Весь процесс был предельно автоматизирован. Человеческие руки не прикасались к пробам. Даже самый анализ этих проб, после того, как они были выдержаны в термостатах, производился почти без помощи рук. Люди только управляли, проверяли и записывали.
И все-таки работы было много. Николай гнал пробы сначала десятками, потом сотнями, до тысячи проб в день. Ленты конвейеров, похожие на пулеметные ленты, поставленные вертикально, не останавливаясь, скользили двумя большими замкнутыми кольцами вокруг генераторов. Пробирки вставлялись в эти ленты на ходу, входили в поле высокой частоты и затем на ходу же выталкивались из своих гнезд и поступали в термостаты.
Одно кольцо вращалось быстро и непрерывно, другое шло медленно, толчками.
Ровно сорок восемь часов каждая пробирка с облученным кусочком мяса выдерживалась в термостате при температуре в тридцать градусов выше нуля. Затем она поступала в лабораторию Ридана.
В большой комнате тридцать шесть лаборантов сидели молча один около другого, определяя степень распада ткани по количеству появившегося в пробе аммиака, аминокислот, и следя за развитием микробов, успевших поселиться в кусочках мяса.
Все это тщательно записывалось. Когда кончался день, Ридан и Тунгусов в кабинете рассматривали и обсуждали записи. Материала для размышлений было сколько угодно.
Мясо все же упорно разлагалось после облучения. Строго соблюдая заранее намеченную систему исследования, Николай менял волны, менял продолжительность облучения, но мясо продолжало разлагаться, и гнилостные бактерии размножались в нем лишь несколько медленнее, чем в контроле.
Казалось бы, ясно: действенный диапазон волн еще не нащупан и нужно продолжать двигаться дальше. Но было одно обстоятельство, которое наводило на размышления: степень распада мяса не была постоянной. Она все время колебалась, то увеличиваясь, то уменьшаясь в пределах сотых долей процента, причем эти колебания сопровождали почти каждое изменение условий облучения. Сначала исследователи не обращали внимания на эти ничтожные отклонения, относя их за счет случайных обстоятельств и ожидая более заметных результатов облучения. Однако, осторожный, опытный исследователь Ридан скоро восстал против такой позиции.
— Какие такие «случайные обстоятельства»! — с обычной экспансивностью напустился он однажды на Тунгусова, как будто именно он один был виновником этого заблуждения. — Чепуха! При нашей точности работы не должно быть никаких «случайностей».
Николай уже знал, что означают подобные выпады профессора. Он сразу схватил мысль: ничтожные колебания в степени разложения мяса были не случайны — в них-то и надо искать закономерность.
— Ладно. Проверим, — ответил он. — Завтра дам всю серию проб только в двух повторяющихся вариациях.
На следующий день каждый из его генераторов излучал только две волны: час — одну, час — другую, потом снова первую и снова вторую. «Случайные обстоятельства» могли быть связаны с некоторым разнообразием в структуре мяса, с неточностью настройки. Теперь это должно было выясниться.
Пробирки отправились в термостат.
А вечером Николай взял у Ридана книгу записей и засел в своем кабинете. Он понял, что профессор прав. Значит, надо иначе действовать. Навыки инженера подсказали ему правильный путь…
Он распахнул окно в сад. Нежная листва только что распустившейся липы, освещенная верхней лампой из кабинета, тихо и таинственно шевелилась под самым окном. Изумрудная молодая крона, как подножье холма, заросшего кустарником, поднималась и уходила из полосы света куда-то вверх, во мрак других темных древесных громад, застилавших небо. Неверными струйками прорывались в комнату знакомые с детства, не покорившиеся городу, могучие запахи земли, листвы, природы… «Какая чудесная нынче весна!» — подумал Николай и удивился. Впервые за много лет городской жизни, он заметил, почувствовал ее именно теперь, когда так решительно изменилась его жизнь, казалось бы совсем в другую сторону, — прочь от природы! Да, много перемен… Новые победы, принципы работы, новые люди совсем иного масштаба, — Ридан, нарком… Он перешел из старенькой подвальной комнаты-одиночки в квартиру на втором этаже с этим светлым, спокойным кабинетом… Разве он добивался этих знакомств, этой квартиры! Даже не думал о них никогда. Это пришло. Наступила новая фаза в его жизни; он поднялся на второй этаж раньше, чем перебрался сюда…
Ридан… Сближение с ним значило больше, чем простое сотрудничество. Оно перерастало в дружбу, пожалуй. Больше: они сливались в одно целое. Два человека «соединили головы в одну», как предлагал профессор в самом начале их знакомства. Николай решал задачу более сложную, чем он мог решить сам. И Ридан — тоже… И никогда еще Николай не ощущал такой творческой бодрости, уверенности в своих силах.
Лёгкий ветерок снова тронул листву за окном, и тотчас, как строку стихов, повторил Николай — «какая чудесная нынче весна»!
Что-то было в ней еще — скрытое, влекущее, беспокойное.
Может быть в ней, может быть в самом сердце задумавшегося у окна человека.
* * *
Через два дня, закончив очередной цикл облучения, Николай поспешил в лабораторию к Ридану. Тот встретил его, торжествующе потрясая своей огромной книгой записей.
— Анализы проверочной серии закончены. Смотрите! — он провел пальцем по рядам итоговых цифр, обозначавших степень распада. — Вот результаты первой волны, самой короткой. Видите, все цифры одинаковы до сотых долей процента! А вот вторая волна: распад иной, но тоже во всех повторениях одинаковый, несмотря на то, что генератор каждый раз настраивался наново и пробы мяса менялись Ясно: никакие не «случайные обстоятельства», а прямое влияние волны и экспозиции. Правда, закономерности пока не видно, но она должна быть, ее надо найти!
Николай молча выслушал профессора, подумал немного.
— Вы, конечно, правы, Константин Александрович. Придется несколько изменить план: будем в течение нескольких дней работать одной и той же волной при разных экспозициях, а потом каждую экспозицию исследуем при разных волнах.
Ридан нахмурил лоб.
— Позвольте, но ведь этак нам придется, пожалуй, несколько лет искать закономерность. Да и зачем? Ведь если, скажем, при уменьшении волны распад белка закономерно увеличивается или уменьшается…
— Закономерно, но не прямолинейно, — перебил Николай. — Я вот к чему пришел, Константин Александрович. По-видимому, все явления биологического порядка, связанные с волновыми процессами, изменяются волнообразно. Пожалуй, так и должно было случиться в истории развития. Живое тело не может быть жестко связанным с любыми внешними условиями, оно должно располагать какой-то свободой выбора в некоторых пределах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
И все-таки работы было много. Николай гнал пробы сначала десятками, потом сотнями, до тысячи проб в день. Ленты конвейеров, похожие на пулеметные ленты, поставленные вертикально, не останавливаясь, скользили двумя большими замкнутыми кольцами вокруг генераторов. Пробирки вставлялись в эти ленты на ходу, входили в поле высокой частоты и затем на ходу же выталкивались из своих гнезд и поступали в термостаты.
Одно кольцо вращалось быстро и непрерывно, другое шло медленно, толчками.
Ровно сорок восемь часов каждая пробирка с облученным кусочком мяса выдерживалась в термостате при температуре в тридцать градусов выше нуля. Затем она поступала в лабораторию Ридана.
В большой комнате тридцать шесть лаборантов сидели молча один около другого, определяя степень распада ткани по количеству появившегося в пробе аммиака, аминокислот, и следя за развитием микробов, успевших поселиться в кусочках мяса.
Все это тщательно записывалось. Когда кончался день, Ридан и Тунгусов в кабинете рассматривали и обсуждали записи. Материала для размышлений было сколько угодно.
Мясо все же упорно разлагалось после облучения. Строго соблюдая заранее намеченную систему исследования, Николай менял волны, менял продолжительность облучения, но мясо продолжало разлагаться, и гнилостные бактерии размножались в нем лишь несколько медленнее, чем в контроле.
Казалось бы, ясно: действенный диапазон волн еще не нащупан и нужно продолжать двигаться дальше. Но было одно обстоятельство, которое наводило на размышления: степень распада мяса не была постоянной. Она все время колебалась, то увеличиваясь, то уменьшаясь в пределах сотых долей процента, причем эти колебания сопровождали почти каждое изменение условий облучения. Сначала исследователи не обращали внимания на эти ничтожные отклонения, относя их за счет случайных обстоятельств и ожидая более заметных результатов облучения. Однако, осторожный, опытный исследователь Ридан скоро восстал против такой позиции.
— Какие такие «случайные обстоятельства»! — с обычной экспансивностью напустился он однажды на Тунгусова, как будто именно он один был виновником этого заблуждения. — Чепуха! При нашей точности работы не должно быть никаких «случайностей».
Николай уже знал, что означают подобные выпады профессора. Он сразу схватил мысль: ничтожные колебания в степени разложения мяса были не случайны — в них-то и надо искать закономерность.
— Ладно. Проверим, — ответил он. — Завтра дам всю серию проб только в двух повторяющихся вариациях.
На следующий день каждый из его генераторов излучал только две волны: час — одну, час — другую, потом снова первую и снова вторую. «Случайные обстоятельства» могли быть связаны с некоторым разнообразием в структуре мяса, с неточностью настройки. Теперь это должно было выясниться.
Пробирки отправились в термостат.
А вечером Николай взял у Ридана книгу записей и засел в своем кабинете. Он понял, что профессор прав. Значит, надо иначе действовать. Навыки инженера подсказали ему правильный путь…
Он распахнул окно в сад. Нежная листва только что распустившейся липы, освещенная верхней лампой из кабинета, тихо и таинственно шевелилась под самым окном. Изумрудная молодая крона, как подножье холма, заросшего кустарником, поднималась и уходила из полосы света куда-то вверх, во мрак других темных древесных громад, застилавших небо. Неверными струйками прорывались в комнату знакомые с детства, не покорившиеся городу, могучие запахи земли, листвы, природы… «Какая чудесная нынче весна!» — подумал Николай и удивился. Впервые за много лет городской жизни, он заметил, почувствовал ее именно теперь, когда так решительно изменилась его жизнь, казалось бы совсем в другую сторону, — прочь от природы! Да, много перемен… Новые победы, принципы работы, новые люди совсем иного масштаба, — Ридан, нарком… Он перешел из старенькой подвальной комнаты-одиночки в квартиру на втором этаже с этим светлым, спокойным кабинетом… Разве он добивался этих знакомств, этой квартиры! Даже не думал о них никогда. Это пришло. Наступила новая фаза в его жизни; он поднялся на второй этаж раньше, чем перебрался сюда…
Ридан… Сближение с ним значило больше, чем простое сотрудничество. Оно перерастало в дружбу, пожалуй. Больше: они сливались в одно целое. Два человека «соединили головы в одну», как предлагал профессор в самом начале их знакомства. Николай решал задачу более сложную, чем он мог решить сам. И Ридан — тоже… И никогда еще Николай не ощущал такой творческой бодрости, уверенности в своих силах.
Лёгкий ветерок снова тронул листву за окном, и тотчас, как строку стихов, повторил Николай — «какая чудесная нынче весна»!
Что-то было в ней еще — скрытое, влекущее, беспокойное.
Может быть в ней, может быть в самом сердце задумавшегося у окна человека.
* * *
Через два дня, закончив очередной цикл облучения, Николай поспешил в лабораторию к Ридану. Тот встретил его, торжествующе потрясая своей огромной книгой записей.
— Анализы проверочной серии закончены. Смотрите! — он провел пальцем по рядам итоговых цифр, обозначавших степень распада. — Вот результаты первой волны, самой короткой. Видите, все цифры одинаковы до сотых долей процента! А вот вторая волна: распад иной, но тоже во всех повторениях одинаковый, несмотря на то, что генератор каждый раз настраивался наново и пробы мяса менялись Ясно: никакие не «случайные обстоятельства», а прямое влияние волны и экспозиции. Правда, закономерности пока не видно, но она должна быть, ее надо найти!
Николай молча выслушал профессора, подумал немного.
— Вы, конечно, правы, Константин Александрович. Придется несколько изменить план: будем в течение нескольких дней работать одной и той же волной при разных экспозициях, а потом каждую экспозицию исследуем при разных волнах.
Ридан нахмурил лоб.
— Позвольте, но ведь этак нам придется, пожалуй, несколько лет искать закономерность. Да и зачем? Ведь если, скажем, при уменьшении волны распад белка закономерно увеличивается или уменьшается…
— Закономерно, но не прямолинейно, — перебил Николай. — Я вот к чему пришел, Константин Александрович. По-видимому, все явления биологического порядка, связанные с волновыми процессами, изменяются волнообразно. Пожалуй, так и должно было случиться в истории развития. Живое тело не может быть жестко связанным с любыми внешними условиями, оно должно располагать какой-то свободой выбора в некоторых пределах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146