.. — осторожно ухватил Блант вынырнувший из потока слов Франчески хвостик противоречия. — «Должна была принимать вещи именно так...»
— Не думаю, что в том есть моя вина, но... Просто Мардж оказалась немного умнее, чем те, с кем можно запросто играть в такие игры. Боюсь, что она о многом догадывается. А если говорить точно — видит своего шефа насквозь. Да, думаю, оно и к лучшему: у меня сложилось впечатление, что за госпожой Каллахен наш резидент как за каменной стеной. Не знаю, как закону и справедливости, а вот ему лично Мардж предана всецело.
— Да, резиденту Биберу не стоило далеко отходить от своей секретарши, — с досадливой иронией заметил инспектор. — Тогда бы его не занесло туда, куда занесло, если судить по рапорту господина следователя...
Франческа недоуменно воззрилась на него:
— С нашим резидентом — не все в порядке?..
— Ладно, мисс Кальвини... — Блант тяжело вздохнул. — Ладно... Мы уже достаточно хорошо ознакомились с вашим мнением о Марджори Каллахен... Теперь...
Он встал из-за стола и стал расхаживать по кабинету, заложив руки за спину.
— Вы уже достаточно заморочили нам голову... Позвольте уж теперь только мне задавать вам вопросы. Вернемся, так сказать, к нормальному способу работы: я буду спрашивать, а вы — отвечать. Ясно, однозначно и без особых размышлений. Впрочем, думаю, вам особо объяснять тут нечего...
Гвидо выразительным жестом пододвинул Франческе пепельницу, и та погасила в ней сигарету, сумев этим жестом выразить свое полнейшее согласие с предложенным ей образом действий.
* * *
Гул нездешних крыл... Листер осторожно повел стволом бластера вверх, но Штучка остановил его неторопливым жестом знающего человека. Их четверка недалеко оторвалась от тройки с Дурной Травой во главе. Не более чем на километр. Рога дал знак остановиться на привал и опустился на подходящую глыбу, торчащую из рыжей щебенки.
Микис тоже слышал этот гул. Но мысленно он пребывал в другой Вселенной. В той, в которой у него теперь был друг. Внешне этот его друг не выглядел никак. Точнее, Микис не мог связать тот его образ, что медленно и мучительно складывался в его душе, с неказистым красноватым булыжником, прижатым надежной повязкой к животу. Камень стал для него предметом уважаемым — чем-то вроде персонального телефона, связывающего его с теми сферами, ступить в которые иным не дано. Ключом к обиталищу кого-то богоподобного. Нет, не богоподобного! Друга. Именно — друга.
Ключом, но не самим же другом!
Они теперь понимали друг друга. Почти говорили. Хотя Микис, от рождения способный к языкам и свободно болтающий на дюжине принятых в Обитаемом Космосе диалектов, не мог сказать с уверенностью, на каком из известных ему языков происходил этот их разговор — сбивчивый и непрерывный одновременно. Не та цепь смутных чувств, что позвала его на помощь попавшим в Ловушку спутникам, а затем вывела их всех из капкана, нет — это был уже обмен более-менее ясно сформулированными мыслями.
Этот странный диалог и был смыслом его, Микиса Палладини, существования в последние сутки. Разговор продолжался даже во время их дневного нервного, неспокойного сна. Его перестало удивлять все это. Словно так и должно было быть всегда. У Микиса успела выработаться привычка — машинально прижимать повязку с камнем к животу, как только его контакт с невидимым собеседником начинал ослабевать.
Поэтому он оказался последним из всех, услышавших этот пришедший с небес звук. Да, собственно, не он, а как раз этот его незримый друг услышал его и... притих. И на Микиса словно бы шикнул.
Что-то важное затевалось там — в закрытом занавесом тумана небе.
Все семеро путников замерли.
К надвигающемуся с высоты трепещущему гулу добавились сначала едва слышные, а потом уже легко различимые голоса — совсем не птичьи, скорее какие-то потусторонние, переполненные сжимающей душу тоской, высоким, клокочущим гневом и в то же время такой же высокой, прозрачной и отрешенной радостью. Они то вскрикивали, то окликали друг друга, то заводили сбивчивый, перерастающий в гомон разговор, эти невидимые и странные существа...
А туман становился все плотнее, все реальнее — словно был соткан не из мельчайших капель влаги, а из камня или из тусклого, матового металла. И словно каменные или кованые своды наполнились гулким, перекатывающимся эхом, которое бесконечно повторяло и перебрасывало с одного конца плато на другой раздававшиеся в нем голоса таинственных крылатых созданий.
А потом к этим слышимым голосам добавились другие — сродни тем, что изредка окликали Микиса во время его пути через Аш-Ларданар. Сродни голосу его незримого друга. Только были эти неслышимые голоса тревожны и беспомощны. Не обращенные ни к кому, они словно вторили той тоске и тому гневу, которые принесли сюда, на каменное ложе горного плато, невидимые крылья... Душа Микиса сжалась, засуетилась в тесноватой клетке его порядком утомленной плоти. А его друг словно очнулся и вновь заговорил.
Но заговорил не с ним. Незримый приятель Микиса обратился к тем — смятенным и испуганным соплеменникам, неожиданно снизошедшим на Аш-Ларданар. Теперь Микис понял, что то были именно соплеменники его друга, такие же невидимые, преисполненные неземной мудрости и так же, как и его незримый собеседник, — обреченные. Обреченные на нечто такое, чего ни вместить, ни постигнуть человеческий разум не мог. Только вот были они растеряны, и мудрость их была еще только мудростью новорожденных, явившихся в новый и чуждый для них мир.
Палладини испуганно оглянулся на Рогу. Тот замер, словно врос в камни, между которыми укрылся. Картежника и вовсе не было видно. И даже сигналы — криком неизвестной твари — перестали доноситься из тумана.
* * *
Час с небольшим словесного пинг-понга с мисс Кальвини порядком умотал Ференца Бланта. А вот подполковнику Дель Рею удалось сберечь свои силы, лишь изредка вмешиваясь в словесную дуэль двух своих коллег.
Оставшись наконец одни, члены комиссии некоторое время сердито перебирали разложенные перед ними бумаги, демонстративно не глядя друг на друга.
— Странные птички, однако, живут в вашей голубятне, — прервал паузу Блант. — Майор Кальвини могла бы пройти проверку без сучка и задоринки, но сделала все, чтобы навлечь на себя как можно больше подозрений... Был момент, когда я даже подумал, что она специально их на себя навлекает, чтобы покрыть кого-то другого. Или скрыть что-то большее, чем просто работа на мафию. И еще... Я не могу отделаться от впечатления, что мисс специально намудрила с этим вторым талисманом, чтобы нам и в голову не приходило больше, что этой чертовой лапкой отоварила следователя тоже она...
— Самое неприятное состоит в том, — роясь в бумагах, процедил Гвидо, — что решительно никаких зацепок нам показания мисс Франчески не дают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152
— Не думаю, что в том есть моя вина, но... Просто Мардж оказалась немного умнее, чем те, с кем можно запросто играть в такие игры. Боюсь, что она о многом догадывается. А если говорить точно — видит своего шефа насквозь. Да, думаю, оно и к лучшему: у меня сложилось впечатление, что за госпожой Каллахен наш резидент как за каменной стеной. Не знаю, как закону и справедливости, а вот ему лично Мардж предана всецело.
— Да, резиденту Биберу не стоило далеко отходить от своей секретарши, — с досадливой иронией заметил инспектор. — Тогда бы его не занесло туда, куда занесло, если судить по рапорту господина следователя...
Франческа недоуменно воззрилась на него:
— С нашим резидентом — не все в порядке?..
— Ладно, мисс Кальвини... — Блант тяжело вздохнул. — Ладно... Мы уже достаточно хорошо ознакомились с вашим мнением о Марджори Каллахен... Теперь...
Он встал из-за стола и стал расхаживать по кабинету, заложив руки за спину.
— Вы уже достаточно заморочили нам голову... Позвольте уж теперь только мне задавать вам вопросы. Вернемся, так сказать, к нормальному способу работы: я буду спрашивать, а вы — отвечать. Ясно, однозначно и без особых размышлений. Впрочем, думаю, вам особо объяснять тут нечего...
Гвидо выразительным жестом пододвинул Франческе пепельницу, и та погасила в ней сигарету, сумев этим жестом выразить свое полнейшее согласие с предложенным ей образом действий.
* * *
Гул нездешних крыл... Листер осторожно повел стволом бластера вверх, но Штучка остановил его неторопливым жестом знающего человека. Их четверка недалеко оторвалась от тройки с Дурной Травой во главе. Не более чем на километр. Рога дал знак остановиться на привал и опустился на подходящую глыбу, торчащую из рыжей щебенки.
Микис тоже слышал этот гул. Но мысленно он пребывал в другой Вселенной. В той, в которой у него теперь был друг. Внешне этот его друг не выглядел никак. Точнее, Микис не мог связать тот его образ, что медленно и мучительно складывался в его душе, с неказистым красноватым булыжником, прижатым надежной повязкой к животу. Камень стал для него предметом уважаемым — чем-то вроде персонального телефона, связывающего его с теми сферами, ступить в которые иным не дано. Ключом к обиталищу кого-то богоподобного. Нет, не богоподобного! Друга. Именно — друга.
Ключом, но не самим же другом!
Они теперь понимали друг друга. Почти говорили. Хотя Микис, от рождения способный к языкам и свободно болтающий на дюжине принятых в Обитаемом Космосе диалектов, не мог сказать с уверенностью, на каком из известных ему языков происходил этот их разговор — сбивчивый и непрерывный одновременно. Не та цепь смутных чувств, что позвала его на помощь попавшим в Ловушку спутникам, а затем вывела их всех из капкана, нет — это был уже обмен более-менее ясно сформулированными мыслями.
Этот странный диалог и был смыслом его, Микиса Палладини, существования в последние сутки. Разговор продолжался даже во время их дневного нервного, неспокойного сна. Его перестало удивлять все это. Словно так и должно было быть всегда. У Микиса успела выработаться привычка — машинально прижимать повязку с камнем к животу, как только его контакт с невидимым собеседником начинал ослабевать.
Поэтому он оказался последним из всех, услышавших этот пришедший с небес звук. Да, собственно, не он, а как раз этот его незримый друг услышал его и... притих. И на Микиса словно бы шикнул.
Что-то важное затевалось там — в закрытом занавесом тумана небе.
Все семеро путников замерли.
К надвигающемуся с высоты трепещущему гулу добавились сначала едва слышные, а потом уже легко различимые голоса — совсем не птичьи, скорее какие-то потусторонние, переполненные сжимающей душу тоской, высоким, клокочущим гневом и в то же время такой же высокой, прозрачной и отрешенной радостью. Они то вскрикивали, то окликали друг друга, то заводили сбивчивый, перерастающий в гомон разговор, эти невидимые и странные существа...
А туман становился все плотнее, все реальнее — словно был соткан не из мельчайших капель влаги, а из камня или из тусклого, матового металла. И словно каменные или кованые своды наполнились гулким, перекатывающимся эхом, которое бесконечно повторяло и перебрасывало с одного конца плато на другой раздававшиеся в нем голоса таинственных крылатых созданий.
А потом к этим слышимым голосам добавились другие — сродни тем, что изредка окликали Микиса во время его пути через Аш-Ларданар. Сродни голосу его незримого друга. Только были эти неслышимые голоса тревожны и беспомощны. Не обращенные ни к кому, они словно вторили той тоске и тому гневу, которые принесли сюда, на каменное ложе горного плато, невидимые крылья... Душа Микиса сжалась, засуетилась в тесноватой клетке его порядком утомленной плоти. А его друг словно очнулся и вновь заговорил.
Но заговорил не с ним. Незримый приятель Микиса обратился к тем — смятенным и испуганным соплеменникам, неожиданно снизошедшим на Аш-Ларданар. Теперь Микис понял, что то были именно соплеменники его друга, такие же невидимые, преисполненные неземной мудрости и так же, как и его незримый собеседник, — обреченные. Обреченные на нечто такое, чего ни вместить, ни постигнуть человеческий разум не мог. Только вот были они растеряны, и мудрость их была еще только мудростью новорожденных, явившихся в новый и чуждый для них мир.
Палладини испуганно оглянулся на Рогу. Тот замер, словно врос в камни, между которыми укрылся. Картежника и вовсе не было видно. И даже сигналы — криком неизвестной твари — перестали доноситься из тумана.
* * *
Час с небольшим словесного пинг-понга с мисс Кальвини порядком умотал Ференца Бланта. А вот подполковнику Дель Рею удалось сберечь свои силы, лишь изредка вмешиваясь в словесную дуэль двух своих коллег.
Оставшись наконец одни, члены комиссии некоторое время сердито перебирали разложенные перед ними бумаги, демонстративно не глядя друг на друга.
— Странные птички, однако, живут в вашей голубятне, — прервал паузу Блант. — Майор Кальвини могла бы пройти проверку без сучка и задоринки, но сделала все, чтобы навлечь на себя как можно больше подозрений... Был момент, когда я даже подумал, что она специально их на себя навлекает, чтобы покрыть кого-то другого. Или скрыть что-то большее, чем просто работа на мафию. И еще... Я не могу отделаться от впечатления, что мисс специально намудрила с этим вторым талисманом, чтобы нам и в голову не приходило больше, что этой чертовой лапкой отоварила следователя тоже она...
— Самое неприятное состоит в том, — роясь в бумагах, процедил Гвидо, — что решительно никаких зацепок нам показания мисс Франчески не дают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152