщина с приятным лицом.
– Вы не знаете, где мои вещи? Сумочка, плащ и сапоги?
Женщина, с сочувствием глядя на меня, открыла дверь стенного шкафа и указала на мои вещи.
– Спасибо.
Я натянула сапоги на голые ноги, некогда колготки искать, платье длинное, накинула плащ и, схватив сумочку, выскочила за дверь. Ворота были закрыты неплотно, и я протиснулась в щель. Так, мы вчера с той стороны приезжали. Я заспешила по дорожке и минут через пятнадцать вышла к Рублевскому шоссе. Ну, отсюда уже недалеко, осталось перейти на другую сторону и проехать три остановки.
Автобус подъехал почти сразу, и еще через десять минут я уже подходила к своему дому. Возле подъезда пес, похожий на овчарку, играл с котенком. Котенок бегал из стороны в сторону, а пес, припадая на толстые, еще щенячьи лапы, заступал ему путь и пытался поддеть носом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60