Вася силен не этим. Он силен своими душевными качествами, своей непосредственностью и телепатическими способностями. Однако суть не в этой очевидности. Природа ничего зря не делает, и если у меня вылезли волосы, если появились травоядные устремления, то для этого должна быть глубинная причина, пока нами не постигнутый смысл. Кстати, о волосах: они восстановились. Я бы даже сказал, с избытком, ибо, будучи брюнетом от рождения, я сменил масть. Вырос новый волос, не желтый, не рыжий, не коричневый, а цвета шерсти эрдель-терьера и той же густоты. Но не это ставит всех в тупик. Забегая вперед, скажу, что, когда мы вернулись на Землю, у меня стали рождаться внуки с такой же собачьей шерстью. Поскольку никто из моих детей, их жен и мужей отродясь в космосе не бывал, возник вопрос: с чего бы это? При попытках найти ответ не у одного десятка земных ученых поехала крыша. А я привык, зато зимой хожу без шапки, подшерсток греет. Одно неудобство: как весна, так линяю, приходится выщипывать волос.
Через пару дней я, преодолев с помощью карчикалоя и Васи ощущение страха от вида фланирующих неподалеку хищников, добрался до озера и ушел под воду. На мне был костюм с полной гидроизоляцией, двухбаллонный акваланг и маска без загубника: мы сделали все, чтобы меня больше не коснулся донный туман.
Я улавливал сигналы от божьей коровки, которую мы снабдили маячком еще на берегу, когда она только собиралась нырять. Объект очень удобный для наблюдения из-за малой подвижности.
Эта животинка висела в полуметре от дна и ничем не интересовалась, воплощенная флегма. Я похлопал ее по спине и разместил на якорях фиксирующую аппаратуру. Теперь она окружена телекамерами, и все, что с нею случится, мы будем знать. На всякий случай я побыл с полчаса рядом, убедился, что охоты к перемене мест божья коровка не проявляет, соседи, мирно плавающие в тумане, нелюбопытны, каждый вроде как углублен в собственные переживания.
Я всплыл, залез на плотик и прилег отдохнуть. На берегу суетился карчикалой, и я лишний раз подивился несоответствию его внешнего облика и внутренней сути. Положив подбородок на колени, о чем-то размышлял Вася. Ничего, подумал я, это ему полезно, размышлять. Летяга снизилась надо мной, один ее глаз был неестественно свернут в сторону, я оглянулся: два поплавка с камерами, сорванные с якорей, плавали неподалеку.
Пришлось снова натягивать маску и нырять. Божьей коровки на месте не оказалось, слабый писк маячка доносился откуда-то издалека, оставшиеся камеры смотрели на пустое место. Ладно. Я отцепил их от якорей, пусть всплывают, включил водометный движок, размещенный на спине между баллонами, настроил автопилот на поиск маячка и двинулся в сторону писка.
Это меня чуть не угробило, ибо не успел я промчаться и километр, радуясь усилению сигнала, как меня дернуло, перевернуло и поволокло зигзагами то вверх, то вниз, то в стороны. Ну да, я же на автопилоте, а этот лихой зверь, всуе названный божьей коровкой, непрерывно менял курс, и я метался за ним, как привязанный, ибо автомату одна забота — держать зуммер на усиливающемся звуковом уровне. Но какова прыть! Это продолжалось довольно долго, но нет такого живого сердца, чтобы выдержало гонку с железным мотором: я догнал зверя.
…Ничего похожего на божью коровку: крытый мехом удлиненный эллипсоид с ластами и усатой мордой. Ни дать ни взять земной тюлень. А на продырявленном ухе болтается серьга — тот самый маячок, который я самолично прицепил на ухо божьей коровке, когда она с присущей, ей неспешностью двигалась по песку к воде. Нужно ли обладать изощренной проницательностью нашего капитана или разухабистым интеллектом Льва Матюшина, чтобы понять происходящее? Не нужно. Вывод очевиден: в этом тумане, в бульоне из ферментов, гормонов, бесхозных хромосом, вирусов, фагов, осколков органических кислот и, конечно, неизвестных нам мощных катализаторов органических реакций, с животными происходят удивительные метаморфозы. Вообще говоря, ничего нового. На Земле это рутинное явление: гусеница превращается в куколку, куколка в бабочку… На Афсати, надо полагать, метаморфозам подвержены не только насекомые, но и другие формы жизни…
Я размышлял, лежа на поверхности озера, а рядом шумно дышало, не могло отдышаться то, что было опрометчиво названо божьей коровкой. Неподалеку на воде образовался бугор, и из него вылетела здоровенная мокрая птица с голой шеей, тяжелым клювом и жуткими когтями. Она, явно не водоплавающая, зависла надо мной, уставилась орлиным взором. Стервятник! Но я-то здесь при чем? А вдруг укусит или даже клюнет — меня, беззащитного… Хищный такой!
Я тихо ушел под воду, собрал за свисающие тросики камеры и потащил их к берегу.
Свои планерки мы традиционно совмещаем с ужином. Очень хорошо подводить итоги дня за гречневой кашей со шкварками, а намечать дела на день грядущий за фруктовым десертом. Десерт — это когда в прозрачную вазочку кладутся дольки мандаринов, кусочки абрикосов и груш и все заливается полусладким шампанским или, на худой конец, яблочным сидром. Потреблять надо, уже будучи сытым.
Ламель еще не закончил сервировку стола, как Вася сказал, ни к кому не обращаясь:
— Пусть мне кто-нибудь объяснит. Я, как поем, сразу тяжелею. Раньше этого не было.
— Когда раньше?
— Ну, лет сто назад.
— Вася! Тогда ты был на сто лет моложе. И твой растущий организм утилизировал все, что ты в него вводил.
— Так что ж, мне теперь меньше есть? — Вася хмуро задумался. — Нет, я на это не пойду. Аппетит на то и дан, чтобы его удовлетворять. — И он принялся за черепаховый суп. Лично я эту баланду терпеть не могу.
Еда беседе не помеха, а вот зрелища отвлекают. Особенно такое, где божья коровка, очнувшись от долгой неподвижности, стала, теряя шерсть, сворачивать свой панцирь, на глазах превращаясь в нечто похожее на выпрямленный банан. Дикое зрелище. Плоские ногтевые пластины на лапах отпадали — и уже у нее не ноги, а длинные упругие ласты. Еще с другого конца превращение не завершилось, а это кроткое травоядное ощерило зубастую пасть и, не теряя времени, хапнуло проплывающую мимо рыбку. А ведь в виварии даже бугорчатый арнольд по сравнению с божьей коровкой казался лютым хищником. Вот когда раскрылся зверский характер этой скотины: едва оформившись, коровка поглощала все, что плавало самостоятельно, — и рыб, и голых моллюсков, и полупрозрачных ракообразных. Никем не гнушалась. И все эти злодейства совершала, практически не трогаясь с места, в окружении телекамер. Потом эта божья напасть дернулась всем телом, взбрыкнула и исчезла, подняв со дна непроницаемую муть. Что она там делала на чистой воде, можно только предполагать. А ела б водоросли, слова бы не сказал в осуждение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Через пару дней я, преодолев с помощью карчикалоя и Васи ощущение страха от вида фланирующих неподалеку хищников, добрался до озера и ушел под воду. На мне был костюм с полной гидроизоляцией, двухбаллонный акваланг и маска без загубника: мы сделали все, чтобы меня больше не коснулся донный туман.
Я улавливал сигналы от божьей коровки, которую мы снабдили маячком еще на берегу, когда она только собиралась нырять. Объект очень удобный для наблюдения из-за малой подвижности.
Эта животинка висела в полуметре от дна и ничем не интересовалась, воплощенная флегма. Я похлопал ее по спине и разместил на якорях фиксирующую аппаратуру. Теперь она окружена телекамерами, и все, что с нею случится, мы будем знать. На всякий случай я побыл с полчаса рядом, убедился, что охоты к перемене мест божья коровка не проявляет, соседи, мирно плавающие в тумане, нелюбопытны, каждый вроде как углублен в собственные переживания.
Я всплыл, залез на плотик и прилег отдохнуть. На берегу суетился карчикалой, и я лишний раз подивился несоответствию его внешнего облика и внутренней сути. Положив подбородок на колени, о чем-то размышлял Вася. Ничего, подумал я, это ему полезно, размышлять. Летяга снизилась надо мной, один ее глаз был неестественно свернут в сторону, я оглянулся: два поплавка с камерами, сорванные с якорей, плавали неподалеку.
Пришлось снова натягивать маску и нырять. Божьей коровки на месте не оказалось, слабый писк маячка доносился откуда-то издалека, оставшиеся камеры смотрели на пустое место. Ладно. Я отцепил их от якорей, пусть всплывают, включил водометный движок, размещенный на спине между баллонами, настроил автопилот на поиск маячка и двинулся в сторону писка.
Это меня чуть не угробило, ибо не успел я промчаться и километр, радуясь усилению сигнала, как меня дернуло, перевернуло и поволокло зигзагами то вверх, то вниз, то в стороны. Ну да, я же на автопилоте, а этот лихой зверь, всуе названный божьей коровкой, непрерывно менял курс, и я метался за ним, как привязанный, ибо автомату одна забота — держать зуммер на усиливающемся звуковом уровне. Но какова прыть! Это продолжалось довольно долго, но нет такого живого сердца, чтобы выдержало гонку с железным мотором: я догнал зверя.
…Ничего похожего на божью коровку: крытый мехом удлиненный эллипсоид с ластами и усатой мордой. Ни дать ни взять земной тюлень. А на продырявленном ухе болтается серьга — тот самый маячок, который я самолично прицепил на ухо божьей коровке, когда она с присущей, ей неспешностью двигалась по песку к воде. Нужно ли обладать изощренной проницательностью нашего капитана или разухабистым интеллектом Льва Матюшина, чтобы понять происходящее? Не нужно. Вывод очевиден: в этом тумане, в бульоне из ферментов, гормонов, бесхозных хромосом, вирусов, фагов, осколков органических кислот и, конечно, неизвестных нам мощных катализаторов органических реакций, с животными происходят удивительные метаморфозы. Вообще говоря, ничего нового. На Земле это рутинное явление: гусеница превращается в куколку, куколка в бабочку… На Афсати, надо полагать, метаморфозам подвержены не только насекомые, но и другие формы жизни…
Я размышлял, лежа на поверхности озера, а рядом шумно дышало, не могло отдышаться то, что было опрометчиво названо божьей коровкой. Неподалеку на воде образовался бугор, и из него вылетела здоровенная мокрая птица с голой шеей, тяжелым клювом и жуткими когтями. Она, явно не водоплавающая, зависла надо мной, уставилась орлиным взором. Стервятник! Но я-то здесь при чем? А вдруг укусит или даже клюнет — меня, беззащитного… Хищный такой!
Я тихо ушел под воду, собрал за свисающие тросики камеры и потащил их к берегу.
Свои планерки мы традиционно совмещаем с ужином. Очень хорошо подводить итоги дня за гречневой кашей со шкварками, а намечать дела на день грядущий за фруктовым десертом. Десерт — это когда в прозрачную вазочку кладутся дольки мандаринов, кусочки абрикосов и груш и все заливается полусладким шампанским или, на худой конец, яблочным сидром. Потреблять надо, уже будучи сытым.
Ламель еще не закончил сервировку стола, как Вася сказал, ни к кому не обращаясь:
— Пусть мне кто-нибудь объяснит. Я, как поем, сразу тяжелею. Раньше этого не было.
— Когда раньше?
— Ну, лет сто назад.
— Вася! Тогда ты был на сто лет моложе. И твой растущий организм утилизировал все, что ты в него вводил.
— Так что ж, мне теперь меньше есть? — Вася хмуро задумался. — Нет, я на это не пойду. Аппетит на то и дан, чтобы его удовлетворять. — И он принялся за черепаховый суп. Лично я эту баланду терпеть не могу.
Еда беседе не помеха, а вот зрелища отвлекают. Особенно такое, где божья коровка, очнувшись от долгой неподвижности, стала, теряя шерсть, сворачивать свой панцирь, на глазах превращаясь в нечто похожее на выпрямленный банан. Дикое зрелище. Плоские ногтевые пластины на лапах отпадали — и уже у нее не ноги, а длинные упругие ласты. Еще с другого конца превращение не завершилось, а это кроткое травоядное ощерило зубастую пасть и, не теряя времени, хапнуло проплывающую мимо рыбку. А ведь в виварии даже бугорчатый арнольд по сравнению с божьей коровкой казался лютым хищником. Вот когда раскрылся зверский характер этой скотины: едва оформившись, коровка поглощала все, что плавало самостоятельно, — и рыб, и голых моллюсков, и полупрозрачных ракообразных. Никем не гнушалась. И все эти злодейства совершала, практически не трогаясь с места, в окружении телекамер. Потом эта божья напасть дернулась всем телом, взбрыкнула и исчезла, подняв со дна непроницаемую муть. Что она там делала на чистой воде, можно только предполагать. А ела б водоросли, слова бы не сказал в осуждение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127