Все.
— То есть они изучат мои налоговые декларации и прочее, а потом договариваются, как подрубить меня под корень?
— Боже мой! — воскликнул Сатмар. — Держи свое мнение о юристах при себе.
Неуважение к его профессии глубоко оскорбило, скорее даже взбесило Сатмара. Но в одном я не мог с ним не согласиться: мне действительно следовало держать свои чувства при себе. Но как я ни пытался вести себя с Томчеком любезно и почтительно, ничего из этого не получалось. Чем больше я старался говорить правильные вещи и скрывать недовольство претензиями Томчека, тем больше недоверия и неприязни вызывал в нем. Только он вел в счете. Ведь в конце концов мне придется заплатить жуткую цену, гигантский гонорар, я знал об этом. Итак, Томчек. А рядом с ним Билли Сроул, его партнер. Точнее сказать, сообщник. Круглолицый и бледный Сроул подходил к делу очень профессионально. Он носил длинные волосы, постоянно приглаживал их и заправлял за уши пухлой белой рукой. Кончики пальцев у него загибались вверх. Это был типичный разбойник. С рафинированными манерами. Разбойников я распознаю сразу.
— Что случилось? — спросил я.
Томчек взял меня за плечо, и мы на ходу посовещались.
— Ничего страшного, — заявил он. — У Урбановича внезапно появилась возможность встретиться с обеими сторонами.
— Он хочет завершить дело миром. Он гордится умением улаживать споры, — вставил Сроул.
— Послушайте, Чарли, — сказал Томчек, — я знаю приемы Урбановича. Он постарается вас запугать. Расскажет, чем вас можно прижать, и принудит к соглашению. Не впадайте в панику. С юридической точки зрения мы вас вывели в хорошую позицию.
Я видел глубокие суровые складки на гладко выбритом лице Томчека. Исходивший от него кисловатый запах ассоциировался у меня с тормозами старомодных трамваев, интенсивным обменом веществ и мужскими гормонами.
— Нет, я больше не собираюсь уступать ни пяди, — заявил я. — Его угрозы не сработают. Стоит мне согласиться с ее требованиями, и она тут же выдвинет новые. После отмены рабства в этой стране идет тайная борьба за его восстановление иными средствами.
Из-за таких вот заявлений Томчек и Сроул относились ко мне настороженно.
— Хорошо, определите свою линию и придерживайтесь ее, — сказал Сроул, — а нам доверьте остальное. Дениз ставит своего адвоката в трудное положение. А Пинскер не хочет осложнений. Ему нужны только деньги. И такое положение дел ему не нравится. Она получает юридические консультации на стороне, у некоего Швирнера. Совершенно неэтично.
— Изрядная дрянь этот Швирнер! Сукин сын, — выругался Томчек. — Если б я только мог доказать, что он спит с истицей и сует нос в мое дело, я бы ему показал! Я бы довел его до комиссии по профессиональной этике.
— А разве отношения бабника Швирнера с женой Чарли не закончились? — удивился Сроул. — Я решил, раз он только что женился…
— Ну и что с того? Женился и продолжает встречаться с этой психованной бабой в мотелях. Подбрасывает ей стратегические идеи, а она нашептывает их Пинскеру. Запутали его ко всем чертям. Доберись я до этого Швирнера!..
Я промолчал и постарался сделать вид, что не слышу их беседы. Томчек хотел, чтобы я предложил нанять частного детектива и поймать Швирнера с поличным. А я вспоминал Фон Гумбольдта Флейшера и частного сыщика Скаччиа. И не собирался в это ввязываться.
— Надеюсь, парни, вы сумеете обуздать Пинскера, — сказал я. — Не давайте ему тянуть из меня жилы.
— В кабинете судьи? Там он будет вести себя пристойно. Он изводит вас во время дачи показаний, но у судьи все иначе.
— Он просто скотина, — заявил я.
Они промолчали.
— Чудовище, людоед.
Это произвело неприятное впечатление. Томчек и Сроул, как и Сатмар, очень болезненно воспринимали нападки на свою профессию. Томчек промолчал. Это Сроулу, младшему партнеру и подчиненному, приходилось иметь дело с капризным Ситрином. Сроул ответил мягко и сдержанно:
— Пинскер — трудный человек. Серьезный противник. Беспощадный.
Понятное дело, они не позволят мне оскорблять юристов. Пинскер ведь тоже член клуба. А я кто? Промелькнувшая бесплатная фигура, заносчивый чудак. Таких, как я, они вообще не переносят. Даже ненавидят. Да и с чего им меня любить? Внезапно я увидел все это их глазами. И очень обрадовался. По сути, на меня снизошло озарение. Возможно, эти внезапные озарения — следствие происходящих со мной метафизических перемен? Под обновляющим влиянием Штейнера я больше не думал о смерти с прежним ужасом. Меня уже не преследовали видения удушливых могил и боязнь вечной скуки. Наоборот, я часто ощущал необычайную легкость и стремительность, словно на невесомом велосипеде мчался среди звезд. Порой я видел себя с бодрящей объективностью — просто объект среди других объектов материальной вселенной. Однажды движение этого объекта прекратится, и когда тело распадется, душа сменит квартиру. Но вернемся к юристам. Я стоял между ними — и вот они мы, три обнаженных «эго», три существа, принадлежащие к низшему классу современной рациональности и расчетливости. В прошлом «я» скрывалось под покровами — покровами общественного положения, знатности или плебейства, у каждого «я» наличествовали особые манеры и взгляды, надлежащая оболочка. Теперь же все оболочки и покровы исчезли, остались лишь голое «я», жаждущее, нетерпимое и внушающее ужас. Только сейчас я увидел это, в приступе объективности. Волнующее зрелище.
Так кем же все-таки я был для этих людей? Забавным психом. Ради укрепления собственной репутации Сатмар много трепался насчет меня, он буквально навязал меня им на шею, и неудивительно, что они злились, потому что он советовал поискать мое имя в справочниках и почитать о моих орденах, премиях и зигзаговских наградах. Он втолковывал им, что они должны гордиться таким клиентом, и, естественно, за глаза они меня презирали. Квинтэссенцию их отношения ко мне однажды сформулировал сам Сатмар, когда совершенно вышел из себя и в ярости закричал:
— Да ты всего лишь хрен с ручкой, и ничего больше!
Он был настолько рассержен, что превзошел самого себя и заорал еще громче:
— С ручкой или без, а все равно хрен!
Я не обиделся. Эпитет показался мне непревзойденным, и я рассмеялся. Если только вы сумеете это сформулировать, то выразите, что вы думаете обо мне. В общем, я точно знал, какие чувства вызываю у Томчека и Сроула. Со своей стороны, они подсказали мне оригинальную мысль. История создала в США нечто абсолютно новое — бесчестность, замешанную на чувстве собственного достоинства, или двуличное благородство. Честность и нравственность Америки всегда служили примером всему остальному миру, и тогда она похоронила саму идею лживости и заставила себя жить в принудительной искренности;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168
— То есть они изучат мои налоговые декларации и прочее, а потом договариваются, как подрубить меня под корень?
— Боже мой! — воскликнул Сатмар. — Держи свое мнение о юристах при себе.
Неуважение к его профессии глубоко оскорбило, скорее даже взбесило Сатмара. Но в одном я не мог с ним не согласиться: мне действительно следовало держать свои чувства при себе. Но как я ни пытался вести себя с Томчеком любезно и почтительно, ничего из этого не получалось. Чем больше я старался говорить правильные вещи и скрывать недовольство претензиями Томчека, тем больше недоверия и неприязни вызывал в нем. Только он вел в счете. Ведь в конце концов мне придется заплатить жуткую цену, гигантский гонорар, я знал об этом. Итак, Томчек. А рядом с ним Билли Сроул, его партнер. Точнее сказать, сообщник. Круглолицый и бледный Сроул подходил к делу очень профессионально. Он носил длинные волосы, постоянно приглаживал их и заправлял за уши пухлой белой рукой. Кончики пальцев у него загибались вверх. Это был типичный разбойник. С рафинированными манерами. Разбойников я распознаю сразу.
— Что случилось? — спросил я.
Томчек взял меня за плечо, и мы на ходу посовещались.
— Ничего страшного, — заявил он. — У Урбановича внезапно появилась возможность встретиться с обеими сторонами.
— Он хочет завершить дело миром. Он гордится умением улаживать споры, — вставил Сроул.
— Послушайте, Чарли, — сказал Томчек, — я знаю приемы Урбановича. Он постарается вас запугать. Расскажет, чем вас можно прижать, и принудит к соглашению. Не впадайте в панику. С юридической точки зрения мы вас вывели в хорошую позицию.
Я видел глубокие суровые складки на гладко выбритом лице Томчека. Исходивший от него кисловатый запах ассоциировался у меня с тормозами старомодных трамваев, интенсивным обменом веществ и мужскими гормонами.
— Нет, я больше не собираюсь уступать ни пяди, — заявил я. — Его угрозы не сработают. Стоит мне согласиться с ее требованиями, и она тут же выдвинет новые. После отмены рабства в этой стране идет тайная борьба за его восстановление иными средствами.
Из-за таких вот заявлений Томчек и Сроул относились ко мне настороженно.
— Хорошо, определите свою линию и придерживайтесь ее, — сказал Сроул, — а нам доверьте остальное. Дениз ставит своего адвоката в трудное положение. А Пинскер не хочет осложнений. Ему нужны только деньги. И такое положение дел ему не нравится. Она получает юридические консультации на стороне, у некоего Швирнера. Совершенно неэтично.
— Изрядная дрянь этот Швирнер! Сукин сын, — выругался Томчек. — Если б я только мог доказать, что он спит с истицей и сует нос в мое дело, я бы ему показал! Я бы довел его до комиссии по профессиональной этике.
— А разве отношения бабника Швирнера с женой Чарли не закончились? — удивился Сроул. — Я решил, раз он только что женился…
— Ну и что с того? Женился и продолжает встречаться с этой психованной бабой в мотелях. Подбрасывает ей стратегические идеи, а она нашептывает их Пинскеру. Запутали его ко всем чертям. Доберись я до этого Швирнера!..
Я промолчал и постарался сделать вид, что не слышу их беседы. Томчек хотел, чтобы я предложил нанять частного детектива и поймать Швирнера с поличным. А я вспоминал Фон Гумбольдта Флейшера и частного сыщика Скаччиа. И не собирался в это ввязываться.
— Надеюсь, парни, вы сумеете обуздать Пинскера, — сказал я. — Не давайте ему тянуть из меня жилы.
— В кабинете судьи? Там он будет вести себя пристойно. Он изводит вас во время дачи показаний, но у судьи все иначе.
— Он просто скотина, — заявил я.
Они промолчали.
— Чудовище, людоед.
Это произвело неприятное впечатление. Томчек и Сроул, как и Сатмар, очень болезненно воспринимали нападки на свою профессию. Томчек промолчал. Это Сроулу, младшему партнеру и подчиненному, приходилось иметь дело с капризным Ситрином. Сроул ответил мягко и сдержанно:
— Пинскер — трудный человек. Серьезный противник. Беспощадный.
Понятное дело, они не позволят мне оскорблять юристов. Пинскер ведь тоже член клуба. А я кто? Промелькнувшая бесплатная фигура, заносчивый чудак. Таких, как я, они вообще не переносят. Даже ненавидят. Да и с чего им меня любить? Внезапно я увидел все это их глазами. И очень обрадовался. По сути, на меня снизошло озарение. Возможно, эти внезапные озарения — следствие происходящих со мной метафизических перемен? Под обновляющим влиянием Штейнера я больше не думал о смерти с прежним ужасом. Меня уже не преследовали видения удушливых могил и боязнь вечной скуки. Наоборот, я часто ощущал необычайную легкость и стремительность, словно на невесомом велосипеде мчался среди звезд. Порой я видел себя с бодрящей объективностью — просто объект среди других объектов материальной вселенной. Однажды движение этого объекта прекратится, и когда тело распадется, душа сменит квартиру. Но вернемся к юристам. Я стоял между ними — и вот они мы, три обнаженных «эго», три существа, принадлежащие к низшему классу современной рациональности и расчетливости. В прошлом «я» скрывалось под покровами — покровами общественного положения, знатности или плебейства, у каждого «я» наличествовали особые манеры и взгляды, надлежащая оболочка. Теперь же все оболочки и покровы исчезли, остались лишь голое «я», жаждущее, нетерпимое и внушающее ужас. Только сейчас я увидел это, в приступе объективности. Волнующее зрелище.
Так кем же все-таки я был для этих людей? Забавным психом. Ради укрепления собственной репутации Сатмар много трепался насчет меня, он буквально навязал меня им на шею, и неудивительно, что они злились, потому что он советовал поискать мое имя в справочниках и почитать о моих орденах, премиях и зигзаговских наградах. Он втолковывал им, что они должны гордиться таким клиентом, и, естественно, за глаза они меня презирали. Квинтэссенцию их отношения ко мне однажды сформулировал сам Сатмар, когда совершенно вышел из себя и в ярости закричал:
— Да ты всего лишь хрен с ручкой, и ничего больше!
Он был настолько рассержен, что превзошел самого себя и заорал еще громче:
— С ручкой или без, а все равно хрен!
Я не обиделся. Эпитет показался мне непревзойденным, и я рассмеялся. Если только вы сумеете это сформулировать, то выразите, что вы думаете обо мне. В общем, я точно знал, какие чувства вызываю у Томчека и Сроула. Со своей стороны, они подсказали мне оригинальную мысль. История создала в США нечто абсолютно новое — бесчестность, замешанную на чувстве собственного достоинства, или двуличное благородство. Честность и нравственность Америки всегда служили примером всему остальному миру, и тогда она похоронила саму идею лживости и заставила себя жить в принудительной искренности;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168