Я маневрировал на острие ножа, стараясь, чтобы натянутые и хрупкие нервы моего приятеля не сдали в критический момент.
* * *
В конце концов рука Пьеро сдвинулась с места и медленно притронулась к лицу Мари-Анж. Чтобы лучше разглядеть, он берет ее голову за подбородок. Она позволяет ему себя рассматривать, по-прежнему не поднимая глаз, и самым обыденным тоном говорит: «Нечего ломать комедию… Коли охота, можешь меня трахнуть. Валяй!»
Бац! Одна пощечина следует за другой. Бац! Бац! И вот уже девчонка падает в мои объятия, голова ее запрокинута, волосы растрепались. Так выглядит опешивший толкатель ядра. Мгновение — и мои руки обвиваются вокруг нее. Я держу ее, положив свои лапы на ее утлую грудку. Держу ее напротив Пьеро, как подарок, который готов ему сделать.
Тот подходит к нам и берет деваху за подбородок.
— Мне не нравится, как ты разговариваешь, — говорит. — Мы приехали не из-за твоей задницы, шлюха подзаборная! Мы трахнем тебя тогда, когда захотим! И решать будем мы, понятно?
Молодчага Пьеро! Любо смотреть на него! Зато я хорошо чувствую задок девахи, прижатый к моему инструменту. Да и она наверняка ощущала, какое это производит впечатление. Она не двигалась, должен признать, никак меня не возбуждала, вероятно понимая, что максимальный размер уже достигнут. Но существовал еще ее запах, ее выделения загнанной сучки, ее аромат, исходивший из подмышек, от волос отовсюду. Я скрестил ее руки позади, и две пуговки подростка выставились под пуловером в сторону Пьеро.
— Тогда что вы хотите? — спрашивает она.
— Узнать о твоем дружке, — отвечает Пьеро.
— Каком дружке?
— Твоем парикмахере.
— Он мне никто. Мне плевать на него. И на вас тоже, педики несчастные!
Пьеро остался спокойным. Он только берет в руки ее бугорки и слегка, чуть пощипывая, поворачивает их. Деваха прижимается ко мне и начинает орать. Я держу ее покрепче.
— Повтори! — прошептал Пьеро, сжав зубы. — Что ты там сказала?
— Ничего…
— Хоть ты не права, но слышать это все равно больно. Слышишь?
Она стонала на моем плече. Мой рот был забит ее волосами.
— Ты ведь шлюха?
— Да…
— Повторяй, когда с тобой разговаривают. Значит, ты шлюха?
— Да, грязная шлюха…
— Которая сосет у парикмахеров?
— Которая сосет у парикмахеров…
— И не носит трусов?
— И не носит трусов…
Он поднял юбку, но под ней как раз оказались белые хлопчатобумажные трусики.
— Дрянь, — говорит Пьеро…
И стаскивает с нее юбку… Теперь ее почти голые бедра находились как раз между моими ногами. Нужно, чтобы он начал действовать… Но он ничего не делал… И продолжал задавать вопросы.
— Он получил назад свою машину?
— Да.
— Доволен?
— Чем?
— Что получил назад машину.
— А мне какое дело?
— Отвечай на вопрос!
— Он ее продал…
— Продал «ДС»?
— Ну да.
— Кому?
— Не знаю! Отдал в гараж, чтобы ее продали!
— Какой мерзавец!..
Внезапно Пьеро оставляет в покое деваху и отходит к окну.
— Падаль, — говорит. — Только подумать, что совершенно невинные люди купят эту груду железа!..
Я тоже отпускаю деваху. У меня кончились силы. А она идет к столу и закуривает сигарету.
— Ну ладно, — говорит после первой затяжки. — Что будем делать дальше? Я снимаю все остальное или что?
В комнате царило нервное напряжение… Пьеро молчит. Он неподвижно стоит перед задернутой шторой на закрытом окне спиной к нам. А деваха курит, ожидая инструкций.
— Жан-Клод, — внезапно слышу я голос Пьеро.
— Ну чего тебе?
— Трахни ее…
Вот дьявол! Деваха смотрит мне в глаза. Но мне внезапно больше не хочется ее. Ничего не хочется. Я лишь испытываю невероятный страх. Я говорю сам себе: «У Пьеро не стоит. Все пропало. Он убьет ее. Он не вынесет этого. Удушит или сунет нож в живот».
Когда он обернулся, я убедился в основательности своих страхов. Дорого бы я дал, чтобы в эту минуту оказаться в Мельбурне или где-нибудь подальше. Я согласился бы вручить свои яйца профессору Бернарду, чтобы он пересадил их Пьеро.
— Тебе неохота? — спрашивает он со странным видом, засунув руки в карманы.
— Хочу, — отвечаю. — А как насчет стрижки? Может, сначала подстрижемся? Как считаешь?
— Мне все равно…
— Нам будет ловчее…
Деваха, ясное дело, ничего не понимает.
— У тебя есть ножницы? — спрашиваю ее.
— Да… Зачем они?
Пьеро вынимает из кармана бритву и открывает ее кончиками пальцев, словно всю жизнь только этим и занимался.
— Держи, — говорит. — Лучше бритвой, шикарнее… — И подходит с протянутой бритвой.
Она берет ее. В ее наманикюренной маленькой руке бритва выглядит огромной. Она рассматривает ее, словно ищет следы крови.
Я счел нужным подойти.
— Ты нас подстрижешь, — говорю ей.
— Волосы?
— Да.
— Зачем?
Она все меньше понимает, а чем меньше понимает, тем ей становится страшнее. Она не боялась, что мы вскочим на нее, но от этой истории с волосами и бритвой у нее кровь застыла. Она была бледна как смерть.
— Просто так, — говорю. — Чтобы нас освежить. Тебе неохота?
— Нет. Если желаете…
И мы отправляемся в ванную.
Там висело белье, с которого стекала вода. В умывальнике мокло еще белье. Простое, каждодневное белье, купленное в магазине стандартных цен, пожелтевшее в тех местах, которые чаще всего в работе и которые приходится сильнее отстирывать. Перед нами была обычная домашняя хозяйка. Чистоплотная Мари-Анж, и все дела.
Она ставит табуретку около ванны и просит Пьеро сесть. Тот садится, позволяет поступать с собой как с мальчишкой, который первый раз пришел к парикмахеру с отцом, а старик сказал: «Я приду за тобой через час. Посижу в пивной. Дождись очереди. Здесь полно иллюстрированных журналов». Он делал все, о чем его просили, не отрывая глаз от своих ног. Сначала для удобства — оголить торс. Он послушно исполнил. Правда, его стриг не парикмахер из Ниццы в блузе, а деваха в трусиках, едва прикрывавших ее огород. Но Пьеро было наплевать на худые бедра, которыми она крутила перед ним. Он смотрел на свои ноги, и все. А я, ничуть не успокоенный, наблюдал за ним.
Сначала она моет ему над ванной голову шампунем. Пьеро не мешает, даже глаза не открывает. А пока она его сушит, он смотрит бессмысленно вперед. Не знаю, о чем он думает, но по лицу видно, что не о чем-то веселом.
Девица начинает подрезать ему волосы большой бритвой. Они падают длинными мокрыми прядями.
— Покороче, — говорю. — Под ноль.
Вспоминая ту ночь, я смею утверждать, что мы пережили второе рождение. Как настоящая мать, Мари-Анж родила нас по второму разу. С помощью бритвы она вернула нас в мир приличных людей. Это памятная дата для нас!
Ее легкие, уверенные руки летали от одного уха к другому. И по мере того как умирали на кафеле кудри моего кореша, я все меньше узнавал его. Чтобы прекратить это убийство, надо было закричать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
* * *
В конце концов рука Пьеро сдвинулась с места и медленно притронулась к лицу Мари-Анж. Чтобы лучше разглядеть, он берет ее голову за подбородок. Она позволяет ему себя рассматривать, по-прежнему не поднимая глаз, и самым обыденным тоном говорит: «Нечего ломать комедию… Коли охота, можешь меня трахнуть. Валяй!»
Бац! Одна пощечина следует за другой. Бац! Бац! И вот уже девчонка падает в мои объятия, голова ее запрокинута, волосы растрепались. Так выглядит опешивший толкатель ядра. Мгновение — и мои руки обвиваются вокруг нее. Я держу ее, положив свои лапы на ее утлую грудку. Держу ее напротив Пьеро, как подарок, который готов ему сделать.
Тот подходит к нам и берет деваху за подбородок.
— Мне не нравится, как ты разговариваешь, — говорит. — Мы приехали не из-за твоей задницы, шлюха подзаборная! Мы трахнем тебя тогда, когда захотим! И решать будем мы, понятно?
Молодчага Пьеро! Любо смотреть на него! Зато я хорошо чувствую задок девахи, прижатый к моему инструменту. Да и она наверняка ощущала, какое это производит впечатление. Она не двигалась, должен признать, никак меня не возбуждала, вероятно понимая, что максимальный размер уже достигнут. Но существовал еще ее запах, ее выделения загнанной сучки, ее аромат, исходивший из подмышек, от волос отовсюду. Я скрестил ее руки позади, и две пуговки подростка выставились под пуловером в сторону Пьеро.
— Тогда что вы хотите? — спрашивает она.
— Узнать о твоем дружке, — отвечает Пьеро.
— Каком дружке?
— Твоем парикмахере.
— Он мне никто. Мне плевать на него. И на вас тоже, педики несчастные!
Пьеро остался спокойным. Он только берет в руки ее бугорки и слегка, чуть пощипывая, поворачивает их. Деваха прижимается ко мне и начинает орать. Я держу ее покрепче.
— Повтори! — прошептал Пьеро, сжав зубы. — Что ты там сказала?
— Ничего…
— Хоть ты не права, но слышать это все равно больно. Слышишь?
Она стонала на моем плече. Мой рот был забит ее волосами.
— Ты ведь шлюха?
— Да…
— Повторяй, когда с тобой разговаривают. Значит, ты шлюха?
— Да, грязная шлюха…
— Которая сосет у парикмахеров?
— Которая сосет у парикмахеров…
— И не носит трусов?
— И не носит трусов…
Он поднял юбку, но под ней как раз оказались белые хлопчатобумажные трусики.
— Дрянь, — говорит Пьеро…
И стаскивает с нее юбку… Теперь ее почти голые бедра находились как раз между моими ногами. Нужно, чтобы он начал действовать… Но он ничего не делал… И продолжал задавать вопросы.
— Он получил назад свою машину?
— Да.
— Доволен?
— Чем?
— Что получил назад машину.
— А мне какое дело?
— Отвечай на вопрос!
— Он ее продал…
— Продал «ДС»?
— Ну да.
— Кому?
— Не знаю! Отдал в гараж, чтобы ее продали!
— Какой мерзавец!..
Внезапно Пьеро оставляет в покое деваху и отходит к окну.
— Падаль, — говорит. — Только подумать, что совершенно невинные люди купят эту груду железа!..
Я тоже отпускаю деваху. У меня кончились силы. А она идет к столу и закуривает сигарету.
— Ну ладно, — говорит после первой затяжки. — Что будем делать дальше? Я снимаю все остальное или что?
В комнате царило нервное напряжение… Пьеро молчит. Он неподвижно стоит перед задернутой шторой на закрытом окне спиной к нам. А деваха курит, ожидая инструкций.
— Жан-Клод, — внезапно слышу я голос Пьеро.
— Ну чего тебе?
— Трахни ее…
Вот дьявол! Деваха смотрит мне в глаза. Но мне внезапно больше не хочется ее. Ничего не хочется. Я лишь испытываю невероятный страх. Я говорю сам себе: «У Пьеро не стоит. Все пропало. Он убьет ее. Он не вынесет этого. Удушит или сунет нож в живот».
Когда он обернулся, я убедился в основательности своих страхов. Дорого бы я дал, чтобы в эту минуту оказаться в Мельбурне или где-нибудь подальше. Я согласился бы вручить свои яйца профессору Бернарду, чтобы он пересадил их Пьеро.
— Тебе неохота? — спрашивает он со странным видом, засунув руки в карманы.
— Хочу, — отвечаю. — А как насчет стрижки? Может, сначала подстрижемся? Как считаешь?
— Мне все равно…
— Нам будет ловчее…
Деваха, ясное дело, ничего не понимает.
— У тебя есть ножницы? — спрашиваю ее.
— Да… Зачем они?
Пьеро вынимает из кармана бритву и открывает ее кончиками пальцев, словно всю жизнь только этим и занимался.
— Держи, — говорит. — Лучше бритвой, шикарнее… — И подходит с протянутой бритвой.
Она берет ее. В ее наманикюренной маленькой руке бритва выглядит огромной. Она рассматривает ее, словно ищет следы крови.
Я счел нужным подойти.
— Ты нас подстрижешь, — говорю ей.
— Волосы?
— Да.
— Зачем?
Она все меньше понимает, а чем меньше понимает, тем ей становится страшнее. Она не боялась, что мы вскочим на нее, но от этой истории с волосами и бритвой у нее кровь застыла. Она была бледна как смерть.
— Просто так, — говорю. — Чтобы нас освежить. Тебе неохота?
— Нет. Если желаете…
И мы отправляемся в ванную.
Там висело белье, с которого стекала вода. В умывальнике мокло еще белье. Простое, каждодневное белье, купленное в магазине стандартных цен, пожелтевшее в тех местах, которые чаще всего в работе и которые приходится сильнее отстирывать. Перед нами была обычная домашняя хозяйка. Чистоплотная Мари-Анж, и все дела.
Она ставит табуретку около ванны и просит Пьеро сесть. Тот садится, позволяет поступать с собой как с мальчишкой, который первый раз пришел к парикмахеру с отцом, а старик сказал: «Я приду за тобой через час. Посижу в пивной. Дождись очереди. Здесь полно иллюстрированных журналов». Он делал все, о чем его просили, не отрывая глаз от своих ног. Сначала для удобства — оголить торс. Он послушно исполнил. Правда, его стриг не парикмахер из Ниццы в блузе, а деваха в трусиках, едва прикрывавших ее огород. Но Пьеро было наплевать на худые бедра, которыми она крутила перед ним. Он смотрел на свои ноги, и все. А я, ничуть не успокоенный, наблюдал за ним.
Сначала она моет ему над ванной голову шампунем. Пьеро не мешает, даже глаза не открывает. А пока она его сушит, он смотрит бессмысленно вперед. Не знаю, о чем он думает, но по лицу видно, что не о чем-то веселом.
Девица начинает подрезать ему волосы большой бритвой. Они падают длинными мокрыми прядями.
— Покороче, — говорю. — Под ноль.
Вспоминая ту ночь, я смею утверждать, что мы пережили второе рождение. Как настоящая мать, Мари-Анж родила нас по второму разу. С помощью бритвы она вернула нас в мир приличных людей. Это памятная дата для нас!
Ее легкие, уверенные руки летали от одного уха к другому. И по мере того как умирали на кафеле кудри моего кореша, я все меньше узнавал его. Чтобы прекратить это убийство, надо было закричать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92