Или надо признать неизбежность принятия экологической помощи и постепенно, пока мы еще у власти, готовиться к тому, чтобы войти в новые времена и порядки с наименьшими для нас потерями? В вашем движении, Джонс, я искал путь, но не просветил Господь слугу своего, и я не вижу: что дальше?
После длинной паузы пророк произносит:
— Диктатура церкви!
И сдавленный полушепот репрезентанта:
— Помяни Господи царя Давида и всю кротость его! Вы с ума сошли, Джонс. Диктатура церкви! Было это, все было! Нам не хватает только светской власти, не хватает еще взвалить на церковь ответственность за все, что творится в нашем обществе всеобщего благоденствия. Вы задумывались над вопросом, почему за три тысячи лет церковь пережила и вынесла все — смену властей и формаций, войны и катаклизмы, средневековье и возрождение, революции социальные и технические? И уцелела. Все проходило, а церковь стоит. Сказал бы теперь Экклезиаст: «Бывает нечто, о чем говорят: „Смотри, это новость“; но это было уже в веки, бывшие прежде нас»? Новое приходит каждый день. Человечество осваивает новые миры, а церковь стоит! Человек овладевает механизмом наследственности и творит чудеса, о которых молчит Библия, а церковь стоит!.. Я стар и хотел бы служить добру, но ложен был мой путь, и вижу: я повинен во зле…
Пророк непочтительно перебивает его:
— К чему столько пафоса и эмоций! Диктатура неизбежна, и сие от нас не зависит: язычество набирает силу, идейная борьба с ним не дает результатов, обстоятельства принуждают к насилию.
Я уполномочен объявить вам, господа, что по общему согласию руководство движением отныне полностью переходит в мои руки. Его преосвященство не нашел общего языка с теми, кто нас финансирует…
— Тут неподалеку на помойке недавно видели собаку. Я вас покидаю, господа. — В старческом голосе репрезентанта слышится ирония. — Надо съездить, возможно, и мне повезет. А потом пойду… повою.
В этот раз пауза тянется нескончаемо, присутствующим надо время, чтобы прийти в себя от шока.
— Репрезентант слишком тонкий политик. Он не понимает духа времени. Больше прямоты, больше действий, больше наглости. Вот чего мы ждем от вас. — Это тоже знакомый по телевидению голос папаши Харисидиса.
— Совершенно с вами согласен, — говорит пророк. — Мы хотим, чтобы вы убедились в нашей готовности к действию.
— Лоудмены могут выступить в любой момент. Покончим с язычниками!
— Да! И я полагаю, весьма полезным будет, если Джольф Четвертый, чистейший-в-помыслах, нанесет удар по гидропонным предприятиям. В любом случае мы в этом замешаны не будем…
Совещание длится более двух часов, и постепенно перед Нури и Норманом разворачивается картина заговора — масштабного, охватывающего все звенья государственного аппарата.
По мнению пророка, движение достигло своего апогея, когда к нему примкнул известный своими радикальными убеждениями отставной генерал Баргис. Генерал привел с собой полтораста тысяч горластых фанатиков тишины и порядка: после ликвидации регулярной армии — вынужденная уступка ассоциированному миру — многие офицеры примкнули к движению генерала. Генерал оказался настоящей находкой, он воплотил в дело соглашение о сотрудничестве. Он создал и возглавил военный штаб, наладил взаимодействие с полицией, особенно с теми ее формированиями, которые непосредственно вели бои с армией Авроры, нашел общий язык с синдикатом Джольфа и умело пользовался услугами его анатомов. Короче — он взял на себя всю оперативную подготовку переворота, оставив за пророком идеологию и связи с картелем. Это было очень удобно, обширный опыт генерала оказался как нельзя кстати. Подготовку можно считать законченной, остановка лишь за деловыми кругами.
После того как господин Харисидис заверил присутствующих, что деятельность штаба встречает понимание в деловых кругах и что премьер-министр, милейший, надо сказать, человек и широких взглядов, полностью в курсе событий, совещание приступило к обсуждению конкретных деталей намечаемого переворота.
Норман дослушал все до конца, вынул из аппарата и спрятал на груди кассету.
— Спасибо, Вальд. Твою услугу переоценить нельзя! Мы еще увидимся. — Лицо его было отрешенным и замкнутым. — А сейчас я должен исчезнуть.
— Что будет, Норман?
— Будет то, что должно быть. Это судороги уходящего. Править по-старому они не в состоянии. Нового принять не могут, в новом для них места нет. В прошлом такая ситуация рождала фашизм. Будет борьба. И знаешь, что в ней самое страшное? — Он помолчал. — То, что лоудмены тоже люди.
Он застегнул на груди лямки пояса астронавта и оглянулся в дверях:
— До встречи, друг.
— Тебя убьют, Норман.
— Ну, не сразу. — Норман натянул шлем, улыбнулся. — Я пока еще депутат парламента, а они вынуждены до поры соблюдать приличия.
* * *
Олле вошел в руководящий состав центрального штаба армии Авроры как-то незаметно для себя. Сначала Дин привлекал его к обработке и анализу информации, поступающей от разведывательных групп, потом Олле постигал основанную на скрупулезной исполнительности и дисциплине тактику партизанской войны в городских условиях и накапливал личный боевой опыт. В последнее время, случалось, Олле командовал боевыми группами «многослойного прикрытия». В штабе считали, и Олле разделял эту точку зрения, что в городской операции главное — прикрытие. Это когда две-три независимо действующие диверсионные группы выполняют главную задачу, а мгновенно возникающие группы прикрытия отвлекают на себя полицейские силы и тут же исчезают в толпе, а ночью — в развалинах или подземных переходах. Очень эффективная тактика.
В этот день с утра Дин был чем-то озабочен, но нашел время предупредить Олле, что жрец-хранитель ждет их, дабы оказать второй знак доверия. Это высокая честь, и не многие взрослые удостоены ее.
До резиденции жреца они добирались на метро с двумя пересадками и в сопровождении группы боевиков. Олле был слишком заметен, и стать его угадывалась под любым гримом. Вообще, признаков, что за ними охотились, как сказал Дин, не было. То ли Джольфу было не до них, то ли взрыв лимузина на шоссе был достаточно убедительным.
Жрец ждал их в музее тотемов. Он был в своей спецодежде — алой мантии и синей шапке в звездах, он обнял Дина и тепло поздоровался с Олле.
— Наслышан о ваших успехах. Этот цементный смерть-завод, я ненавидел его со времен студенчества: архаичная технология, насмешка над здравым смыслом. Я смотрел — после вашего вакуумного взрыва там вообще только прах и тлен.
— Ничего особенного, профессор. Ухитрились накрыть завод облаком бензинового аэрозоля, потом всего одна ракета, взрыв, выгорание кислорода и схлопывание образующегося вакуума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
После длинной паузы пророк произносит:
— Диктатура церкви!
И сдавленный полушепот репрезентанта:
— Помяни Господи царя Давида и всю кротость его! Вы с ума сошли, Джонс. Диктатура церкви! Было это, все было! Нам не хватает только светской власти, не хватает еще взвалить на церковь ответственность за все, что творится в нашем обществе всеобщего благоденствия. Вы задумывались над вопросом, почему за три тысячи лет церковь пережила и вынесла все — смену властей и формаций, войны и катаклизмы, средневековье и возрождение, революции социальные и технические? И уцелела. Все проходило, а церковь стоит. Сказал бы теперь Экклезиаст: «Бывает нечто, о чем говорят: „Смотри, это новость“; но это было уже в веки, бывшие прежде нас»? Новое приходит каждый день. Человечество осваивает новые миры, а церковь стоит! Человек овладевает механизмом наследственности и творит чудеса, о которых молчит Библия, а церковь стоит!.. Я стар и хотел бы служить добру, но ложен был мой путь, и вижу: я повинен во зле…
Пророк непочтительно перебивает его:
— К чему столько пафоса и эмоций! Диктатура неизбежна, и сие от нас не зависит: язычество набирает силу, идейная борьба с ним не дает результатов, обстоятельства принуждают к насилию.
Я уполномочен объявить вам, господа, что по общему согласию руководство движением отныне полностью переходит в мои руки. Его преосвященство не нашел общего языка с теми, кто нас финансирует…
— Тут неподалеку на помойке недавно видели собаку. Я вас покидаю, господа. — В старческом голосе репрезентанта слышится ирония. — Надо съездить, возможно, и мне повезет. А потом пойду… повою.
В этот раз пауза тянется нескончаемо, присутствующим надо время, чтобы прийти в себя от шока.
— Репрезентант слишком тонкий политик. Он не понимает духа времени. Больше прямоты, больше действий, больше наглости. Вот чего мы ждем от вас. — Это тоже знакомый по телевидению голос папаши Харисидиса.
— Совершенно с вами согласен, — говорит пророк. — Мы хотим, чтобы вы убедились в нашей готовности к действию.
— Лоудмены могут выступить в любой момент. Покончим с язычниками!
— Да! И я полагаю, весьма полезным будет, если Джольф Четвертый, чистейший-в-помыслах, нанесет удар по гидропонным предприятиям. В любом случае мы в этом замешаны не будем…
Совещание длится более двух часов, и постепенно перед Нури и Норманом разворачивается картина заговора — масштабного, охватывающего все звенья государственного аппарата.
По мнению пророка, движение достигло своего апогея, когда к нему примкнул известный своими радикальными убеждениями отставной генерал Баргис. Генерал привел с собой полтораста тысяч горластых фанатиков тишины и порядка: после ликвидации регулярной армии — вынужденная уступка ассоциированному миру — многие офицеры примкнули к движению генерала. Генерал оказался настоящей находкой, он воплотил в дело соглашение о сотрудничестве. Он создал и возглавил военный штаб, наладил взаимодействие с полицией, особенно с теми ее формированиями, которые непосредственно вели бои с армией Авроры, нашел общий язык с синдикатом Джольфа и умело пользовался услугами его анатомов. Короче — он взял на себя всю оперативную подготовку переворота, оставив за пророком идеологию и связи с картелем. Это было очень удобно, обширный опыт генерала оказался как нельзя кстати. Подготовку можно считать законченной, остановка лишь за деловыми кругами.
После того как господин Харисидис заверил присутствующих, что деятельность штаба встречает понимание в деловых кругах и что премьер-министр, милейший, надо сказать, человек и широких взглядов, полностью в курсе событий, совещание приступило к обсуждению конкретных деталей намечаемого переворота.
Норман дослушал все до конца, вынул из аппарата и спрятал на груди кассету.
— Спасибо, Вальд. Твою услугу переоценить нельзя! Мы еще увидимся. — Лицо его было отрешенным и замкнутым. — А сейчас я должен исчезнуть.
— Что будет, Норман?
— Будет то, что должно быть. Это судороги уходящего. Править по-старому они не в состоянии. Нового принять не могут, в новом для них места нет. В прошлом такая ситуация рождала фашизм. Будет борьба. И знаешь, что в ней самое страшное? — Он помолчал. — То, что лоудмены тоже люди.
Он застегнул на груди лямки пояса астронавта и оглянулся в дверях:
— До встречи, друг.
— Тебя убьют, Норман.
— Ну, не сразу. — Норман натянул шлем, улыбнулся. — Я пока еще депутат парламента, а они вынуждены до поры соблюдать приличия.
* * *
Олле вошел в руководящий состав центрального штаба армии Авроры как-то незаметно для себя. Сначала Дин привлекал его к обработке и анализу информации, поступающей от разведывательных групп, потом Олле постигал основанную на скрупулезной исполнительности и дисциплине тактику партизанской войны в городских условиях и накапливал личный боевой опыт. В последнее время, случалось, Олле командовал боевыми группами «многослойного прикрытия». В штабе считали, и Олле разделял эту точку зрения, что в городской операции главное — прикрытие. Это когда две-три независимо действующие диверсионные группы выполняют главную задачу, а мгновенно возникающие группы прикрытия отвлекают на себя полицейские силы и тут же исчезают в толпе, а ночью — в развалинах или подземных переходах. Очень эффективная тактика.
В этот день с утра Дин был чем-то озабочен, но нашел время предупредить Олле, что жрец-хранитель ждет их, дабы оказать второй знак доверия. Это высокая честь, и не многие взрослые удостоены ее.
До резиденции жреца они добирались на метро с двумя пересадками и в сопровождении группы боевиков. Олле был слишком заметен, и стать его угадывалась под любым гримом. Вообще, признаков, что за ними охотились, как сказал Дин, не было. То ли Джольфу было не до них, то ли взрыв лимузина на шоссе был достаточно убедительным.
Жрец ждал их в музее тотемов. Он был в своей спецодежде — алой мантии и синей шапке в звездах, он обнял Дина и тепло поздоровался с Олле.
— Наслышан о ваших успехах. Этот цементный смерть-завод, я ненавидел его со времен студенчества: архаичная технология, насмешка над здравым смыслом. Я смотрел — после вашего вакуумного взрыва там вообще только прах и тлен.
— Ничего особенного, профессор. Ухитрились накрыть завод облаком бензинового аэрозоля, потом всего одна ракета, взрыв, выгорание кислорода и схлопывание образующегося вакуума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127