— Выйдет у вас или не выйдет более продолжительный срок, — говорил он, — моя задача уже решена. Мои «консервы» пока не требуют слишком продолжительного хранения.
Николай внутренне вздрагивал от таких намеков, всякий раз вспоминая посещение страшной ридановской лаборатории.
— Какие же ткани или органы вам нужно будет сохранять живыми?
— Все! Разные! Всякие! Любые! Ах, Николай Арсентьевич, какое замечательное достижение! И ведь неожиданно! Разве я мог мечтать о такой возможности? А теперь… Ваши консервы — чепуха, детская забава в сравнении с тем, что я сделаю. Вот увидите! А если вы решите, наконец, проблему генератора мозговых лучей, тогда… — Тут Ридану не хватило слов, чтобы выразить те изумительные перспективы, которые открывались в связи с этим перед наукой.
«Сказать или не сказать?» — подумал Николай, вспомнив о тайне, которую он и Анна до сих пор тщательно скрывали от Ридана. В конце концов, нет оснований дольше скрывать: работа над «консерватором» кончится на днях, и тогда ничего не сможет помешать Николаю взяться за восстановление «ГЧ». А перед этим следовало бы поговорить с профессором, выяснить более подробно его надежды.
Он посоветовался с Анной.
— Можно, — решили они.
Вечером Николай пришел к Ридану в кабинет. Тот сидел в своем кресле у стола и что-то писал.
— Ну, я, кажется, кончил подготовку, — оживленно встретил он инженера. — Завтра начинаю сам облучать. Утром попрошу вас только проэкзаменовать меня по технике облучения. Программа у меня довольно сложная и обширная, но дьявольски интересная! Вы представьте, ведь что произошло: мы победили распад белка, главную основу смерти всего живого! Открываются перспективы, которые я просто не в состоянии охватить умом… Растерялся, мечусь… Черт его знает, что вы со мной сделали… Думаете, сколько мне лет сейчас? Двадцать, от силы! Мечтать начал. Врываются всякие идеи, обдают, как холодными брызгами, увлекают, тянут в будущее… А мне надо понять настоящее… Разве то, что у нас сейчас получается с мясом, это что-то небывалое? Ничего подобного. А мощи? Они понятны на юге, в жарком климате. Понятны северные мамонты в мерзлоте… Но ведь это же бывает и в умеренном климате! Никто толком не разобрался, что это за штука. А Рубинштейн! Помните?
— Какой Рубинштейн? — Николай совсем оторопел под натиском «двадцатилетнего» профессора.
— Ну как же! Николай Рубинштейн, брат знаменитого Антона, тоже музыкант, основатель Московской консерватории… Он умер в 1881 году в Москве. А вот несколько лет назад вскрыли его склеп и гроб — через 53 года после смерти! — и оказалось: лежит свеженький, как будто только что умер. Никакого бальзамирования не было. Сохранилось все — одежда, даже розы на груди… А знаете, в чем дело! Свинцовый запаянный гроб! Это работа свинца, Николай Арсентьевич, я уверен. Я знаю несколько таких случаев, связанных со свинцом… Ну? Разве не увлекательно? Нужен простейший опыт для начала серьезного исследования: взять свинцовый футляр, вложить туда мышь или крысу, только что убитую или даже живую, запаять, и через месяц вскрыть… Потом еще мёд… Тело Александра Македонского сохранили от разложения в меду…
Он вдруг смущенно рассмеялся, глядя на Николая, — тот стоял неподвижно, лицо его отражало напряжение, будто он с трудом поглощал этот необузданный поток мыслей. Николай не умел слушать иначе: он вникал в смысл. А Ридан почувствовал неловкость увлекшеюся человека, — зачем это игривое обнажение своего неупорядоченного мыслительного сырья…
— Видите, какая катавасия в голове…
— Я это хорошо понимаю, — ответил Николай. — У меня, ведь то же самое…
— Знаю… у нас много общего — в самом главном — в творческой основе наших натур… Это большая сила… — Ридан решительно удержался от соблазна продолжить объяснение в любви. — Итак, Николай Арсентьевич, сейчас я буду выяснять два вопроса. Все ли ткани и соки организма одинаково реагируют на консервирующее облучение. Значит придется испытать довольно много образцов. И второй, решающий для меня судьбу метода, вопрос: не вызывает ли облучение каких-либо функциональных нарушений в органах. Ибо, если орган в результате облучения потеряет способность нормально работать, то его и хранить не к чему…
— Надолго у вас эта программа рассчитана?
— В неделю все облучу. Затем буду исследовать.
— А я за это время думаю покончить с «консерватором».
— Так… — профессор помолчал немного. — А потом? Николай почувствовал, как напряженно ждет Ридан ответа.
— Потом возьмусь за «ГЧ», — просто сказал он.
— Как… опять новая работа?! Что за «гече»?
— Нет, это старая работа. Это то самое, чего вы ждете, Константин Александрович… «ГЧ» — «генератор чудес». Мы с Федором в шутку так назвали тот самый генератор, о котором я рассказывал вам в самом начале нашего знакомства… Помните? Теперь я хочу его восстановить. Правда, то, чего я ждал от него, не получилось. Но кое-какие «чудеса», о которых я узнал позднее, произошли, и о них я хочу вам рассказать. Вы помните, чем кончилось ваше прошлогоднее выступление в Доме ученых. И вот я установил, что вы тогда потеряли сознание в тот самый момент…
Ридан схватился за ручки кресла, как бы готовясь вскочить. Лицо его выражало крайнее изумление.
— Я потерял сознание? — перебил он Николая. — Ничего подобного. Я не терял сознания. Прекрасно помню, как…
— Погодите, Константин Александрович. Сейчас мы установим точно это обстоятельство.
Николай подошел к столу взял кусок бумаги и написал на нем:
LMRWWAT.
— Вам знакомы эти буквы? — спросил он.
Ридан посмотрел внимательно, потом откинулся на спинку кресла, смотря куда-то в темный потолок.
— Припоминаю… Да, да: Анна как-то надоедала мне за чаем с этим… ребусом, что ли…
— И больше ни о чем не говорят вам эти буквы?
— Нет, ни о чем.
— Так вот… Теперь слушайте. Вы написали их на доске тогда в Доме ученых. Это видели все. А Муттер даже переписал их себе в записную книжку. Этого факта вы не помните. Значит, вы были в бессознательном состоянии.
— Чертовщина какая-то! — Ридан начал ходить по ковру у стола, круто поворачиваясь. — Очень странно. Я прекрасно помню свое состояние тогда. Сначала…
— Погодите минутку, — перебил снова Николай. — Разрешите мне рассказать об этом. Сначала вы почувствовали слабость… Имейте в виду, я не присутствовал тогда в зале, я был у себя дома. Затем вами начало быстро овладевать сомнение в правильности той основной идеи, которую вы собирались изложить. Быстро прогрессируя, сомнение достигло степени уверенности в ошибке, почти отчаяния…
— Николай Арсентьевич, это мистификация! — вскричал Ридан. — Что это значит?
— То, что я сам в тот же момент пережил все это. Я испытывал тогда свой «генератор чудес».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146