С некоторых пор фрау Лиз стала особенно предупредительной к сотрудникам доктора Гросса. Ее природное любопытство, общительность заметно возросли, обострилась страсть к уборке в лаборатории и около нее… Ни у Мюленберга, ни у Ганса не возникало сомнений относительно причин этих странных перемен в поведении хозяйки. В их положении осторожность была необходима.
— Ее вообще нет, — сказал Ганс возвратившись. — Ушла за продуктами.
— Очень кстати. Вот что, Ганс… Нам нужно решить один важный вопрос, пока еще не поздно. В последние дни я много думал над тем, что вы как-то сказали об этой папке с нашими документами. Действительно, получится ерунда, если я ее «приложу к машине», как вы выразились, и — только. Вначале, после ареста доктора, я думал, — вы это знаете Ганс, — что единственная задача в том, чтобы уничтожить все — и документы, и саму машину. Но… за это время многое изменилось… во мне; я многое понял — и в значительной степени благодаря вам.
— Ну что вы, господин Мюленберг… — смущенно пробормотал Ганс.
— Да, да, Ганс. Это так. Только теперь я по-настоящему узнал вас… и полюбил… А ведь мы работаем вместе уже около трех лет. Видите, как поздно! У меня все так. Я — человек, так сказать, замедленного действия… Все же я счастлив, что в этот, самый тяжелый и трудный момент моей жизни, рядом со мной — вы, которому я безусловно верю, несмотря на то, что мы с вами никогда даже не поговорили как следует по душам… Так вот. Сейчас я уже не хочу уничтожать идею Гросса. Это было бы тем же варварством, против которого мы восстали. Открытие появилось на свет и должно жить. Но пусть оно служит тем, кто борется за настоящий прогресс человечества, за торжество разума. Вырвать его из рук врагов — только половина дела. Нужно еще отдать его друзьям. Вы понимаете меня, Ганс?..
— Ну, конечно, господин Мюленберг! Я очень рад. Я так и думал, что вы придете к этому. Но что же вас огорчает?
— Я не знаю, как это сделать. У меня нет никаких возможностей…
— Зато у меня есть!
— Знаю, Ганс. Вот это меня и страшит… Боюсь, что вы не представляете, как трудна и опасна такая операция. Смертельно опасна, Ганс! Тут нужен большой опыт конспиративной работы, знание тех сетей, которыми вас будут ловить на каждом шагу, наконец, просто жизненный опыт. Откуда у вас все это! Вы можете попасться на первых же шагах, тем более, что за вами, вероятно, уже следят агенты Вейнтрауба А тогда — конец, и вам, и всем нашим операциям. Большой риск!
— Но вы забываете одно важное обстоятельство: я не один. Именно это я и имел в виду, когда говорил, что у меня есть возможности. Одному человеку в нашей нынешней обстановке такая задача, конечно, не под силу. Кое-что придется сделать и мне… но… знаете что, господин Мюленберг, лучше я не буду рассказывать вам ничего об этой операции, скажу только, что она уже обдумана во всех подробностях. А вы — забудьте о ней, у вас и так слишком много забот. Вам придется только подготовить текст — этого никто другой не сделает.
Мюленберг вдруг улыбнулся.
— Я вижу, мы предвосхищаем мысли друг друга… Скажите, Ганс, вы любите… карандаши?
Ганс почти испуганно посмотрел на инженера. Уж не свихнулся ли он, бедняга… В самом деле, так много свалилось на него…
— Какие карандаши?
— Вообще, карандаши; я нашел у себя пару прекрасных французских, правда уже несколько использованных… Вот, смотрите…
Он вынул из внутреннего кармана два довольно толстых, покрытых синим лаком, очинённых карандаша и протянул их Гансу.
— Возьмите ножик и очините вот этот, он сломан… «Контефрер» — фирма потомков самого изобретателя карандаша… Видите, какое дерево? Это сибирский кедр… Теперь попробуйте писать… Чувствуете, какая мягкость, — графит богемский…
Ганс молча и послушно выполнял все указания инженера, то и дело поглядывая на него.
— Я решил подарить их вам, Ганс, они мне больше не понадобятся. Кладите в карман… Нет, нет, в пиджак, отсюда они выпадут…
Ганс спрятал карандаши в пиджак, висевший в другой комнате. За несколько секунд, что он провел там, наедине с собой, в его мыслях прошел вихрь. Если это сейчас подтвердится… позвонить в бюро неотложной помощи… или Вейнтраубу… нет, лучше в бюро. Вейнтраубу — потом, когда он останется один и приведет здесь все в надлежащий порядок… Вызвать Вольфа — одного из друзей, чтобы он унес кое-что…
Он вышел, с трудом напустив на лицо безмятежную улыбку.
— Что ж, спасибо, господин Мюленберг. Сохраню их на память о вас. И буду писать ими только любовные письма… если придется.
Мюленберг сидел на том же месте, подняв голову и внимательно вглядывался в Ганса.
— Ладно, — сказал он. — Теперь скажите, вы ничего не заметили… особенного?..
«Так… значит отошло, пока», — подумал Ганс.
— В чем, собственно? — осторожно спросил он.
— Ну, в карандашах, разумеется!
Ганс развел руками, пожал плечами в полном недоумении.
— Ничего. Хорошие, добротные карандаши. Я не такой специалист…
— Ну, тогда, значит, все в порядке, Ганс! Можете поздравить меня с отличным выполнением работы. Последние две ночи почти целиком я посвятил ей. Задача была в том, чтобы изложить принцип Гросса возможно более кратко и в то же время исчерпывающе. В конце концов, мне удалось сжать текст до одного листка вот из этого блокнота. Правда, листок исписан весь, с двух сторон, мелким шрифтом. Там — все пояснения, цифры, формулы и три главных принципиальных схемы. Я сделал два экземпляра и заключил их в эти карандаши — пришлось выдолбить их внутри, потом снова склеить. Тоже была работка… Думаю, что теперь наше сокровище можно спокойно вынести отсюда; в случае обыска, у вас не найдут ничего предосудительного. Как вы думаете?
— Все это… просто гениально, господин Мюленберг. Право, можно подумать, что у вас — солидный стаж конспиративной работы… Ну и напугали же вы меня этими карандашами!
— Знаю, Ганс. Все видел, — устало, без улыбки ответил инженер, закрывая глаза и опуская голову к сложенным на столе рукам. Силы вдруг оставили его. — Угадайте, что я сейчас сделаю? — едва слышно пробормотал он.
— Нечего угадывать. Вам нужно спать. — Ганс быстро переложил на диване подушку, развернул одеяло, потом взял Мюленберга под руки и помог ему совершить этот невыносимо трудный переход в четыре шага. — И спите до отказа, — сказал он строго и громко, так, чтобы инженер успел осознать эти слова, как желанный приказ, которому нельзя не подчиниться.
Через минуту Ганс убедился, что инженер приступил к выполнению задания.
Тогда он вышел в «свою» комнату, достал из пиджака карандаши и долго рассматривал их, восхищенно покачивая иногда головой. Теперь им владело чувство радостного удовлетворения: в этих карандашах — главное, то что нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146