Моргейна так и ела его глазами.
— Моргейна, а кто этот молоденький красавчик — ну, вон тот, в красном, рядом с Кэем и Гавейном?
— Твой племянник, тетя, — рассмеялась Моргейна. — Сын Вивианы, Галахад. Но саксы прозвали его Эльфийская Стрела, так что теперь его знают по большей части под именем Ланселет.
— И кто бы мог подумать, что невзрачная Вивиана родит такого пригожего сына! Ее старшенький, Балан, — совсем не таков, нет, дюжий, крепкий здоровяк и преданный, что старый пес, — вот он пошел в мать. А Вивиану красавицей никто бы не назвал!
Эти слова ранили Моргейну в самое сердце: «Говорят, я как две капли воды похожа на Вивиану, стало быть, все считают меня безобразной? Как сказала та девчонка: маленькая и страшная, как фэйри».
— В моих глазах Вивиана настоящая красавица, — холодно возразила она.
— Сразу видно, что воспитывалась ты на Авалоне, в полном затворничестве — куда там монастырям! — хихикнула Моргауза. — Откуда тебе знать, что мужчинам желанно в женской красоте!
— Ну, право, полно вам, — примирительно молвила Игрейна. — Красота — не единственное достоинство. У этого вашего Ланселета глаза его матери, а никто никогда не отрицал, что у Вивианы на диво красивые глаза, притом у Вивианы столько обаяния, что никто уж и не разберет, хороша она или нет; да людям и дела нет до этого, довольно им Вивианиного чарующего взгляда и мелодичного голоса.
— Ах, вот и ты, Игрейна, тоже не от мира сего, — возразила Моргауза. — Ты — королева, а в королеве любой разглядит красавицу. Кроме того, ты вышла замуж за любимого. Большинство женщин такой удачей похвастаться не могут, так что отрадно сознавать, что другие мужчины не слепы к твоей красоте. Проживи ты всю жизнь со стариком Горлойсом, небось и ты бы порадовалась своему пригожему личику и роскошным волосам и постаралась бы затмить женщин, у которых нет ничего, кроме обаяния, красивых глаз и нежного голоса. Мужчины — они что младенцы: видят лишь первое, что им нужно — тугую грудь…
— Сестра! — воскликнула Игрейна. Моргауза иронически улыбнулась.
— Да ладно, тебе, сестра, добродетель хранить нетрудно, ведь возлюбленный тобою мужчина оказался королем. Не всем из нас так повезло.
— Разве спустя столько лет ты не любишь Лота, Моргауза?
Моргауза пожала плечами.
— Любовью развлекаются в беседках и зимой у очага. Лот во всем со мною советуется, в военное время оставляет на меня дом, а ежели привозит из похода золото, драгоценности или роскошные одежды, первой выбираю я. Так что я ему признательна, и у него никогда и тени сомнения не было в том, что он якобы воспитывает чужого сына. Но это вовсе не значит, что мне должно быть слепой, если юноша, пригожий собой и плечистый, точно молодой бык, вдруг заглядится на свою госпожу.
«Не сомневаюсь, — с легкой брезгливостью подумала Моргейна, — что в глазах Моргаузы это невесть какая добродетель, и себя она считает королевой весьма целомудренной». Впервые за много лет девушка почувствовала себя сбитой с толку, вдруг осознав, что дать определение добродетели не так-то просто. Христиане превыше всех достоинств ценили непорочность, в то время как на Авалоне высшей добродетелью было отдать свое тело Богу или Богине в союзе с силами природы. В каждом случае добродетель противоположной стороны считалась чернейшим грехом и кощунством против собственного Бога. Но если одни правы, вторые волей-неволей оказываются порочны. Мор-гейне казалось, что христиане отвергают самое священное, что только есть в этом мире, но в глазах христиан сама она покажется блудницей и даже хуже. Заговори она о кострах Белтайна как о священном долге перед Богиней, даже Игрейна, воспитанная на Авалоне, уставится на нее во все глаза, решив, что устами девушки говорит какой-нибудь демон.
Моргейна отвернулась: к ним спешила группа молодых людей — светлокудрый, сероглазый Артур, хрупкий, изящный Ланселет и рыжий здоровяк Гавейн, что возвышался над прочими, точно бык над парой породистых испанских коней. Артур склонился перед матерью в почтительном поклоне.
— Госпожа моя. — Юноша тут же опомнился. — Матушка, долог ли для тебя этот день?
— Не дольше, чем для тебя, сынок. Не присядешь ли?
— Ненадолго, матушка. — Усевшись, Артур, незадолго до того наевшийся досыта, рассеянно захватил пригоршню сладостей, что Моргейна отложила про запас. Какой же он все-таки еще мальчишка! Набив рот миндальным печеньем, он промолвил:
— Матушка, не хочешь ли ты снова выйти замуж? Я бы подыскал тебе в мужья богатейшего — и добрейшего из лордов. Уриенс, владыка Северного Уэльса, овдовел, не сомневаюсь, что он обрадовался бы хорошей жене.
— Спасибо, милый сын, — улыбнулась Игрейна. — Но, побывав женою короля, меньшим я не удовольствуюсь. Кроме того, я всей душой любила твоего отца, я не хочу ему замены.
— Ну что ж, матушка, пусть будет так, как ты желаешь, — отозвался Артур. — Я просто не хотел, чтобы ты грустила в одиночестве.
— Сложно мучиться одиночеством в монастыре, сынок, в окружении прочих женщин. Кроме того, там — Господь.
— Я бы лучше поселилась в лесном скиту, нежели в доме, битком набитом женщинами, что трещат без умолку! — обронила Моргауза. — Если Господь и в самом деле там, то-то непросто Ему вставить словечко!
Игрейна не задержалась с ответом — и на мгновение Моргейна узнала живую, остроумную мать своего детства:
— Полагаю, как любой подкаблучник, Он больше слушает своих невест, нежели говорит сам, но ежели внимательно прислушаться, так голос Господа зазвучит совсем рядом. Но случалось ли тебе когда-нибудь присмиреть настолько, чтобы прислушаться и расслышать Господа, Моргауза?
Рассмеявшись, Моргауза жестом дала понять, что удар попал в цель.
— А ты, Ланселет? — обворожительно улыбаясь, осведомилась она. — Ты помолвлен ли, или, может статься, уже женат?
Юноша со смехом встряхнул головой:
— Ох нет, тетя. Не сомневаюсь, что мой отец, король Бан, рано или поздно подыщет мне жену. Но пока мне хотелось бы служить своему королю и оставаться при нем.
Артур, улыбнувшись другу, хлопнул его по плечу.
— Эти двое неустрашимых кузенов охраняют меня надежнее, чем в старину — цезарей!
— Артур, сдается мне, Кэй ревнует, — тихо проговорила Игрейна. — Скажи ему что-нибудь доброе. — Моргейна подняла глаза на угрюмого, обезображенного шрамом Кэя. Вот уж кому тяжко приходится, столько лет он считал Артура никчемным отцовским приемышем — а теперь вот младший брат потеснил его, младший брат стал королем… и сердце его отдано двум новым друзьям.
— Когда в здешней земле воцарится мир, всем вам мы, конечно же, подыщем и жен, и замки. Но ты, Кэй, станешь хранителем моего собственного замка как мой сенешаль, — промолвил Артур.
— Мне и довольно, приемный брат… прости, мне следует сказать, лорд мой и король…
— Нет, — возразил Артур, обнимая Кэя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
— Моргейна, а кто этот молоденький красавчик — ну, вон тот, в красном, рядом с Кэем и Гавейном?
— Твой племянник, тетя, — рассмеялась Моргейна. — Сын Вивианы, Галахад. Но саксы прозвали его Эльфийская Стрела, так что теперь его знают по большей части под именем Ланселет.
— И кто бы мог подумать, что невзрачная Вивиана родит такого пригожего сына! Ее старшенький, Балан, — совсем не таков, нет, дюжий, крепкий здоровяк и преданный, что старый пес, — вот он пошел в мать. А Вивиану красавицей никто бы не назвал!
Эти слова ранили Моргейну в самое сердце: «Говорят, я как две капли воды похожа на Вивиану, стало быть, все считают меня безобразной? Как сказала та девчонка: маленькая и страшная, как фэйри».
— В моих глазах Вивиана настоящая красавица, — холодно возразила она.
— Сразу видно, что воспитывалась ты на Авалоне, в полном затворничестве — куда там монастырям! — хихикнула Моргауза. — Откуда тебе знать, что мужчинам желанно в женской красоте!
— Ну, право, полно вам, — примирительно молвила Игрейна. — Красота — не единственное достоинство. У этого вашего Ланселета глаза его матери, а никто никогда не отрицал, что у Вивианы на диво красивые глаза, притом у Вивианы столько обаяния, что никто уж и не разберет, хороша она или нет; да людям и дела нет до этого, довольно им Вивианиного чарующего взгляда и мелодичного голоса.
— Ах, вот и ты, Игрейна, тоже не от мира сего, — возразила Моргауза. — Ты — королева, а в королеве любой разглядит красавицу. Кроме того, ты вышла замуж за любимого. Большинство женщин такой удачей похвастаться не могут, так что отрадно сознавать, что другие мужчины не слепы к твоей красоте. Проживи ты всю жизнь со стариком Горлойсом, небось и ты бы порадовалась своему пригожему личику и роскошным волосам и постаралась бы затмить женщин, у которых нет ничего, кроме обаяния, красивых глаз и нежного голоса. Мужчины — они что младенцы: видят лишь первое, что им нужно — тугую грудь…
— Сестра! — воскликнула Игрейна. Моргауза иронически улыбнулась.
— Да ладно, тебе, сестра, добродетель хранить нетрудно, ведь возлюбленный тобою мужчина оказался королем. Не всем из нас так повезло.
— Разве спустя столько лет ты не любишь Лота, Моргауза?
Моргауза пожала плечами.
— Любовью развлекаются в беседках и зимой у очага. Лот во всем со мною советуется, в военное время оставляет на меня дом, а ежели привозит из похода золото, драгоценности или роскошные одежды, первой выбираю я. Так что я ему признательна, и у него никогда и тени сомнения не было в том, что он якобы воспитывает чужого сына. Но это вовсе не значит, что мне должно быть слепой, если юноша, пригожий собой и плечистый, точно молодой бык, вдруг заглядится на свою госпожу.
«Не сомневаюсь, — с легкой брезгливостью подумала Моргейна, — что в глазах Моргаузы это невесть какая добродетель, и себя она считает королевой весьма целомудренной». Впервые за много лет девушка почувствовала себя сбитой с толку, вдруг осознав, что дать определение добродетели не так-то просто. Христиане превыше всех достоинств ценили непорочность, в то время как на Авалоне высшей добродетелью было отдать свое тело Богу или Богине в союзе с силами природы. В каждом случае добродетель противоположной стороны считалась чернейшим грехом и кощунством против собственного Бога. Но если одни правы, вторые волей-неволей оказываются порочны. Мор-гейне казалось, что христиане отвергают самое священное, что только есть в этом мире, но в глазах христиан сама она покажется блудницей и даже хуже. Заговори она о кострах Белтайна как о священном долге перед Богиней, даже Игрейна, воспитанная на Авалоне, уставится на нее во все глаза, решив, что устами девушки говорит какой-нибудь демон.
Моргейна отвернулась: к ним спешила группа молодых людей — светлокудрый, сероглазый Артур, хрупкий, изящный Ланселет и рыжий здоровяк Гавейн, что возвышался над прочими, точно бык над парой породистых испанских коней. Артур склонился перед матерью в почтительном поклоне.
— Госпожа моя. — Юноша тут же опомнился. — Матушка, долог ли для тебя этот день?
— Не дольше, чем для тебя, сынок. Не присядешь ли?
— Ненадолго, матушка. — Усевшись, Артур, незадолго до того наевшийся досыта, рассеянно захватил пригоршню сладостей, что Моргейна отложила про запас. Какой же он все-таки еще мальчишка! Набив рот миндальным печеньем, он промолвил:
— Матушка, не хочешь ли ты снова выйти замуж? Я бы подыскал тебе в мужья богатейшего — и добрейшего из лордов. Уриенс, владыка Северного Уэльса, овдовел, не сомневаюсь, что он обрадовался бы хорошей жене.
— Спасибо, милый сын, — улыбнулась Игрейна. — Но, побывав женою короля, меньшим я не удовольствуюсь. Кроме того, я всей душой любила твоего отца, я не хочу ему замены.
— Ну что ж, матушка, пусть будет так, как ты желаешь, — отозвался Артур. — Я просто не хотел, чтобы ты грустила в одиночестве.
— Сложно мучиться одиночеством в монастыре, сынок, в окружении прочих женщин. Кроме того, там — Господь.
— Я бы лучше поселилась в лесном скиту, нежели в доме, битком набитом женщинами, что трещат без умолку! — обронила Моргауза. — Если Господь и в самом деле там, то-то непросто Ему вставить словечко!
Игрейна не задержалась с ответом — и на мгновение Моргейна узнала живую, остроумную мать своего детства:
— Полагаю, как любой подкаблучник, Он больше слушает своих невест, нежели говорит сам, но ежели внимательно прислушаться, так голос Господа зазвучит совсем рядом. Но случалось ли тебе когда-нибудь присмиреть настолько, чтобы прислушаться и расслышать Господа, Моргауза?
Рассмеявшись, Моргауза жестом дала понять, что удар попал в цель.
— А ты, Ланселет? — обворожительно улыбаясь, осведомилась она. — Ты помолвлен ли, или, может статься, уже женат?
Юноша со смехом встряхнул головой:
— Ох нет, тетя. Не сомневаюсь, что мой отец, король Бан, рано или поздно подыщет мне жену. Но пока мне хотелось бы служить своему королю и оставаться при нем.
Артур, улыбнувшись другу, хлопнул его по плечу.
— Эти двое неустрашимых кузенов охраняют меня надежнее, чем в старину — цезарей!
— Артур, сдается мне, Кэй ревнует, — тихо проговорила Игрейна. — Скажи ему что-нибудь доброе. — Моргейна подняла глаза на угрюмого, обезображенного шрамом Кэя. Вот уж кому тяжко приходится, столько лет он считал Артура никчемным отцовским приемышем — а теперь вот младший брат потеснил его, младший брат стал королем… и сердце его отдано двум новым друзьям.
— Когда в здешней земле воцарится мир, всем вам мы, конечно же, подыщем и жен, и замки. Но ты, Кэй, станешь хранителем моего собственного замка как мой сенешаль, — промолвил Артур.
— Мне и довольно, приемный брат… прости, мне следует сказать, лорд мой и король…
— Нет, — возразил Артур, обнимая Кэя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99