— Вот смотрите, Константин Александрович!
Ридан склоняется над клеткой и внимательно рассматривает стоящую в ней собаку. Та отвечает таким же внимательным взглядом и осторожно помахивает хвостом. Собака — как собака. Только на голове виднеется кольцевой шрам, почти заросший шерстью. Ридан открывает дверку и, лаская собаку, ощупывает шрам — след операции.
— Ну, Жучка, как вы себя чувствуете? Можете выйти погулять.
Он вынимает из кармана халата горсть мелких сухариков, дает животному понюхать, съесть несколько штук; потом бросает один сухарик подальше, другой подкидывает вверх. И все следит за собакой, за ее движениями.
Наконец он с довольным видом оглядывает сотрудников.
— Здорова ведь? Как полагаете, Андрей Андреич?
— Здорова, — отвечает мрачный. — Двадцать шесть дней после операции. Вот посмотрите, это номер сто восьмой. — Он протягивает Ридану книгу, где записаны ежедневные наблюдения за собакой: вес, температура, количество съеденной пищи и т.д.
— Не хочу никаких записей. Здорова — и прекрасно. Сколько у вас вот таких «жучек» получилось?
— Сейчас десять, — отвечает один из молодых аспирантов. Другой добавляет уверенно:
— Теперь все будут такие!
Ридан решительно поднимается.
— Ну, спасибо, друзья. Значит, техника операции освоена. Что ж, давайте приступим к опыту.
Через час они начали этот замечательный опыт, которому суждено было прогреметь на весь медицинский мир. Сложная операция, блестяще разработанная сотрудниками института, состояла в том, чтобы проникнуть в глубь мозга животного. Нужно было вскрыть череп, обнаружить большие полушария и приподнять мозг так, чтобы обнаружилось самое основание его — «серый бугор» и гипофиз. Потом снова уложить полушария на свое место и заживить нанесенные раны.
Первые попытки произвести такую операцию казались безнадежными. Животные погибали. В лучшем случае они жили несколько дней, парализованные или утратившие какие-нибудь жизненно важные функции. Но люди не сдавались. Они искали причины тяжелых поражений и устраняли их. Точное знание анатомии, искусство оператора, изобретательность физиолога, техника — все было мобилизовано. Животные стали выздоравливать. Наконец появились «жучки», которые даже не болели после операции. Это было то, чего ждал Ридан. Теперь он приступил к задуманному опыту.
Собака, усыпленная эфиром, положена на операционный стол. Специальные зажимы схватывают и фиксируют в определенном положении ее голову.
Люди в халатах и масках действуют быстро и точно. Каждый хорошо знает свою роль.
Разрез кожи на голове. С левой стороны обнажается череп. Теперь на голову опускается блестящий никелем прибор. Включается ток, и внутренняя часть прибора начинает медленно поворачиваться. Жужжит колесико циркулярной электропилы, вырезая овальное отверстие в черепе.
Извлечена жидкость, заполняющая свободные полости мозга. От этого мозг сокращается в объеме и начинает отставать от черепа, как ядро высыхающего ореха от скорлупы.
Наркотизатор переворачивает голову собаки затылком вниз. Мозг отделяется от своего ложа. Небольшой нажим тупым инструментом — и обнажается серая бугристая поверхность, пронизанная пульсирующими сосудами; в самой глубине зияющего тайника мозга темнеет гипофиз — маленькая железа, регулирующая рост животного и выполняющая много других еще неведомых функций.
— Готово!
Ридан тоже готов. У него в руке пинцет, сжимающий маленький, величиной с горошину, стеклянный шарик. Туда, в раскрытую щель мозга, в небольшое углубление у «серого бугра», около гипофиза, профессор кладет свой шарик.
— Есть, опускайте, — говорит он. Крышка черепа осторожно закрывается.
Операция закончена. Зашита кожа на голове. Шарик остается в мозгу.
Собака переносится в другую комнату: тут она проснется от наркоза. Тут будет есть, пить, ждать своей судьбы.
На операционный стол кладут другую собаку, потом третью… На десятой работа заканчивается. Пяти из них заложены стеклянные шарики в область «серого бугра», пяти другим ничего не заложено, только приподнят и снова опущен на место мозг. Эти пять — контрольные. Теперь будет видно, как отразится на здоровье собак раздражение, вызываемое давлением стеклянного шарика в одном пункте центральной нервной системы. Контрольные покажут, какие явления будут вызваны самим хирургическим вмешательством.
В соседней лаборатории тоже кипит работа.
Тут собака выступает в роли пациента зубного врача. Бормашина, шелестя, просверливает дупло в совершенно здоровом зубе. Нерв обнажен. Туда вкладывают ватку, смоченную каплей формалина, потом заделывают дупло цементом. Собаки идут конвейером. Разница только в том, что одной закладывают в зуб формалин, другой — кротоновое масло, третьей — мозговую ткань, четвертой — мышьяк, пятой — дифтерийный токсин, шестой — токсин столбняка.
Некоторое время у собак болят зубы. Это видно. Заложенное вещество раздражает нерв. Потом боль проходит. Еще через некоторое время поврежденный зуб вырывают. Собаки здоровы. Теперь остается следить и ждать.
Одну за другой Ридан обходит еще ряд лабораторий. В каждой из них группа научных сотрудников возится над животными. Операции самые разнообразные: одни замораживают отдельные участки мозга, другие обнажают нервы в разных частях тела, перерезают их или подтравливают какими-то веществами.
Все эти разнообразные эксперименты подчинены единой цели. Объект операций — нервы, нервная система. Почти весь институт работает над нервами. Это Ридан проверяет гениальную догадку, которая возникла на основании множества как будто случайных, разрозненных наблюдений. Если догадка окажется правильной, она произведет переворот в медицине.
Наступают дни ожидания. Все операции закончены. Люди следят за животными, осматривают, ощупывают их, тщательно записывают в дневники свои наблюдения, спорят. Энтузиасты уже склонны находить подтверждение идеи. Скептики охлаждают их пыл и находят другие объяснения. Ридан ценит и тех и других. В нем самом сочетаются оба эти типа научных работников.
И вот начинается.
У собаки с шариком в мозгу появляется кровь из десен, которые становятся рыхлыми, отстают от зубов, потом от челюстных костей. Во рту, на слизистых оболочках, обнаруживаются язвы: они растут, углубляются, разрушая ткани; наконец, одна из них с внутренней поверхности щеки проходит на наружную; образуется сквозной свищ.
С каждым днем болезнь прогрессирует. Совершенно здоровые зубы понемногу становятся мягкими, легко истираются, некоторые выкрашиваются начисто.
— Цинга? — удивленно спрашивают Ридана.
Его ясные серые глаза блестят.
— Погодите навешивать ярлыки. Это еще не все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146