И Алек просветил меня: единственный ребенок в семье; мать с большим приветом; об отце никаких сведений; сбежала в Мексику со школьным учителем рисования; была возвращена; снова подалась в Беркли; в Калифорнии попала в одну из сект телесноориентированной терапии; выскочила замуж за Кофрица, торговца надгробными памятниками…
— Подожди. Ты его видел? Высокий, с темной бородой? Так ведь это он в «Русской бане» на Дивижн-стрит рекламировал старику Майрону Свибелу достоинства своих мавзолеев!
Но совпадение не произвело на Сатмара ни малейшего впечатления.
— Она чуть ли не самый лакомый кусочек из всех, кого я разводил, — заявил он. — У нее маленький пацанчик, довольно милый. Я подумал о тебе. Ты поладишь с этой женщиной.
— А ты уже поладил?
— Как? Я, ее адвокат?
— Давай обойдемся без этических вывертов. Если ты еще не начал ухлестывать за ней, то только потому, что она еще не выплатила тебе гонорар.
— Я знаю, что ты думаешь о моей профессии. Для тебя любой бизнес — сплошное жульничество.
— С тех пор как Дениз ступила на тропу войны, я успел насмотреться. Ты направил меня к Форресту Томчеку, одному из крупнейших специалистов в этой области права. Только это все равно что бросить горсть конфетти под раструб пылесоса.
Сатмар метнул в меня сердитый взгляд:
— Кретин! — Он многозначительно фыркнул. — Пойми, чертов ты дурень, мне пришлось умолять Томчека, чтобы он занялся твоим делом. И он сделал мне одолжение, как коллеге. Такой человек! Почему бы ему не бросить и тебя в свой аквариум для коллекции? Председатели правлений и президенты банков ходят на задних лапках, лишь бы уговорить его. Хам ты эдакий. Томчек! Между прочим, он из семьи политиков и юристов. И ас-истребитель на Тихом океане.
— И все равно мошенник, к тому же некомпетентный. Дениз в тысячу раз сообразительней его. Она просмотрела документы и сразу его подрезала. Он даже не сделал обычной проверки прав собственности, чтобы понять, что кому принадлежит по закону. Так что не надо отстаивать передо мной честь своих коллег, дружище. И вообще, бог с ними. Расскажи мне о девушке.
Сатмар поднялся с кресла. Я бывал в Белом доме, даже сиживал в президентском кресле в Овальном кабинете и могу засвидетельствовать, что у кресел Сатмара кожаная обивка лучше. Портреты его отца и деда, украшавшие стену, напомнили мне о былых деньках в Вест-Сайде. Все-таки мои чувства к Сатмару можно смело назвать семейными.
— Как только она вошла, — продолжал Алек, — я наметил ее для тебя. Я же забочусь о тебе, Чарли. Тем более, жизнь у тебя не сложилась.
— Не преувеличивай.
— Да, не сложилась, — настаивал он. — Ты растратил талант и возможности, а все из-за дьявольского упрямства и ложной гордости. А ведь все твои связи в Нью-Йорке Вашингтоне Париже Лондоне и Риме, все твои достижения, твое умение вязать слова и удача пришли к тебе только потому, что ты счастливчик. Вот если бы все это досталось мне! А тебе приспичило жениться на какой-то языкатой вестсайдской девке из семейки инспекторов от ассенизации и политиков районного значения, просаживавших деньги в игровых автоматах в жидовских кондитерских. Заносчивая девица из Вассарского колледжа! Ты же женился только потому, что она девочка культурная, да и говорила как по писаному, а ты помирал по общению и пониманию. Я отношусь к тебе с любовью — и всегда тебя любил, тебя, прибитого сукиного сына, едва ли не молился на тебя с тех пор, как нам стукнуло десять, — я не сплю ночами, думаю, как бы выручить Чарли, как сберечь его деньги от налоговиков, найти ему самого лучшего адвоката и свести его с хорошенькой женщиной. Да этот дурень, олух царя небесного, понятия не имеет, чего стоит такая любовь.
Должен признаться, мне нравится, когда Сатмар начинает вещать в такой манере. Распекая меня, он то и дело посматривал влево, где никого, конечно, не было. Но если бы там оказался некий непредубежденный свидетель, он бы несомненно поддержал негодующего Сатмара. Эту привычку Алек унаследовал от своей дорогой мамочки. Скрестив руки на груди, она так же яростно требовала правосудия, обращаясь в пространство. В груди Сатмара билось искреннее и храброе сердце, а у меня сердца вообще не имелось, разве что какие-то цыплячьи потроха — так ему казалось. Сатмар изображал себя нечеловечески энергичным, зрелым, мудрым, эдаким языческим тритонидом, помогающим людям в беде. Но на самом деле его только и волновало, как бы улечься на девицу и вытворять с ней разные грязные штучки, которые он называл сексуальной свободой. Кроме того, ему приходилось думать, где бы раздобыть денег. Тратил он много. И вопрос стоял о том, как согласовать эти противоречивые потребности. Однажды он сказал мне:
— Я приобщился к сексуальной революции, еще когда о ней никто и слыхом не слыхивал.
Но я хотел сказать о другом. Мне стыдно за нас обоих. У меня нет ни малейшего повода смотреть на Сатмара свысока. И потом, чтение хоть чему-то меня научило. Я совершенно не понимаю жгучего желания среднего класса последних двух столетий выглядеть прилично и сохранить некую милую невинность — невинность Клариссы, защищающейся от грязных домогательств Ловеласа. Безнадежное дело! Еще хуже обстоят дела, когда осознаешь, что есть люди, искренне переживающие слащавые сантименты поздравительных открыток с сердечками, связанных в пышный бант мещанскими ленточками. Мир правильно ненавидит этот сорт гнусной американской невинности с тех пор, как распознал ее у Вудро Вильсона в 1919 году. Еще в школе нас учили бойскаутской чести добродетели и учтивости; загадочный призрак викторианской аристократичности все еще живет в сердцах детей Чикаго, сейчас уже пятидесяти— и шестидесятилетних. Это проявляется и в искренней вере Сатмара в собственную щедрость и великодушие, и в моей благодарности Богу за то, что я никогда не растолстею, как Алек Сатмар. В качестве компенсации я позволяю ему осуждать меня. Решив, что разглагольствований уже довольно, я поинтересовался:
— Как твое здоровье?
Это ему не понравилось. Он не признавал слабости.
— Прекрасно, — заявил он. — Разве ради этого ты прибежал из зала суда? Мне просто нужно слегка похудеть.
— Будешь худеть, заодно и бачки сбрей. Из-за них ты выглядишь как злодей из старых вестернов, один из тех субчиков, что продают краснокожим оружие и огненную воду.
— Ладно, Чарли, я только притворяюсь жизнелюбом. Я всего лишь старая развалина, а ты у нас весь в высоких материях. Ты царь и бог, а я ничтожество. Но разве не ты пришел расспросить меня об этой девке?!
— Точно, пришел, — кивнул я.
— Ладно, не мучься. В конце концов, это всего лишь признак жизни, а ты не так часто их проявляешь. Я уже решил было махнуть на тебя рукой, когда ты отказал Фелиции с ее сногсшибательными сиськами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168
— Подожди. Ты его видел? Высокий, с темной бородой? Так ведь это он в «Русской бане» на Дивижн-стрит рекламировал старику Майрону Свибелу достоинства своих мавзолеев!
Но совпадение не произвело на Сатмара ни малейшего впечатления.
— Она чуть ли не самый лакомый кусочек из всех, кого я разводил, — заявил он. — У нее маленький пацанчик, довольно милый. Я подумал о тебе. Ты поладишь с этой женщиной.
— А ты уже поладил?
— Как? Я, ее адвокат?
— Давай обойдемся без этических вывертов. Если ты еще не начал ухлестывать за ней, то только потому, что она еще не выплатила тебе гонорар.
— Я знаю, что ты думаешь о моей профессии. Для тебя любой бизнес — сплошное жульничество.
— С тех пор как Дениз ступила на тропу войны, я успел насмотреться. Ты направил меня к Форресту Томчеку, одному из крупнейших специалистов в этой области права. Только это все равно что бросить горсть конфетти под раструб пылесоса.
Сатмар метнул в меня сердитый взгляд:
— Кретин! — Он многозначительно фыркнул. — Пойми, чертов ты дурень, мне пришлось умолять Томчека, чтобы он занялся твоим делом. И он сделал мне одолжение, как коллеге. Такой человек! Почему бы ему не бросить и тебя в свой аквариум для коллекции? Председатели правлений и президенты банков ходят на задних лапках, лишь бы уговорить его. Хам ты эдакий. Томчек! Между прочим, он из семьи политиков и юристов. И ас-истребитель на Тихом океане.
— И все равно мошенник, к тому же некомпетентный. Дениз в тысячу раз сообразительней его. Она просмотрела документы и сразу его подрезала. Он даже не сделал обычной проверки прав собственности, чтобы понять, что кому принадлежит по закону. Так что не надо отстаивать передо мной честь своих коллег, дружище. И вообще, бог с ними. Расскажи мне о девушке.
Сатмар поднялся с кресла. Я бывал в Белом доме, даже сиживал в президентском кресле в Овальном кабинете и могу засвидетельствовать, что у кресел Сатмара кожаная обивка лучше. Портреты его отца и деда, украшавшие стену, напомнили мне о былых деньках в Вест-Сайде. Все-таки мои чувства к Сатмару можно смело назвать семейными.
— Как только она вошла, — продолжал Алек, — я наметил ее для тебя. Я же забочусь о тебе, Чарли. Тем более, жизнь у тебя не сложилась.
— Не преувеличивай.
— Да, не сложилась, — настаивал он. — Ты растратил талант и возможности, а все из-за дьявольского упрямства и ложной гордости. А ведь все твои связи в Нью-Йорке Вашингтоне Париже Лондоне и Риме, все твои достижения, твое умение вязать слова и удача пришли к тебе только потому, что ты счастливчик. Вот если бы все это досталось мне! А тебе приспичило жениться на какой-то языкатой вестсайдской девке из семейки инспекторов от ассенизации и политиков районного значения, просаживавших деньги в игровых автоматах в жидовских кондитерских. Заносчивая девица из Вассарского колледжа! Ты же женился только потому, что она девочка культурная, да и говорила как по писаному, а ты помирал по общению и пониманию. Я отношусь к тебе с любовью — и всегда тебя любил, тебя, прибитого сукиного сына, едва ли не молился на тебя с тех пор, как нам стукнуло десять, — я не сплю ночами, думаю, как бы выручить Чарли, как сберечь его деньги от налоговиков, найти ему самого лучшего адвоката и свести его с хорошенькой женщиной. Да этот дурень, олух царя небесного, понятия не имеет, чего стоит такая любовь.
Должен признаться, мне нравится, когда Сатмар начинает вещать в такой манере. Распекая меня, он то и дело посматривал влево, где никого, конечно, не было. Но если бы там оказался некий непредубежденный свидетель, он бы несомненно поддержал негодующего Сатмара. Эту привычку Алек унаследовал от своей дорогой мамочки. Скрестив руки на груди, она так же яростно требовала правосудия, обращаясь в пространство. В груди Сатмара билось искреннее и храброе сердце, а у меня сердца вообще не имелось, разве что какие-то цыплячьи потроха — так ему казалось. Сатмар изображал себя нечеловечески энергичным, зрелым, мудрым, эдаким языческим тритонидом, помогающим людям в беде. Но на самом деле его только и волновало, как бы улечься на девицу и вытворять с ней разные грязные штучки, которые он называл сексуальной свободой. Кроме того, ему приходилось думать, где бы раздобыть денег. Тратил он много. И вопрос стоял о том, как согласовать эти противоречивые потребности. Однажды он сказал мне:
— Я приобщился к сексуальной революции, еще когда о ней никто и слыхом не слыхивал.
Но я хотел сказать о другом. Мне стыдно за нас обоих. У меня нет ни малейшего повода смотреть на Сатмара свысока. И потом, чтение хоть чему-то меня научило. Я совершенно не понимаю жгучего желания среднего класса последних двух столетий выглядеть прилично и сохранить некую милую невинность — невинность Клариссы, защищающейся от грязных домогательств Ловеласа. Безнадежное дело! Еще хуже обстоят дела, когда осознаешь, что есть люди, искренне переживающие слащавые сантименты поздравительных открыток с сердечками, связанных в пышный бант мещанскими ленточками. Мир правильно ненавидит этот сорт гнусной американской невинности с тех пор, как распознал ее у Вудро Вильсона в 1919 году. Еще в школе нас учили бойскаутской чести добродетели и учтивости; загадочный призрак викторианской аристократичности все еще живет в сердцах детей Чикаго, сейчас уже пятидесяти— и шестидесятилетних. Это проявляется и в искренней вере Сатмара в собственную щедрость и великодушие, и в моей благодарности Богу за то, что я никогда не растолстею, как Алек Сатмар. В качестве компенсации я позволяю ему осуждать меня. Решив, что разглагольствований уже довольно, я поинтересовался:
— Как твое здоровье?
Это ему не понравилось. Он не признавал слабости.
— Прекрасно, — заявил он. — Разве ради этого ты прибежал из зала суда? Мне просто нужно слегка похудеть.
— Будешь худеть, заодно и бачки сбрей. Из-за них ты выглядишь как злодей из старых вестернов, один из тех субчиков, что продают краснокожим оружие и огненную воду.
— Ладно, Чарли, я только притворяюсь жизнелюбом. Я всего лишь старая развалина, а ты у нас весь в высоких материях. Ты царь и бог, а я ничтожество. Но разве не ты пришел расспросить меня об этой девке?!
— Точно, пришел, — кивнул я.
— Ладно, не мучься. В конце концов, это всего лишь признак жизни, а ты не так часто их проявляешь. Я уже решил было махнуть на тебя рукой, когда ты отказал Фелиции с ее сногсшибательными сиськами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168