Он действовал только в твоих интересах, — попыталась объяснить ему мать. — В твоих и — корпорации. И хочет он лишь одного: чтобы впредь ты вел себя поосмотрительнее — как в личной жизни, так и в бизнесе. Твой папа всегда возлагал на тебя огромные надежды. А ты, как его единственный наследник, должен блюсти семейные традиции.
— Традиции, — задумчиво произнес Александр. — Да, насколько я помню, семейные традиции всегда имели для вас колоссальное значение.
— Самое главное для меня — чтобы ты был счастлив, — заверила его мать. — До сих пор же мне казалось, что твой стиль жизни не позволит тебе обрести настоящее счастье.
— Ты меня так хорошо знаешь, мамочка, — вздохнул он.
— Поверь мне, сынок, — сказала она. — Ведь я и папу твоего знаю ничуть не хуже, чем он сам. Возможно — даже лучше. Да, он тогда очень на тебя рассердился. Я бы сказала даже — пришел в бешенство. Случись так, что слухи о трагической гибели этой швейцарской девушки просочились бы в прессу, последствия для тебя, да и для корпорации, были бы самые трагичные. Если не катастрофические. Твой папа понял, что должен предпринять какие-то решительные шаги, чтобы наставить тебя на путь истинный, однако никогда — слышишь — никогда! — не стал бы лишать тебя наследства! Он ведь никогда не мог долго на тебя гневаться. Просто он такой человек. Взрывается подобно вулкану. В гневе он страшен, однако и отходит довольно быстро. Он всегда такой был. Сам увидишь — все обойдется.
— Мне бы твою уверенность, — вздохнул Александр. — Ты не была там, мамочка — ты его не видела. Мне никогда ещё не приходилось видеть его в такой ярости.
— А тебя не было здесь, когда ему позвонил его человек из Женевы, — напомнила Мелина. — Вот это было страшно. Он просто рвал и метал. По словам Елены, он едва не разнес всю библиотеку. Она потом неделю наводила там порядок. Но, как я и говорила, остыл он довольно быстро.
— Надеюсь, что ты права, — сказал Александр. — Поверь, я и сам очень страдаю из-за того, что отношения с отцом осложнились.
— Александр… — она протянула руку и ласково потрепала его по щеке. — Я хочу, чтобы ты запомнил навсегда: я любила и люблю тебя больше жизни. И всегда, что бы с тобой ни случилось, принимала твою сторону.
— Да, мамочка, я это знаю, — улыбнулся Александр.
— Да, сынок, сейчас ты это знаешь, — подчеркнула Мелина. — Но если вдруг настанет день, когда ты почему-либо не будешь в этом уверен — вспомни мои слова. И то же самое относится к твоему папе, Александр — он тоже любит тебя больше жизни. Любой из нас с радостью отдал бы её ради тебя.
— Я знаю это, мамочка, — повторил Александр. Он уже видел, что мама чрезмерно разволновалась.
— Ты ведь для меня настоящее чудо, ниспосланное мне Богом, Александр, — еле слышно прошептала она. — Если бы ты знал, как я о тебе молилась. И Господь даровал мне тебя — прекрасного сильного мальчика. Хотя врачи в один голос уверяли, что это невозможно. Ты сделал меня счастливой, когда я уже почти сдалась.
Вошел Караманлис.
— Александр, мне кажется, тебе уже нужно уйти, — твердо сказал он. — Твоей матери необходимо отдохнуть.
Александр кивнул, затем снова обратился к матери:
— Я должен идти, manna mou, — промолвил он. — Я зайду позже.
— Хорошо, сынок, — прошептала она. Голос её был уже почти не слышен. — Только не очень задерживайся.
Александр склонился над ней, легонько поцеловал в щеку и вышел из комнаты.
Константин Киракис нервно мерил шагами пол в своем кабинете. За последний час он выкурил добрых полдюжины своих излюбленных египетских сигарет. Мелина — его обожаемая жена и верная спутница жизни — угасала на глазах, а он был бессилен хоть чем-то помочь ей. Никогда прежде всемогущий и уверенный в себе Киракис не ощущал подобной беспомощности. И сейчас, глядя на умирающую жену и сознавая, что кончина её неотвратима, он сам испытывал смертные муки.
— Папа?
Вздрогнув от неожиданности, Киракис обернулся и увидел Александра, который, повесив голову, стоя в дверном проеме. Киракис жестом пригласил его войти. Александр молча пересек комнату и обессиленно рухнул в кресло напротив письменного стола отца. И, не говоря ни слова, горестно покачал головой.
— Ты уже виделся с матерью? — спросил Киракис, закуривая очередную сигарету.
Александр кивнул.
— До сих пор не могу поверить, что все это происходит на самом деле, — глухо промолвил он. — В последний раз, когда я её видел — Господи, ведь это было всего несколько месяцев назад, на Рождество! — она выглядела совершенно нормально. Даже казалась мне цветущей! Как же это возможно?
— Сам не представляю, — с горечью произнес Киракис. — После возвращения из Нью-Йорка она чувствовала себя прекрасно. Да и выглядела просто как огурчик. — Он присел на краешек массивного стола. — И вдруг, ни с того, ни с сего, несколько дней назад… Как гром среди ясного неба. — Он беспомощно передернул плечами. — Просто ума не приложу — что могло случиться?
Александр встрепенулся и поднял голову.
— Несколько дней назад? — спросил он. — Несколько? И ты столько прождал, прежде чем решился дать мне знать? Почему?
— Поначалу никто не думал, что речь идет не просто об обычном недомогании, — ответил Киракис, загасив окурок. — Мелина в последние годы вообще остро реагировала на перемену погоды, вот и в этот раз все решили, что дело именно в погоде. Да, она чаще обычного жаловалась на усталость, но в остальном — казалось, что все совершенно нормально. То, что на самом деле все гораздо хуже, я понял лишь сегодня утром — и сразу отправил тебе телефонограмму. А потом послал за Периклом.
— Ты так веришь в целительные возможности Караманлиса? — не удержавшись, спросил Александр. — Может быть, в больнице ей сумели бы помочь?
Киракис отрицательно покачал головой.
— Караманлис — замечательный врач, — сказал он. — А твоей матушке, Александр, помочь, увы, невозможно. Перикл и без того сделал все возможное, чтобы ты застал её в живых.
— Мамочка считает, что все в руках Божьих, — произнес вдруг Александр, припоминая разговор с Мелиной.
Киракис грустно улыбнулся.
— Да, — со вздохом произнес он. — Она всегда непоколебимо верила в Бога. Жаль, что я не могу разделить этой веры. Я всегда находил это крайне обременительным.
Александр кивнул.
— Да, я тоже никак не мог заставить себя поверить в Бога, — признался он. — Тем более — сейчас. Хотя я готов сказать или сделать все, что угодно, лишь бы мамочка была счастлива. Я пообещал ей, что попытаюсь уверовать… Для неё это очень важно.
Киракис, в свою очередь, понимающе кивнул. Он тоже дал Мелине такое же обещание, хотя вовсе не был уверен, что его сдержит.
— Я готов на все, чтобы она отошла счастливой и умиротворенной, — промолвил он.
Александр ненадолго призадумался, потом сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
— Традиции, — задумчиво произнес Александр. — Да, насколько я помню, семейные традиции всегда имели для вас колоссальное значение.
— Самое главное для меня — чтобы ты был счастлив, — заверила его мать. — До сих пор же мне казалось, что твой стиль жизни не позволит тебе обрести настоящее счастье.
— Ты меня так хорошо знаешь, мамочка, — вздохнул он.
— Поверь мне, сынок, — сказала она. — Ведь я и папу твоего знаю ничуть не хуже, чем он сам. Возможно — даже лучше. Да, он тогда очень на тебя рассердился. Я бы сказала даже — пришел в бешенство. Случись так, что слухи о трагической гибели этой швейцарской девушки просочились бы в прессу, последствия для тебя, да и для корпорации, были бы самые трагичные. Если не катастрофические. Твой папа понял, что должен предпринять какие-то решительные шаги, чтобы наставить тебя на путь истинный, однако никогда — слышишь — никогда! — не стал бы лишать тебя наследства! Он ведь никогда не мог долго на тебя гневаться. Просто он такой человек. Взрывается подобно вулкану. В гневе он страшен, однако и отходит довольно быстро. Он всегда такой был. Сам увидишь — все обойдется.
— Мне бы твою уверенность, — вздохнул Александр. — Ты не была там, мамочка — ты его не видела. Мне никогда ещё не приходилось видеть его в такой ярости.
— А тебя не было здесь, когда ему позвонил его человек из Женевы, — напомнила Мелина. — Вот это было страшно. Он просто рвал и метал. По словам Елены, он едва не разнес всю библиотеку. Она потом неделю наводила там порядок. Но, как я и говорила, остыл он довольно быстро.
— Надеюсь, что ты права, — сказал Александр. — Поверь, я и сам очень страдаю из-за того, что отношения с отцом осложнились.
— Александр… — она протянула руку и ласково потрепала его по щеке. — Я хочу, чтобы ты запомнил навсегда: я любила и люблю тебя больше жизни. И всегда, что бы с тобой ни случилось, принимала твою сторону.
— Да, мамочка, я это знаю, — улыбнулся Александр.
— Да, сынок, сейчас ты это знаешь, — подчеркнула Мелина. — Но если вдруг настанет день, когда ты почему-либо не будешь в этом уверен — вспомни мои слова. И то же самое относится к твоему папе, Александр — он тоже любит тебя больше жизни. Любой из нас с радостью отдал бы её ради тебя.
— Я знаю это, мамочка, — повторил Александр. Он уже видел, что мама чрезмерно разволновалась.
— Ты ведь для меня настоящее чудо, ниспосланное мне Богом, Александр, — еле слышно прошептала она. — Если бы ты знал, как я о тебе молилась. И Господь даровал мне тебя — прекрасного сильного мальчика. Хотя врачи в один голос уверяли, что это невозможно. Ты сделал меня счастливой, когда я уже почти сдалась.
Вошел Караманлис.
— Александр, мне кажется, тебе уже нужно уйти, — твердо сказал он. — Твоей матери необходимо отдохнуть.
Александр кивнул, затем снова обратился к матери:
— Я должен идти, manna mou, — промолвил он. — Я зайду позже.
— Хорошо, сынок, — прошептала она. Голос её был уже почти не слышен. — Только не очень задерживайся.
Александр склонился над ней, легонько поцеловал в щеку и вышел из комнаты.
Константин Киракис нервно мерил шагами пол в своем кабинете. За последний час он выкурил добрых полдюжины своих излюбленных египетских сигарет. Мелина — его обожаемая жена и верная спутница жизни — угасала на глазах, а он был бессилен хоть чем-то помочь ей. Никогда прежде всемогущий и уверенный в себе Киракис не ощущал подобной беспомощности. И сейчас, глядя на умирающую жену и сознавая, что кончина её неотвратима, он сам испытывал смертные муки.
— Папа?
Вздрогнув от неожиданности, Киракис обернулся и увидел Александра, который, повесив голову, стоя в дверном проеме. Киракис жестом пригласил его войти. Александр молча пересек комнату и обессиленно рухнул в кресло напротив письменного стола отца. И, не говоря ни слова, горестно покачал головой.
— Ты уже виделся с матерью? — спросил Киракис, закуривая очередную сигарету.
Александр кивнул.
— До сих пор не могу поверить, что все это происходит на самом деле, — глухо промолвил он. — В последний раз, когда я её видел — Господи, ведь это было всего несколько месяцев назад, на Рождество! — она выглядела совершенно нормально. Даже казалась мне цветущей! Как же это возможно?
— Сам не представляю, — с горечью произнес Киракис. — После возвращения из Нью-Йорка она чувствовала себя прекрасно. Да и выглядела просто как огурчик. — Он присел на краешек массивного стола. — И вдруг, ни с того, ни с сего, несколько дней назад… Как гром среди ясного неба. — Он беспомощно передернул плечами. — Просто ума не приложу — что могло случиться?
Александр встрепенулся и поднял голову.
— Несколько дней назад? — спросил он. — Несколько? И ты столько прождал, прежде чем решился дать мне знать? Почему?
— Поначалу никто не думал, что речь идет не просто об обычном недомогании, — ответил Киракис, загасив окурок. — Мелина в последние годы вообще остро реагировала на перемену погоды, вот и в этот раз все решили, что дело именно в погоде. Да, она чаще обычного жаловалась на усталость, но в остальном — казалось, что все совершенно нормально. То, что на самом деле все гораздо хуже, я понял лишь сегодня утром — и сразу отправил тебе телефонограмму. А потом послал за Периклом.
— Ты так веришь в целительные возможности Караманлиса? — не удержавшись, спросил Александр. — Может быть, в больнице ей сумели бы помочь?
Киракис отрицательно покачал головой.
— Караманлис — замечательный врач, — сказал он. — А твоей матушке, Александр, помочь, увы, невозможно. Перикл и без того сделал все возможное, чтобы ты застал её в живых.
— Мамочка считает, что все в руках Божьих, — произнес вдруг Александр, припоминая разговор с Мелиной.
Киракис грустно улыбнулся.
— Да, — со вздохом произнес он. — Она всегда непоколебимо верила в Бога. Жаль, что я не могу разделить этой веры. Я всегда находил это крайне обременительным.
Александр кивнул.
— Да, я тоже никак не мог заставить себя поверить в Бога, — признался он. — Тем более — сейчас. Хотя я готов сказать или сделать все, что угодно, лишь бы мамочка была счастлива. Я пообещал ей, что попытаюсь уверовать… Для неё это очень важно.
Киракис, в свою очередь, понимающе кивнул. Он тоже дал Мелине такое же обещание, хотя вовсе не был уверен, что его сдержит.
— Я готов на все, чтобы она отошла счастливой и умиротворенной, — промолвил он.
Александр ненадолго призадумался, потом сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147