В сумерках неподалеку маячили бездомные в своих респираторах. Они устраивались на обочинах энергетического шоссе и совсем не замечали ни Нури с Олле, ни роскошной машины.
— Миллионеры. — Голос Олле был полон недоумения. — Ты знаешь, каждый мечтает иметь миллион.
— Люди, — сказал Нури.
Дом Вальда был расположен за городом, примерно в получасе езды, в ряду других отдельно стоящих коттеджей. Бродяги всегда старательно обходили дома, они если и попрошайничали, то редко и деликатно, вообще, беспокойства не причиняли. Странные люди, они возникали в сумерках и исчезали утром, оставляя на обочинах уложенные лентами пустые пластиковые пакеты от завтраков и респираторы с дешевыми угольными фильтрами. Автоподборщики утром не забирали этот мусор. Завтраки и респираторы разбрасывали с вертолетов лихие молодцы в униформе. При этом с неба громоподобно звучало:
— Господин Харисидис угощает! Папаша Харисидис угощает! Не теряйте надежды!
Нури просыпался под эти вопли, и к моменту, когда он выезжал из дома, на автостраде было уже пусто, видимо, бродяги превращались в обычных прохожих. Во всяком случае, Нури так и не научился различать их в толпе.
— Господин? — Во мраке оформился человек, на груди его светился кленовый лист.
— Слушаю вас.
— Умер бог реки. Пожертвуйте на похороны.
— Конечно, — сказал Нури, протягивая банкноту.
Человек надвинул маску, исчез. От реки, вспыхивающей болотными огнями, донеслось завывание:
Гладь реки горит, в мире смрад и дым.
Бог реки убит.
Горе нам, слепым!
…Нури вошел в кабинет. В кресле, которое только что покинул Олле, сидел, приятно осклабясь, порченный жизнью старик. Гладко выбритый, в модном полосатом костюме, с лицом, покрытым множеством складок. Его маска с плоским баллончиком лежала на подлокотнике.
— Что-то вы поздно домой возвращаетесь, Вальд. И замок сломан. Поставьте новый.
Нури вздохнул: воистину день визитов. Опять непрошеный гость. Он прокрутил в памяти историю Вальда. Вальд вроде упоминал какого-то старика.
— Что вы думаете об этом, Вальд?
— Э, о чем об этом? — Нури пригляделся. Старик, похоже, безобидный. Пришел и сидит смирно.
— Ну, об этом: я вижу землю, свободную от человека, вместилища греха и порока? Нет человека, нет пророка, о чем речь. Вы, конечно, с вечерней проповеди? Что еще выкинул ваш кроткий кибер Ферро?
Так, вроде что-то проясняется, не тот ли это старик, который помог Вальду сбыть самодельного кибера пророку?
— Ничего я об этом не думаю. И не впутывайте меня.
— Ничего, — грустно сказал старик. — Сказать по правде, Вальд, я просто тоскую. Знаете, ощущение, будто мне кто-то должен и не отдает, а истребовать не могу. Противный вкус ругательства, которое не произнес. Вам это знакомо? Нет, конечно, держу пари, вы ни разу не нарушили ни восьмой, ни десятой заповедей. С точки зрения морали вы пустое место. У меня непривычное состояние, Вальд. Похоже, я испытываю угрызения совести. Я, Тимоти Слэнг! Смешно, но это так. Когда я шантажировал блудных мужей, когда я поставлял нераскаявшихся алкоголиков сумасшедшим старухам из общества дев-воительниц, меня не мучила совесть. Когда я прижал к ногтю дантиста Зебрера, который вместо золота использовал некий декоративный металл, и получил от него сотню паунтов в обмен на молчание — мне было легко и спокойно. Я кормился за счет собственной совести, а укажите мне того, кто ни разу не пошел на выгодную сделку с ней. Любая административная или политическая карьера — это цепь сделок с совестью, стыдливо именуемых компромиссами. Поймите правильно, я шантажировал личность. Возможно, с вашей точки зрения подобное деяние гнусно, но меня это не тревожило, — таково, видимо, свойство моей психологии. Но сейчас мне не по себе, я взволнован, меня возмущают масштабы аферы. И хотя все делается вполне квалифицированно, мне противно, во мне восстает совесть профессионала.
Старик замолчал. Он печально моргал темными веками и долго смотрел на Нури. Память сработала: Тимоти Слэнг, неудавшийся домушник, беспомощный вымогатель, бездарный бизнесмен. Подумать, какие заботы одолевают.
Слэнг поднялся, опираясь на подлокотники, он горбился, новый пиджак нелепо топорщился на выступающих лопатках.
— А вы изменились, Вальд. От вас, прирожденного конформиста, веет этаким непокорством. — Он не ждал ответов и задавал все новые вопросы. — Ах, Вальд, я вижу, что посеял вселенское зло, уговорив вас продать кибера этому пастору. Можно, конечно, оправдаться, дескать, человек не в состоянии предвидеть последствий своих поступков, как говорит Ферро, прости им Господи, они не ведают, что творят. Но я-то догадывался, что из этого может получиться, когда подсунул вашего кибера.
— Бросьте, Слэнг. Предвидеть этого вы не могли, как не можете помешать тому, что происходит.
— Труслив я, Вальд. И слаб и мерзок самому себе. — Старик замолчал, словно споткнулся. Он долго сморкался в дорогой льняной платок. — Мне нечего вспомнить, я ничего не сделал, о чем следовало бы помнить. И я уже ничего не смогу сделать.
— Как знать, — сказал Нури. — Сколь искренне ваше желание загладить содеянное?
Тимоти Слэнг долго жевал губами, складки на его лице тряслись. Он слабо усмехнулся:
— Я уже год работаю консультантом по рэкету в синдикате. Инструктирую приемышей, даю советы сборщикам. Я в курсе кое-каких дел, поскольку синдикат в особо важных случаях консультирует правительство: И такой важный государственный акт, как закон о контроле над частными разговорами, не мог быть подготовлен без нашего участия.
— Н-да, я вижу, вы многому научились в синдикате.
— Во всяком случае, я понял, что в нашем деле в одиночку не прожить. Но, видит Бог, если бы я не растратил так глупо деньги, полученные за Ферро, то и ноги моей не было бы в синдикате.
— И я о том же. С чистильщиками мне не по пути, узнают в фирме — вылечу в тот же день. Но и выносить в бездействии… Есть такой, как его, Норман Бекет, слышали?
— Минутку. Если мне не изменяет память, он числится в нашей картотеке. Это не из «Феникса» ли?
— Возможно.
— Зеленый. А может, чистильщик из «Феникса». Помню, как же… вам это нужно?
Нури положил на подлокотник кресла толстую пачку банкнот.
— Здесь гораздо больше, чем вы сможете заработать в синдикате до конца дней своих. А нам нужна информация о синдикате и прочем.
Тим взвесил пачку на руке, отделил меньшую часть, сунул во внутренний карман, остальное положил на стол.
— Сегодня они воют как-то по-особому. Хоть бы дождь пошел, разогнал… хотя, с другой стороны, река опять горит. Знаете, Вальд, я заметил, что с годами мой моральный уровень становится все выше, а соблазнов для меня, э-э, все меньше. Наступил этакий внутренний покой, проще — гормоны меня больше не беспокоят, и в этом есть своя прелесть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
— Миллионеры. — Голос Олле был полон недоумения. — Ты знаешь, каждый мечтает иметь миллион.
— Люди, — сказал Нури.
Дом Вальда был расположен за городом, примерно в получасе езды, в ряду других отдельно стоящих коттеджей. Бродяги всегда старательно обходили дома, они если и попрошайничали, то редко и деликатно, вообще, беспокойства не причиняли. Странные люди, они возникали в сумерках и исчезали утром, оставляя на обочинах уложенные лентами пустые пластиковые пакеты от завтраков и респираторы с дешевыми угольными фильтрами. Автоподборщики утром не забирали этот мусор. Завтраки и респираторы разбрасывали с вертолетов лихие молодцы в униформе. При этом с неба громоподобно звучало:
— Господин Харисидис угощает! Папаша Харисидис угощает! Не теряйте надежды!
Нури просыпался под эти вопли, и к моменту, когда он выезжал из дома, на автостраде было уже пусто, видимо, бродяги превращались в обычных прохожих. Во всяком случае, Нури так и не научился различать их в толпе.
— Господин? — Во мраке оформился человек, на груди его светился кленовый лист.
— Слушаю вас.
— Умер бог реки. Пожертвуйте на похороны.
— Конечно, — сказал Нури, протягивая банкноту.
Человек надвинул маску, исчез. От реки, вспыхивающей болотными огнями, донеслось завывание:
Гладь реки горит, в мире смрад и дым.
Бог реки убит.
Горе нам, слепым!
…Нури вошел в кабинет. В кресле, которое только что покинул Олле, сидел, приятно осклабясь, порченный жизнью старик. Гладко выбритый, в модном полосатом костюме, с лицом, покрытым множеством складок. Его маска с плоским баллончиком лежала на подлокотнике.
— Что-то вы поздно домой возвращаетесь, Вальд. И замок сломан. Поставьте новый.
Нури вздохнул: воистину день визитов. Опять непрошеный гость. Он прокрутил в памяти историю Вальда. Вальд вроде упоминал какого-то старика.
— Что вы думаете об этом, Вальд?
— Э, о чем об этом? — Нури пригляделся. Старик, похоже, безобидный. Пришел и сидит смирно.
— Ну, об этом: я вижу землю, свободную от человека, вместилища греха и порока? Нет человека, нет пророка, о чем речь. Вы, конечно, с вечерней проповеди? Что еще выкинул ваш кроткий кибер Ферро?
Так, вроде что-то проясняется, не тот ли это старик, который помог Вальду сбыть самодельного кибера пророку?
— Ничего я об этом не думаю. И не впутывайте меня.
— Ничего, — грустно сказал старик. — Сказать по правде, Вальд, я просто тоскую. Знаете, ощущение, будто мне кто-то должен и не отдает, а истребовать не могу. Противный вкус ругательства, которое не произнес. Вам это знакомо? Нет, конечно, держу пари, вы ни разу не нарушили ни восьмой, ни десятой заповедей. С точки зрения морали вы пустое место. У меня непривычное состояние, Вальд. Похоже, я испытываю угрызения совести. Я, Тимоти Слэнг! Смешно, но это так. Когда я шантажировал блудных мужей, когда я поставлял нераскаявшихся алкоголиков сумасшедшим старухам из общества дев-воительниц, меня не мучила совесть. Когда я прижал к ногтю дантиста Зебрера, который вместо золота использовал некий декоративный металл, и получил от него сотню паунтов в обмен на молчание — мне было легко и спокойно. Я кормился за счет собственной совести, а укажите мне того, кто ни разу не пошел на выгодную сделку с ней. Любая административная или политическая карьера — это цепь сделок с совестью, стыдливо именуемых компромиссами. Поймите правильно, я шантажировал личность. Возможно, с вашей точки зрения подобное деяние гнусно, но меня это не тревожило, — таково, видимо, свойство моей психологии. Но сейчас мне не по себе, я взволнован, меня возмущают масштабы аферы. И хотя все делается вполне квалифицированно, мне противно, во мне восстает совесть профессионала.
Старик замолчал. Он печально моргал темными веками и долго смотрел на Нури. Память сработала: Тимоти Слэнг, неудавшийся домушник, беспомощный вымогатель, бездарный бизнесмен. Подумать, какие заботы одолевают.
Слэнг поднялся, опираясь на подлокотники, он горбился, новый пиджак нелепо топорщился на выступающих лопатках.
— А вы изменились, Вальд. От вас, прирожденного конформиста, веет этаким непокорством. — Он не ждал ответов и задавал все новые вопросы. — Ах, Вальд, я вижу, что посеял вселенское зло, уговорив вас продать кибера этому пастору. Можно, конечно, оправдаться, дескать, человек не в состоянии предвидеть последствий своих поступков, как говорит Ферро, прости им Господи, они не ведают, что творят. Но я-то догадывался, что из этого может получиться, когда подсунул вашего кибера.
— Бросьте, Слэнг. Предвидеть этого вы не могли, как не можете помешать тому, что происходит.
— Труслив я, Вальд. И слаб и мерзок самому себе. — Старик замолчал, словно споткнулся. Он долго сморкался в дорогой льняной платок. — Мне нечего вспомнить, я ничего не сделал, о чем следовало бы помнить. И я уже ничего не смогу сделать.
— Как знать, — сказал Нури. — Сколь искренне ваше желание загладить содеянное?
Тимоти Слэнг долго жевал губами, складки на его лице тряслись. Он слабо усмехнулся:
— Я уже год работаю консультантом по рэкету в синдикате. Инструктирую приемышей, даю советы сборщикам. Я в курсе кое-каких дел, поскольку синдикат в особо важных случаях консультирует правительство: И такой важный государственный акт, как закон о контроле над частными разговорами, не мог быть подготовлен без нашего участия.
— Н-да, я вижу, вы многому научились в синдикате.
— Во всяком случае, я понял, что в нашем деле в одиночку не прожить. Но, видит Бог, если бы я не растратил так глупо деньги, полученные за Ферро, то и ноги моей не было бы в синдикате.
— И я о том же. С чистильщиками мне не по пути, узнают в фирме — вылечу в тот же день. Но и выносить в бездействии… Есть такой, как его, Норман Бекет, слышали?
— Минутку. Если мне не изменяет память, он числится в нашей картотеке. Это не из «Феникса» ли?
— Возможно.
— Зеленый. А может, чистильщик из «Феникса». Помню, как же… вам это нужно?
Нури положил на подлокотник кресла толстую пачку банкнот.
— Здесь гораздо больше, чем вы сможете заработать в синдикате до конца дней своих. А нам нужна информация о синдикате и прочем.
Тим взвесил пачку на руке, отделил меньшую часть, сунул во внутренний карман, остальное положил на стол.
— Сегодня они воют как-то по-особому. Хоть бы дождь пошел, разогнал… хотя, с другой стороны, река опять горит. Знаете, Вальд, я заметил, что с годами мой моральный уровень становится все выше, а соблазнов для меня, э-э, все меньше. Наступил этакий внутренний покой, проще — гормоны меня больше не беспокоят, и в этом есть своя прелесть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127