Думаю, мне бы и впрямь хотелось братика, чтобы было с кем играть, или хотя бы сестричку.
Игрейна уже собиралась было сказать: «Потому что твой папа Горлойс…» — но вовремя прикусила язык. Несмотря на то что Моргейна рассуждает вполне по-взрослому, ей же еще и четырех нет, разве можно ли делиться с ней такими подробностями?
— Потому что Богиня-Мать не сочла нужным послать мне сына, дитя.
На террасу вышел отец Колумба.
— Не след тебе морочить ребенку голову разговорами о Богинях и языческих суевериях, — сурово упрекнул он. — Горлойс желает, чтобы из его дочери воспитали добрую христианку. Моргейна, твоя мать не родила сына, потому что твой отец разгневался на нее, и Господь не дал ей дитя, наказывая за греховное своеволие.
В который раз Игрейне захотелось швырнуть челнок в эту черную ворону, вестника несчастья. Чего доброго, Горлойс исповедовался этому человеку; чего доброго, священник знает, что произошло между мужем и женой? За прошедшие месяцы молодая женщина часто гадала, так ли это, но предлога спросить не было; кроме того, она знала, что отец Колумба все равно ей не ответит. И тут, неожиданно для обоих, Моргейна вскочила на ноги и состроила священнику рожицу.
— Уходи прочь, старик, — звонко произнесла она. — Ты мне не нравишься. Из-за тебя моя мама плачет. Моя мама знает больше, чем ты, и если она говорит, что это Богиня не посылает ей ребеночка, я поверю ей, а не тебе, потому что моя мама никогда не лжет!
— Вот видишь, к чему приводит твое своенравие, госпожа! — негодующе воззвал к Игрейне отец Колумба. — Девчонку должно высечь. Отдай ее мне, и я накажу ее за непочтительность!
При этих словах гнев и мятежный дух Игрейны вырвались наружу.
— Если ты тронешь мою дочь хоть пальцем, священник, — пригрозила она, — я убью тебя на этом самом месте. Мой муж привез тебя сюда, и выгнать тебя я не могу, но попадись еще хоть раз мне на глаза — и дождешься от меня плевка! А теперь пошел вон!
Но отец Колумба не тронулся с места.
— Мой лорд Горлойс доверил мне духовное здравие всех своих домочадцев, госпожа, а гордыне я не подвержен, так что я прощаю тебе твои слова.
— До прощения твоего мне дела не больше, чем если бы речь шла о козле! Убирайся с глаз моих, или я позову прислужниц и прикажу выставить тебя за дверь. И если не хочешь, чтобы тебя выволокли силой, старик, уходи сам и не смей больше являться ко мне незваным — а позову я тебя не раньше, чем солнце встанет над западным побережьем Ирландии! Прочь!
Глаза ее сверкали. Священник глянул на воздетую в гневном жесте руку — и поспешно выбежал за дверь.
Игрейна же, осмелившись на открытый мятеж, оцепенела, испугавшись собственной безрассудной дерзости. Ну что ж, по крайней мере она избавилась от священника — а заодно избавила от него и Моргейну. Она ни за что не допустит, чтобы дочь ее приучили стыдиться собственной женской природы!
Поздно вечером с ярмарки вернулась Моргауза, все покупки она выбрала с рассудительным рачением — Игрейна знала, что и сама не справилась бы лучше. На свои собственные деньги девушка купила Моргейне кус сахара — а в придачу привезла с рынка целый ворох россказней. Сестры засиделись в покоях Игрейны за разговорами далеко за полночь, к тому времени Моргейна давным-давно заснула — вся перемазанная, с леденцом во рту, цепко сжимая гостинец в ручонке. Игрейна забрала у девочки сахар, завернула и отложила в сторону и, вернувшись, вновь принялась расспрашивать Моргаузу о новостях.
«Что за стыд: я должна выслушивать ярмарочные сплетни, чтобы узнать о делах собственного мужа!»
— В Летней стране идет великий сбор, — рассказывала Моргауза. — Говорят, будто мерлин помирил Лота с Утером. А еще говорят, что Бан, король Малой Британии, заключил с ними союз и шлет им коней из Испании… — Моргауза слегка запнулась на незнакомом названии. — А где это, Игрейна? Не в Риме ли?
— Нет, это далеко на юге и все же на много, много миль ближе, чем от нас до Рима, — пояснила Игрейна.
— А еще была битва с саксами, и Утер сражался там под драконьим знаменем, — сообщила Моргауза. — А еще я своими ушами слышала, как бард пел балладу о том, как герцог Корнуольский заточил свою жену в Тинтагеле… — В темноте глаза девушки расширились, губы чуть приоткрылись. — Игрейна, скажи мне правду: Утер и впрямь был твоим любовником?
— Не был, — отозвалась молодая женщина, — но Горлойс вбил себе в голову, что был, вот поэтому он с Утером и рассорился. А когда я сказала мужу правду, он мне не поверил. — Горло у нее сдавило, к глазам подступили слезы. — Теперь я жалею, что ничего не было.
— Говорят, Лот красивее Утера, — продолжала между тем Моргауза, — и он вроде бы подыскивает себе жену; люди перешептываются, что он якобы оспорил бы право Утера на титул Верховного короля, кабы знал доподлинно, что это сойдет ему с рук. А Лот и впрямь красивее, да? А Утер так богоподобен, как рассказывают, Игрейна?
— Не знаю, Моргауза, — покачала головой молодая женщина.
— Но ведь люди говорят, он был твоим любовником…
— Мне дела нет до того, что болтают люди, — оборвала сестру Игрейна, — но что до внешности, сдается мне, по общепринятым меркам, оба довольно хороши собой: Лот — темноволос, а Утер — светловолос, точно северянин. Но я сочла Утера лучшим из двух отнюдь не из-за пригожего лица.
— Тогда из-за чего же? — не отступалась Моргауза, сгорая от любопытства. Игрейна вздохнула: нет, сестре вовеки этого не понять. Но жажда поделиться хоть малой толикой того, что она чувствовала и никому не могла высказать, заставила ее признаться:
— Ну… я сама толком не знаю. Просто… ощущение такое, словно я знакома с ним от сотворения мира, словно он никогда не будет мне чужим, что бы ни сделал, что бы промеж нас ни произошло.
— Но он же тебя даже не целовал…
— Это неважно, — устало отозвалась Игрейна и, наконец, разрыдавшись, облекла в слова то, что знала уже давно, только не желала признавать:
— Даже если в этой жизни я никогда больше не увижу его лица, я с ним связана — и связь эта не порвется вплоть до самой моей смерти. И не верю я, что Богиня стала бы устраивать такой переворот в моей жизни, если мне не суждено вновь с ним увидеться.
В полумраке Игрейна видела: сестра смотрит на нее благоговейно и даже с долей зависти, словно в глазах девушки Игрейна внезапно преобразилась в героиню какой-нибудь древней романтической легенды. Ей хотелось крикнуть: нет же, все совсем иначе, ничего романтического тут нет, просто-напросто так случилось; но Игрейна видела, что ничего сестре объяснить не сможет: Моргауза не привыкла отличать романтический вымысел от такой вот изначальной реальности, что несокрушимым камнем лежит в основании воображения или фантазии. «Ну что ж, пусть считает это все романтикой, если ей так приятнее», — подумала Игрейна и с запозданием поняла:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Игрейна уже собиралась было сказать: «Потому что твой папа Горлойс…» — но вовремя прикусила язык. Несмотря на то что Моргейна рассуждает вполне по-взрослому, ей же еще и четырех нет, разве можно ли делиться с ней такими подробностями?
— Потому что Богиня-Мать не сочла нужным послать мне сына, дитя.
На террасу вышел отец Колумба.
— Не след тебе морочить ребенку голову разговорами о Богинях и языческих суевериях, — сурово упрекнул он. — Горлойс желает, чтобы из его дочери воспитали добрую христианку. Моргейна, твоя мать не родила сына, потому что твой отец разгневался на нее, и Господь не дал ей дитя, наказывая за греховное своеволие.
В который раз Игрейне захотелось швырнуть челнок в эту черную ворону, вестника несчастья. Чего доброго, Горлойс исповедовался этому человеку; чего доброго, священник знает, что произошло между мужем и женой? За прошедшие месяцы молодая женщина часто гадала, так ли это, но предлога спросить не было; кроме того, она знала, что отец Колумба все равно ей не ответит. И тут, неожиданно для обоих, Моргейна вскочила на ноги и состроила священнику рожицу.
— Уходи прочь, старик, — звонко произнесла она. — Ты мне не нравишься. Из-за тебя моя мама плачет. Моя мама знает больше, чем ты, и если она говорит, что это Богиня не посылает ей ребеночка, я поверю ей, а не тебе, потому что моя мама никогда не лжет!
— Вот видишь, к чему приводит твое своенравие, госпожа! — негодующе воззвал к Игрейне отец Колумба. — Девчонку должно высечь. Отдай ее мне, и я накажу ее за непочтительность!
При этих словах гнев и мятежный дух Игрейны вырвались наружу.
— Если ты тронешь мою дочь хоть пальцем, священник, — пригрозила она, — я убью тебя на этом самом месте. Мой муж привез тебя сюда, и выгнать тебя я не могу, но попадись еще хоть раз мне на глаза — и дождешься от меня плевка! А теперь пошел вон!
Но отец Колумба не тронулся с места.
— Мой лорд Горлойс доверил мне духовное здравие всех своих домочадцев, госпожа, а гордыне я не подвержен, так что я прощаю тебе твои слова.
— До прощения твоего мне дела не больше, чем если бы речь шла о козле! Убирайся с глаз моих, или я позову прислужниц и прикажу выставить тебя за дверь. И если не хочешь, чтобы тебя выволокли силой, старик, уходи сам и не смей больше являться ко мне незваным — а позову я тебя не раньше, чем солнце встанет над западным побережьем Ирландии! Прочь!
Глаза ее сверкали. Священник глянул на воздетую в гневном жесте руку — и поспешно выбежал за дверь.
Игрейна же, осмелившись на открытый мятеж, оцепенела, испугавшись собственной безрассудной дерзости. Ну что ж, по крайней мере она избавилась от священника — а заодно избавила от него и Моргейну. Она ни за что не допустит, чтобы дочь ее приучили стыдиться собственной женской природы!
Поздно вечером с ярмарки вернулась Моргауза, все покупки она выбрала с рассудительным рачением — Игрейна знала, что и сама не справилась бы лучше. На свои собственные деньги девушка купила Моргейне кус сахара — а в придачу привезла с рынка целый ворох россказней. Сестры засиделись в покоях Игрейны за разговорами далеко за полночь, к тому времени Моргейна давным-давно заснула — вся перемазанная, с леденцом во рту, цепко сжимая гостинец в ручонке. Игрейна забрала у девочки сахар, завернула и отложила в сторону и, вернувшись, вновь принялась расспрашивать Моргаузу о новостях.
«Что за стыд: я должна выслушивать ярмарочные сплетни, чтобы узнать о делах собственного мужа!»
— В Летней стране идет великий сбор, — рассказывала Моргауза. — Говорят, будто мерлин помирил Лота с Утером. А еще говорят, что Бан, король Малой Британии, заключил с ними союз и шлет им коней из Испании… — Моргауза слегка запнулась на незнакомом названии. — А где это, Игрейна? Не в Риме ли?
— Нет, это далеко на юге и все же на много, много миль ближе, чем от нас до Рима, — пояснила Игрейна.
— А еще была битва с саксами, и Утер сражался там под драконьим знаменем, — сообщила Моргауза. — А еще я своими ушами слышала, как бард пел балладу о том, как герцог Корнуольский заточил свою жену в Тинтагеле… — В темноте глаза девушки расширились, губы чуть приоткрылись. — Игрейна, скажи мне правду: Утер и впрямь был твоим любовником?
— Не был, — отозвалась молодая женщина, — но Горлойс вбил себе в голову, что был, вот поэтому он с Утером и рассорился. А когда я сказала мужу правду, он мне не поверил. — Горло у нее сдавило, к глазам подступили слезы. — Теперь я жалею, что ничего не было.
— Говорят, Лот красивее Утера, — продолжала между тем Моргауза, — и он вроде бы подыскивает себе жену; люди перешептываются, что он якобы оспорил бы право Утера на титул Верховного короля, кабы знал доподлинно, что это сойдет ему с рук. А Лот и впрямь красивее, да? А Утер так богоподобен, как рассказывают, Игрейна?
— Не знаю, Моргауза, — покачала головой молодая женщина.
— Но ведь люди говорят, он был твоим любовником…
— Мне дела нет до того, что болтают люди, — оборвала сестру Игрейна, — но что до внешности, сдается мне, по общепринятым меркам, оба довольно хороши собой: Лот — темноволос, а Утер — светловолос, точно северянин. Но я сочла Утера лучшим из двух отнюдь не из-за пригожего лица.
— Тогда из-за чего же? — не отступалась Моргауза, сгорая от любопытства. Игрейна вздохнула: нет, сестре вовеки этого не понять. Но жажда поделиться хоть малой толикой того, что она чувствовала и никому не могла высказать, заставила ее признаться:
— Ну… я сама толком не знаю. Просто… ощущение такое, словно я знакома с ним от сотворения мира, словно он никогда не будет мне чужим, что бы ни сделал, что бы промеж нас ни произошло.
— Но он же тебя даже не целовал…
— Это неважно, — устало отозвалась Игрейна и, наконец, разрыдавшись, облекла в слова то, что знала уже давно, только не желала признавать:
— Даже если в этой жизни я никогда больше не увижу его лица, я с ним связана — и связь эта не порвется вплоть до самой моей смерти. И не верю я, что Богиня стала бы устраивать такой переворот в моей жизни, если мне не суждено вновь с ним увидеться.
В полумраке Игрейна видела: сестра смотрит на нее благоговейно и даже с долей зависти, словно в глазах девушки Игрейна внезапно преобразилась в героиню какой-нибудь древней романтической легенды. Ей хотелось крикнуть: нет же, все совсем иначе, ничего романтического тут нет, просто-напросто так случилось; но Игрейна видела, что ничего сестре объяснить не сможет: Моргауза не привыкла отличать романтический вымысел от такой вот изначальной реальности, что несокрушимым камнем лежит в основании воображения или фантазии. «Ну что ж, пусть считает это все романтикой, если ей так приятнее», — подумала Игрейна и с запозданием поняла:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99