– сдержанно осведомился Лосев.
– Знакомая. Да нет… Вы ж меня по адресу взяли. А она… И вообще такие сведения вы обязаны скрывать. Я не подумал. Извините за наивный вопрос.
Глинский постепенно осваивался с обстановкой и все больше наглел. Черные глаза его зло поблескивали, на сухом, крепком лице появилась и уже не сходила ироническая усмешка.
– Так что спрашивайте, спрашивайте, – снисходительно разрешил он. – По мере сил буду отвечать.
– Что ж, попробуем, – согласился Лосев. – И для начала очертим круг ваших знакомых. Даже два круга. Вот первый. Маргариту Евсеевну знаете?
– Ну, допустим, знаю. Что из этого?
– Веру тоже знаете, Хрисанову?
– Знаю.
– А Раю?
– Вы что, – насмешливо поинтересовался Глинский, – по моим амурным делам специализируетесь? С кем, значит, спал, да? А я, знаете, джентльмен и на такие вопросы…
– Какой вы джентльмен, я знаю, – невольно сорвавшись, угрожающе сказал Лосев и, досадуя на себя, уже ровным тоном переспросил. – Так Раю знаете?
Глинский бросил на него настороженный взгляд.
– Знаю, – коротко ответил он.
– Пока все, – заключил Лосев. – По первому кругу знакомств. Теперь второй круг. Шанина Диму знаете?
– Представьте себе, знаю, – с вызовом ответил Глинский.
– Бобрикова?
– Тоже знаю.
– Нину Сергеевну?
– Знаю.
С каждым новым именем настроение Глинского все больше портилось. Он начинал злиться и трусить тоже.
Лосев делал вид, что ничего не замечает, и все так же спокойно и ровно продолжал спрашивать.
– А Льва Константиновича знаете?
– Знаю… – в голосе Глинского впервые мелькнула неуверенность.
– Виктора Коменкова?
– Ну, и этого знаю. Что из того?
– А вы не догадываетесь?
– Даже не собираюсь догадываться. И вообще… – Глинский начинал нервничать. – Бросьте ваши дурацкие вопросы. Я вам могу еще сотню знакомых назвать.
– Не надо. Пока хватит, – возразил Лосев. – Это, ведь, не только круг ваших знакомых, но и круг известных нам дел, точнее, преступлений. И вы все прекрасно уловили, не притворяйтесь.
– Вы мне лучше загадки не загадывайте, – угрожающе произнес Глинский. – А то я вообще больше слова не скажу, увидите.
– Ладно, – покладисто, даже охотно согласился Лосев. – Не буду загадывать загадок, – и, неожиданно вынув из папки изготовленную Глинским доверенность, резко спросил: – Вы писали?
Глинский бросил взгляд на бланк, секунду помедлил, потом нахально посмотрел Виталию в глаза и с вызовом сказал:
– Ну, я.
Лосев вынул вторую доверенность.
– А эту?
– Ого! Какая коллекция! Ну, и эту писал.
– Такое признание делает вам честь, Глинский, – усмехнулся Виталий. – Выходит, сообразили, что отпираться бесполезно?
– Что я сообразил, вас не касается.
– Ладно. Так кто же вам платил за эту работу?
– Никто. Так, знаете, баловался, – насмешливо ответил Глинский.
– Ну, побаловались и кому отдали?
– Выбросил. И кто-то, видимо, подобрал.
– Так. Значит, на вопросы отвечать не желаете?
– А вы это только что сообразили?
– А вы сообразили, почему прокурор дал санкцию на ваш арест?
Это был для Лосева тот редчайший случай, когда человек оказался до такой степени враждебен и ненавистен ему, даже как-то внутренне неприемлем что ли, что контакт с ним никак не возникал, просто не мог возникнуть.
И Виталий сам начинал нервничать. Между тем, задача допроса была очень сложной. Чтобы дело двинулось дальше, требовалось не только изобличить Глинского и заставить признаться во всем, но добиться от него новых сведений, самых опасных для Глинского и поэтому тщательно им оберегаемых. А для таких признаний следовало заставить его прежде всего задуматься и еще – разбудить страх за собственную шкуру. И Виталий попытался взять себя в руки.
– Я почему-то надеялся, Глинский, что вы поведете себя умнее. Неужели не поняли, что я не случайно очертил два круга ваших знакомств?
– А вот не понял, представьте себе
– Ну, что ж делать. Тогда на время отложим эту тему. Скажите, Глинский, почему вы работаете вахтером?
– К вашему сведению, у нас любой труд почетен.
– А какое у вас образование?
– Вас не касается. Впрочем… ну, кончил педагогический. Так сказать, учитель.
– Почему же стали вахтером, интересно?
– Вам в самом деле интересно? – насмешливо полюбопытствовал Глинский.
– В самом деле, – вполне искренне ответил Виталий.
Глинский, видимо, его искренность уловил, и это ему польстило. Ведь в данном случае интерес проявлялся к нему самому, а не к его поступкам, как до сих пор. А собой Глинский всегда необычайно, высокомерно гордился и ставил себя куда выше остальных людей.
– Почему вахтером? – снисходительно переспросил он. – Пожелал. Больше, знаете, свободного времени… для самообразования. И вообще, – он пожал плечами, – карьеру делать не хочу, строить там что-то – тоже не хочу. Не по мне это, товарищ…
– Гражданин.
– Да. Кстати, не знаю вашей фамилии. Какое-то у нас с вами одностороннее знакомство, я бы сказал. Это стесняет.
– Вот это верно, – согласился Виталий. – Извините, – и представился. – Инспектор уголовного розыска, старший лейтенант Лосев.
– Очень рад, – иронически поклонился Глинский. – Так вот, старший лейтенант, каждый живет, как умеет, как устроен. У меня другие радости в жизни. Вот, например, женщины. Это прекрасно!
– И деньги?
– И деньги, – охотно согласился Глинский, ехидно блестя глазами. – Вам это, конечно, чуждо, я понимаю.
– Почему же? Но вахтер получает мало.
– Зато остается время для приработков. Надо спешить пользоваться жизнью. Она коротка, к сожалению, и радости ее тоже.
– И вы своей жизнью довольны?
– Вполне. Только оставьте меня в покое.
– Исключается. Самой вашей жизнью. Входит, так сказать, в условие. И при таких условиях жизнь ваша не так уж привлекательна, мне кажется. Скажите, у вас еще не было судимости? Мы не успели проверить.
– Можете не проверять. Не было.
– Тогда понятно. Ваша жизнь этой стороной к вам просто еще не повернулась. Но учитывать это вы должны были как умный человек. Порок-то, ведь, всегда наказывается. Это еще, кажется, в библии сказано. Ну, допустим, получили вы от Льва Константиновича какую-нибудь жалкую тысячу рублей.
– Ну, знаете! Вы меня…
– Пожалуйста, – прервал его Виталий, словно его интересовали не факты, а сам спор о жизни. – Допустим, вы получили даже пять процентов от…
– Десять! – в свою очередь запальчиво оборвал его Глинский. – Десять, не меньше!
– Пусть даже десять. Но сегодня он их вам вручил, а завтра…
– И не завтра! А сегодня же я на них куплю что хотите, любую машину, пол-«Березки», любую женщину, наконец! Согласитесь, здесь стоит рискнуть, черт возьми! – Глинский, блестя глазами, зло стукнул кулаком по колену.
– Это не риск, – возразил Лосев. – Это всегда в конечном счете проигрыш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
– Знакомая. Да нет… Вы ж меня по адресу взяли. А она… И вообще такие сведения вы обязаны скрывать. Я не подумал. Извините за наивный вопрос.
Глинский постепенно осваивался с обстановкой и все больше наглел. Черные глаза его зло поблескивали, на сухом, крепком лице появилась и уже не сходила ироническая усмешка.
– Так что спрашивайте, спрашивайте, – снисходительно разрешил он. – По мере сил буду отвечать.
– Что ж, попробуем, – согласился Лосев. – И для начала очертим круг ваших знакомых. Даже два круга. Вот первый. Маргариту Евсеевну знаете?
– Ну, допустим, знаю. Что из этого?
– Веру тоже знаете, Хрисанову?
– Знаю.
– А Раю?
– Вы что, – насмешливо поинтересовался Глинский, – по моим амурным делам специализируетесь? С кем, значит, спал, да? А я, знаете, джентльмен и на такие вопросы…
– Какой вы джентльмен, я знаю, – невольно сорвавшись, угрожающе сказал Лосев и, досадуя на себя, уже ровным тоном переспросил. – Так Раю знаете?
Глинский бросил на него настороженный взгляд.
– Знаю, – коротко ответил он.
– Пока все, – заключил Лосев. – По первому кругу знакомств. Теперь второй круг. Шанина Диму знаете?
– Представьте себе, знаю, – с вызовом ответил Глинский.
– Бобрикова?
– Тоже знаю.
– Нину Сергеевну?
– Знаю.
С каждым новым именем настроение Глинского все больше портилось. Он начинал злиться и трусить тоже.
Лосев делал вид, что ничего не замечает, и все так же спокойно и ровно продолжал спрашивать.
– А Льва Константиновича знаете?
– Знаю… – в голосе Глинского впервые мелькнула неуверенность.
– Виктора Коменкова?
– Ну, и этого знаю. Что из того?
– А вы не догадываетесь?
– Даже не собираюсь догадываться. И вообще… – Глинский начинал нервничать. – Бросьте ваши дурацкие вопросы. Я вам могу еще сотню знакомых назвать.
– Не надо. Пока хватит, – возразил Лосев. – Это, ведь, не только круг ваших знакомых, но и круг известных нам дел, точнее, преступлений. И вы все прекрасно уловили, не притворяйтесь.
– Вы мне лучше загадки не загадывайте, – угрожающе произнес Глинский. – А то я вообще больше слова не скажу, увидите.
– Ладно, – покладисто, даже охотно согласился Лосев. – Не буду загадывать загадок, – и, неожиданно вынув из папки изготовленную Глинским доверенность, резко спросил: – Вы писали?
Глинский бросил взгляд на бланк, секунду помедлил, потом нахально посмотрел Виталию в глаза и с вызовом сказал:
– Ну, я.
Лосев вынул вторую доверенность.
– А эту?
– Ого! Какая коллекция! Ну, и эту писал.
– Такое признание делает вам честь, Глинский, – усмехнулся Виталий. – Выходит, сообразили, что отпираться бесполезно?
– Что я сообразил, вас не касается.
– Ладно. Так кто же вам платил за эту работу?
– Никто. Так, знаете, баловался, – насмешливо ответил Глинский.
– Ну, побаловались и кому отдали?
– Выбросил. И кто-то, видимо, подобрал.
– Так. Значит, на вопросы отвечать не желаете?
– А вы это только что сообразили?
– А вы сообразили, почему прокурор дал санкцию на ваш арест?
Это был для Лосева тот редчайший случай, когда человек оказался до такой степени враждебен и ненавистен ему, даже как-то внутренне неприемлем что ли, что контакт с ним никак не возникал, просто не мог возникнуть.
И Виталий сам начинал нервничать. Между тем, задача допроса была очень сложной. Чтобы дело двинулось дальше, требовалось не только изобличить Глинского и заставить признаться во всем, но добиться от него новых сведений, самых опасных для Глинского и поэтому тщательно им оберегаемых. А для таких признаний следовало заставить его прежде всего задуматься и еще – разбудить страх за собственную шкуру. И Виталий попытался взять себя в руки.
– Я почему-то надеялся, Глинский, что вы поведете себя умнее. Неужели не поняли, что я не случайно очертил два круга ваших знакомств?
– А вот не понял, представьте себе
– Ну, что ж делать. Тогда на время отложим эту тему. Скажите, Глинский, почему вы работаете вахтером?
– К вашему сведению, у нас любой труд почетен.
– А какое у вас образование?
– Вас не касается. Впрочем… ну, кончил педагогический. Так сказать, учитель.
– Почему же стали вахтером, интересно?
– Вам в самом деле интересно? – насмешливо полюбопытствовал Глинский.
– В самом деле, – вполне искренне ответил Виталий.
Глинский, видимо, его искренность уловил, и это ему польстило. Ведь в данном случае интерес проявлялся к нему самому, а не к его поступкам, как до сих пор. А собой Глинский всегда необычайно, высокомерно гордился и ставил себя куда выше остальных людей.
– Почему вахтером? – снисходительно переспросил он. – Пожелал. Больше, знаете, свободного времени… для самообразования. И вообще, – он пожал плечами, – карьеру делать не хочу, строить там что-то – тоже не хочу. Не по мне это, товарищ…
– Гражданин.
– Да. Кстати, не знаю вашей фамилии. Какое-то у нас с вами одностороннее знакомство, я бы сказал. Это стесняет.
– Вот это верно, – согласился Виталий. – Извините, – и представился. – Инспектор уголовного розыска, старший лейтенант Лосев.
– Очень рад, – иронически поклонился Глинский. – Так вот, старший лейтенант, каждый живет, как умеет, как устроен. У меня другие радости в жизни. Вот, например, женщины. Это прекрасно!
– И деньги?
– И деньги, – охотно согласился Глинский, ехидно блестя глазами. – Вам это, конечно, чуждо, я понимаю.
– Почему же? Но вахтер получает мало.
– Зато остается время для приработков. Надо спешить пользоваться жизнью. Она коротка, к сожалению, и радости ее тоже.
– И вы своей жизнью довольны?
– Вполне. Только оставьте меня в покое.
– Исключается. Самой вашей жизнью. Входит, так сказать, в условие. И при таких условиях жизнь ваша не так уж привлекательна, мне кажется. Скажите, у вас еще не было судимости? Мы не успели проверить.
– Можете не проверять. Не было.
– Тогда понятно. Ваша жизнь этой стороной к вам просто еще не повернулась. Но учитывать это вы должны были как умный человек. Порок-то, ведь, всегда наказывается. Это еще, кажется, в библии сказано. Ну, допустим, получили вы от Льва Константиновича какую-нибудь жалкую тысячу рублей.
– Ну, знаете! Вы меня…
– Пожалуйста, – прервал его Виталий, словно его интересовали не факты, а сам спор о жизни. – Допустим, вы получили даже пять процентов от…
– Десять! – в свою очередь запальчиво оборвал его Глинский. – Десять, не меньше!
– Пусть даже десять. Но сегодня он их вам вручил, а завтра…
– И не завтра! А сегодня же я на них куплю что хотите, любую машину, пол-«Березки», любую женщину, наконец! Согласитесь, здесь стоит рискнуть, черт возьми! – Глинский, блестя глазами, зло стукнул кулаком по колену.
– Это не риск, – возразил Лосев. – Это всегда в конечном счете проигрыш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92