— Ясно. Ну, что ж, иди отдыхай, а завтра жду на работу. Чего-чего, а работы я тебе по самую завязку обещаю, — и Горчаков провел ребром ладони себе по горлу. — Ну, будь здоров! Хотя нет, постой. Пойдем я покажу кабинет, где будешь работать.
Они вышли в коридор и остановились у двери, обитой потертым дерматином. Мощная рука майора чуть коснулась двери, и она распахнулась, словно от сильного удара. В небольшом кабинете стояло три стола. Горчаков слегка подтолкнул Славина:
— Заходи, заходи, лейтенант. В свой кабинет входишь, не в гости. — Он выждал, пока Славин переступит порог, затем закрыл за собой дверь и представил: — Знакомьтесь, старший оперуполномоченный лейтенант Славин Владимир Михайлович.
Слева от двери находился стол, за которым стоял улыбающийся парень. Владимир протянул ему руку:
— Славин.
— Подрезов, старший оперуполномоченный.
Горчаков удовлетворенно произнес:
— Ну вот и познакомились. Остальных увидишь завтра. Вот твое рабочее место, — он указал рукой на стол, находившийся между изразцовой печкой и стеной. — За этим столом будешь чувствовать себя как за крепостной стеной: слева — печь, справа — стенка, а перед тобой стол, не окружишь тебя и с фланга не подойдешь...
Вскоре Славин шагал пыльными улицами родного города. Вдалеке высились одинокие здания, чудом сохранившиеся во время войны. Владимир остановился недалеко от оперного театра. Сердце его сжалось от боли: вокруг были одни развалины. Правда, кое-где поднялись восстановленные дома. Отсюда, с возвышенности, город был как на ладони. Слева виднелось здание института физкультуры. Там находилась знаменитая Комаровка. В памяти всплыли дни оккупации, вспомнил, как с матерью ходил на базар, чтобы встретиться со связной партизанского отряда, как неожиданно началась облава и они еле спаслись. В памяти всплыла жуткая картина, которую еще раньше они с матерью видели там же, когда немцы казнили ни в чем не повинных людей. Вспомнил глаза маленькой девочки, приговоренной к смерти, и крик ее матери... Владимир тяжело вздохнул и взглянул правее. По Советской улице шел трамвай, он медленно поднимался в гору, туда, где виднелось темно-серое здание Дома офицеров, а еще правее возвышались новостройки больших домов. Вокруг них ютились маленькие лачуги, времянки, построенные из старых кусков жести, обломков досок и кирпича. Внизу блестела Свислочь... «Вот я и дома...»
Владимир, подхватив чемодан, начал спускаться по косогору вниз. Мысли неожиданно перенесли его в далекий Марьянск. Еще совсем недавно жизнь у Славина шла там своим чередом. Рана, которую он получил во время перестрелки с бандитом, была неопасной, пуля не задела кость. Вскоре Владимир поправился и снова был в строю.
Работы было, как всегда, много, и в своей холостяцкой квартире он появлялся поздно вечером, а рано утром снова спешил в отделение.
Славин рассчитывал, что ему придется работать в Сибири долго. Но однажды, когда утром он пришел на работу, его неожиданно вызвал к себе начальник отделения. Алтынин, весело улыбаясь, спросил:
— Ну что, Владимир Михайлович, пришла пора расставаться?
Славин, ничего не понимая, молча и удивленно смотрел на Алтынина. Тот продолжал улыбаться.
— Что молчишь?
— Я не понимаю, о чем вы говорите? — Эти слова прозвучали не только удивленно, но и сухо.
— А вот я понимаю, присаживайся.
Славин сел на стул, стоявший у стола, а Алтынин, продолжая улыбаться в свою огромную бороду, взял стул и сел напротив.
— Вот какое дело, Владимир Михайлович. Начальство считает возможным направить тебя в Белоруссию.
Не стал этот мудрый человек рассказывать, сколько он устно и письменно обращался по инстанциям с предложением откомандировать Славина в Минск, хотя ему тоже нужны были подготовленные сотрудники.
— И вот сегодня, — продолжал Алтынин, — буквально полчаса назад, пришло распоряжение... Вот такие, друг, дела.
Славину хотелось вскочить на ноги, обнять Алтынина, но он только тихо сказал:
— Спасибо вам, Егор Егорович!..
И вот теперь он так же, как и тогда, в сорок пятом, входил во двор родного дома. «Интересно, чем сейчас занимаются мама и Женя?» В коридоре было все так же темно, пахло сыростью. Владимир старался идти бесшумно, очень хотелось явиться перед своими неожиданно, но не получилось: зацепил чемоданом пустое ведро, и оно с грохотом покатилось по полу. Дверь отворилась, и на пороге показалась мать. Она спокойно спросила:
— Что, после солнышка в коридоре как в темнице?
— Это точно, мама! — сказал Владимир и обнял ее.
— Володенька, сынок... Это ты? — Анастасия Георгиевна гладила его по голове, словно желая убедиться, что он жив и здоров. А по щекам катились слезы.
— Ну, что ты, родная, успокойся, я приехал теперь навсегда. Понимаешь, мама, навсегда! Не надо будет тебе ждать меня, я всегда буду с тобой.
Постепенно мать успокоилась. Она села на диван и с упреком сказала:
— Что же ты, сынуля, не предупредил нас? Мы бы с Женей встретили, я пирог бы испекла.
— Ничего, мама, ничего. Как видишь, я и сам дорогу домой нашел, а что касается пирога, то его можно и сейчас испечь. А где Женя?
— Как где? На работе, естественно.
Владимир положил чемодан на стул и открыл его. Сверху лежала сиреневая шерстяная кофта.
— Возьми, мама, примерь, не велика тебе?
Анастасия Георгиевна взяла кофту, надела, подошла к зеркалу. А руки ее почему-то задрожали.
— В самый раз, сынок, спасибо тебе. — И она неожиданно заплакала.
— Что ты, мама! Успокойся, зачем же плакать?
— Ты извини, Володенька. Просто вспомнила, что твой отец тоже кофту подарил мне. И вот теперь ты...
— Жене я тоже кофту привез, а вот это, — Владимир достал из чемодана чернобурку, — тебе, мама, воротник. Мне эту лису ребята специально, когда расставались, для тебя передали. — Он обнял мать за плечи и посадил на диван. — А теперь, мама, рассказывай мне все по порядку, как вы здесь живете, как дела?
— Э нет, сынок, пока я тебя не накормлю вкусным обедом, никаких рассказов. Давай умойся, а я за это время на стол соберу, а поговорить успеем, ты же сам сказал, что приехал насовсем...
36
СЛАВИН
Прошел месяц. Славин привыкал к новому месту работы, к домашней обстановке, казавшейся новой для него. Первые дни просыпался с мыслью о том, что ему надо готовить завтрак, привести в порядок одежду, но поднимался и видел, что завтрак уже готов, что сестра отутюжила брюки, а на спинке стула висит свежая рубашка.
Работы было действительно много, как и обещал начальник отделения Горчаков. В городе оперативная обстановка была сложной. Сотрудники уголовного розыска приходили на службу к девяти утра, работали до семнадцати, потом шли домой и в двадцать один час снова приходили на работу и трудились до двух-трех часов ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118