не причиняют вреда ближнему, не притесняют слабого и неизменно стремятся исправить зло везде, где оказываются. Не сомневаюсь, что, сражаясь бок о бок, в глазах саксов они становятся в четыре раза ужаснее… По чести говоря, эти двое не страшатся ничего, кроме разве вредоносной магии злобной колдуньи, что родила одного из них… — Вивиана хихикнула, точно девчонка, и вслед за нею прыснула и Моргейна.
— Право слово, я ничуть не жалею, что отправила Балана на воспитание во внешний мир, — отсмеявшись, проговорила Владычица. — Призванию друида он чужд, и друид из него получился бы не ахти какой; и ежели для Богини он потерян, так не сомневаюсь, что она приглядит за ним сама и по-своему, даже если он молится ей, перебирая четки, и зовет ее именем Девы Марии. Нет, Балан на побережье, сражается с саксами под знаменами Утера, и я этому рада. А говорю я про своего младшенького.
— Мне казалось, Галахад сейчас в Малой Британии.
— И мне тоже так казалось, но прошлой ночью я увидела его при помощи Зрения… он здесь. Когда мы встречались в последний раз, ему было не больше двенадцати. Он заметно подрос, скажу я тебе; сейчас ему, надо думать, уже семнадцатый год пошел; впору оружие в руки брать, вот только не знаю доподлинно, суждено ли ему стать воином.
Моргейна улыбнулась, и Вивиана припомнила, как Моргейна впервые появилась на острове одинокой, неприкаянной девочкой, в свободное время ей иногда позволяли играть с Галахадом, с единственным ребенком, что воспитывался на острове помимо нее.
— Бан Бенвикский, верно, уже стар, — заметила Моргейна.
— Стар, это верно, и сыновей у него много, так что мой сын среди них — всего лишь один из многих бастардов короля. Но сводные братья его опасаются: они предпочли бы, чтобы Галахад уехал куда-нибудь с глаз долой, ведь с ребенком от Великого Брака нельзя обращаться, точно с самым обычным бастардом, — ответила Вивиана на невысказанный вопрос. — Отец готов подарить ему землю и замки в Бретани, но я уж позаботилась — ему в ту пору еще шести не исполнилось, — чтобы сердце Галахада всегда оставалось здесь, на Озере.
В глазах Моргейны что-то вспыхнуло, и Вивиана вновь отозвалась на то, что произнесено вслух не было.
— Жестоко — навсегда лишить его покоя? Это не я жестока, но Богиня. Его судьба — здесь, на Авалоне, и при помощи Зрения я видела, как он преклоняет колени перед Священной Чашей…
И вновь, не без иронии, еле заметным движением Моргейна изъявила согласие, — к этому жесту прибегают жрицы, связанные обетом молчания, в знак того, что выслушали повеление и готовы повиноваться.
Внезапно Вивиана рассердилась сама на себя. «Я сижу здесь, оправдываясь в том, что сделала со своей жизнью и жизнями моих сыновей, перед девчонкой несмышленой! Я не должна ей давать объяснений!» Владычица заговорила, и на сей раз голос ее зазвучал холодно и отчужденно.
— Отправляйся с ладьей, Моргейна, и привези его ко мне.
И в третий раз безмолвным жестом Моргейна подтвердила согласие — и повернулась уходить.
— Погоди, — остановила ее Вивиана. — Вот привезешь ко мне сына — и позавтракаешь здесь, с нами, он тебе кузен и родич, в конце концов.
Моргейна вновь улыбнулась, а Вивиана вдруг осознала, что намеренно пыталась вызвать улыбку на ее устах, — и удивилась себе самой.
Моргейна спустилась вниз по тропе к краю Озера. Сердце ее все еще билось быстрее, чем обычно; в последнее время очень часто случалось так, что в беседах с Владычицей душу ее переполняли любовь и гнев, и ни то, ни другое выказывать не полагалось, так что в мыслях у юной жрицы творилось что-то странное. Девушка сама на себя изумлялась: не ее ли учили контролировать свои чувства так же, как слова и даже мысли?
Галахада она помнила по первым своим годам пребывания на Авалоне — этакий тощенький, смуглый, впечатлительный мальчуган. Особо теплых чувств он у Моргейны не вызывал, но, истосковавшись сердцем по своему родному маленькому братишке, девочка позволяла одинокому, неприкаянному малышу бегать за ней по пятам. А потом его отослали на воспитание, и с тех пор Моргейна видела его только раз (тому тогда исполнилось двенадцать) — сплошные глаза, зубы и кости, торчащие из-под одежды, которую мальчишка перерос. К тому времени Галахад преисполнился яростного презрения ко всему женскому, а сама она перешла на самую трудную ступень обучения и внимания на него почти не обращала.
Низкорослые, смуглые гребцы склонились перед нею в безмолвном поклоне из почтения к Богине, обличие которой, как считалось, принимали старшие жрицы. Моргейна молча подала им знак и заняла свое место на носу.
Стремительно и безмолвно задрапированная тканью ладья заскользила в туман. Моргейна чувствовала, как на лбу у нее оседают капли влаги, как волосы ее пропитываются сыростью, ее мучил голод, она продрогла до костей, однако ее обучили не обращать внимания и на это тоже. Когда ладья выплыла из тумана, над дальним берегом уже взошло солнце, и жрица отчетливо различала у воды коня и всадника. Весла неспешно опускались и поднимались, увлекая ладью все дальше, но Моргейна, в кои-то веки забывшись на минуту, застыла на месте, любуясь на конника. Он был худощав, лицо смуглое, красивое, с орлиным носом, на голове алая шапочка с орлиным пером, воткнутым за ленту, на плечах алый же плащ. Всадник спешился, и от непринужденной грации его движений, грации танцора, у Моргейны перехватило дыхание. И с какой стати она всегда мечтала быть светловолосой и пышной, если смуглая хрупкость заключает в себе подобную красоту? В глазах его, тоже темных, поблескивали озорные искорки — только благодаря им Моргейна осознала, кого видит перед собою, в остальном ничто больше не напоминало ей о тощеньком, долговязом мальчишке, длинноногом, с непомерно большими ступнями.
— Галахад, — промолвила Моргейна, понижая голос, чтобы он не дрожал: еще одна уловка из арсенала жрицы. — А я бы тебя и не узнала.
Тот непринужденно поклонился, взметнулся и опал широкий плащ. Неужто она когда-то презирала этот трюк ярмарочного акробата? У Галахада это движение казалось исполненным врожденного изящества.
— Леди, — промолвил он.
«Он меня тоже не узнал. Оно и к лучшему».
Отчего в этот самый миг Моргейне вспомнились слова Вивианы? «Твоя девственность посвящена Богине. Смотри, сбереги ее до тех пор, пока Мать не объявит свою волю». Моргейна потрясенно осознала, что впервые в жизни посмотрела на мужчину с желанием. Зная, что подобные вещи не для нее, что ей предстоит распорядиться своей жизнью так, как решит Богиня, она взирала на мужчин с презрением, как на законную добычу Богини в обличий ее жриц, — их принимают или отвергают, исходя из того, что требуется в данный момент. Вивиана распорядилась, что в этом году ей не следует участвовать в обрядах костров Белтайна, из которых такие же жрицы, как она, выходили, волею Богини обзаведшись ребенком — эти дети либо рождались на свет, либо изгонялись из чрева при помощи изученных ею трав и настоев:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
— Право слово, я ничуть не жалею, что отправила Балана на воспитание во внешний мир, — отсмеявшись, проговорила Владычица. — Призванию друида он чужд, и друид из него получился бы не ахти какой; и ежели для Богини он потерян, так не сомневаюсь, что она приглядит за ним сама и по-своему, даже если он молится ей, перебирая четки, и зовет ее именем Девы Марии. Нет, Балан на побережье, сражается с саксами под знаменами Утера, и я этому рада. А говорю я про своего младшенького.
— Мне казалось, Галахад сейчас в Малой Британии.
— И мне тоже так казалось, но прошлой ночью я увидела его при помощи Зрения… он здесь. Когда мы встречались в последний раз, ему было не больше двенадцати. Он заметно подрос, скажу я тебе; сейчас ему, надо думать, уже семнадцатый год пошел; впору оружие в руки брать, вот только не знаю доподлинно, суждено ли ему стать воином.
Моргейна улыбнулась, и Вивиана припомнила, как Моргейна впервые появилась на острове одинокой, неприкаянной девочкой, в свободное время ей иногда позволяли играть с Галахадом, с единственным ребенком, что воспитывался на острове помимо нее.
— Бан Бенвикский, верно, уже стар, — заметила Моргейна.
— Стар, это верно, и сыновей у него много, так что мой сын среди них — всего лишь один из многих бастардов короля. Но сводные братья его опасаются: они предпочли бы, чтобы Галахад уехал куда-нибудь с глаз долой, ведь с ребенком от Великого Брака нельзя обращаться, точно с самым обычным бастардом, — ответила Вивиана на невысказанный вопрос. — Отец готов подарить ему землю и замки в Бретани, но я уж позаботилась — ему в ту пору еще шести не исполнилось, — чтобы сердце Галахада всегда оставалось здесь, на Озере.
В глазах Моргейны что-то вспыхнуло, и Вивиана вновь отозвалась на то, что произнесено вслух не было.
— Жестоко — навсегда лишить его покоя? Это не я жестока, но Богиня. Его судьба — здесь, на Авалоне, и при помощи Зрения я видела, как он преклоняет колени перед Священной Чашей…
И вновь, не без иронии, еле заметным движением Моргейна изъявила согласие, — к этому жесту прибегают жрицы, связанные обетом молчания, в знак того, что выслушали повеление и готовы повиноваться.
Внезапно Вивиана рассердилась сама на себя. «Я сижу здесь, оправдываясь в том, что сделала со своей жизнью и жизнями моих сыновей, перед девчонкой несмышленой! Я не должна ей давать объяснений!» Владычица заговорила, и на сей раз голос ее зазвучал холодно и отчужденно.
— Отправляйся с ладьей, Моргейна, и привези его ко мне.
И в третий раз безмолвным жестом Моргейна подтвердила согласие — и повернулась уходить.
— Погоди, — остановила ее Вивиана. — Вот привезешь ко мне сына — и позавтракаешь здесь, с нами, он тебе кузен и родич, в конце концов.
Моргейна вновь улыбнулась, а Вивиана вдруг осознала, что намеренно пыталась вызвать улыбку на ее устах, — и удивилась себе самой.
Моргейна спустилась вниз по тропе к краю Озера. Сердце ее все еще билось быстрее, чем обычно; в последнее время очень часто случалось так, что в беседах с Владычицей душу ее переполняли любовь и гнев, и ни то, ни другое выказывать не полагалось, так что в мыслях у юной жрицы творилось что-то странное. Девушка сама на себя изумлялась: не ее ли учили контролировать свои чувства так же, как слова и даже мысли?
Галахада она помнила по первым своим годам пребывания на Авалоне — этакий тощенький, смуглый, впечатлительный мальчуган. Особо теплых чувств он у Моргейны не вызывал, но, истосковавшись сердцем по своему родному маленькому братишке, девочка позволяла одинокому, неприкаянному малышу бегать за ней по пятам. А потом его отослали на воспитание, и с тех пор Моргейна видела его только раз (тому тогда исполнилось двенадцать) — сплошные глаза, зубы и кости, торчащие из-под одежды, которую мальчишка перерос. К тому времени Галахад преисполнился яростного презрения ко всему женскому, а сама она перешла на самую трудную ступень обучения и внимания на него почти не обращала.
Низкорослые, смуглые гребцы склонились перед нею в безмолвном поклоне из почтения к Богине, обличие которой, как считалось, принимали старшие жрицы. Моргейна молча подала им знак и заняла свое место на носу.
Стремительно и безмолвно задрапированная тканью ладья заскользила в туман. Моргейна чувствовала, как на лбу у нее оседают капли влаги, как волосы ее пропитываются сыростью, ее мучил голод, она продрогла до костей, однако ее обучили не обращать внимания и на это тоже. Когда ладья выплыла из тумана, над дальним берегом уже взошло солнце, и жрица отчетливо различала у воды коня и всадника. Весла неспешно опускались и поднимались, увлекая ладью все дальше, но Моргейна, в кои-то веки забывшись на минуту, застыла на месте, любуясь на конника. Он был худощав, лицо смуглое, красивое, с орлиным носом, на голове алая шапочка с орлиным пером, воткнутым за ленту, на плечах алый же плащ. Всадник спешился, и от непринужденной грации его движений, грации танцора, у Моргейны перехватило дыхание. И с какой стати она всегда мечтала быть светловолосой и пышной, если смуглая хрупкость заключает в себе подобную красоту? В глазах его, тоже темных, поблескивали озорные искорки — только благодаря им Моргейна осознала, кого видит перед собою, в остальном ничто больше не напоминало ей о тощеньком, долговязом мальчишке, длинноногом, с непомерно большими ступнями.
— Галахад, — промолвила Моргейна, понижая голос, чтобы он не дрожал: еще одна уловка из арсенала жрицы. — А я бы тебя и не узнала.
Тот непринужденно поклонился, взметнулся и опал широкий плащ. Неужто она когда-то презирала этот трюк ярмарочного акробата? У Галахада это движение казалось исполненным врожденного изящества.
— Леди, — промолвил он.
«Он меня тоже не узнал. Оно и к лучшему».
Отчего в этот самый миг Моргейне вспомнились слова Вивианы? «Твоя девственность посвящена Богине. Смотри, сбереги ее до тех пор, пока Мать не объявит свою волю». Моргейна потрясенно осознала, что впервые в жизни посмотрела на мужчину с желанием. Зная, что подобные вещи не для нее, что ей предстоит распорядиться своей жизнью так, как решит Богиня, она взирала на мужчин с презрением, как на законную добычу Богини в обличий ее жриц, — их принимают или отвергают, исходя из того, что требуется в данный момент. Вивиана распорядилась, что в этом году ей не следует участвовать в обрядах костров Белтайна, из которых такие же жрицы, как она, выходили, волею Богини обзаведшись ребенком — эти дети либо рождались на свет, либо изгонялись из чрева при помощи изученных ею трав и настоев:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99