Бросим ее? Высадим на тротуаре?). Я улыбаюсь моему дружку. Какой же он еще мальчишка!
— Тогда давайте по порядку, номер семьсот шестьдесят семь. Чего бы вам сейчас хотелось?
— Мне? Ничего…
— Понятно, но мне зато охота знать, не будем же мы кататься целыми часами без цели… Куда едем?
— Это не мое дело… Я у вас ничего не просила. Вы настояли, чтобы я села, так вот я и села в машину… Наверное, у вас есть какое-то предложение. Но не рассчитывайте на меня, чтобы принимать решение вместо вас. — Все это она произносит на одном дыхании беззвучным голосом, совершенно безразлично поглядывая на дождь за окном.
Спокойствие.
— Вы правы, — говорю. — Извините меня… Вы не считаете, что первым делом не мешало бы купить вам теплые вещи?
Ответа нет.
— Разве вам не холодно?
— Немного.
— Ладно.
Возвращаемся в город. Доезжаем до центра. Прошу Пьеро остановиться перед большим трехэтажным с блестящими витринами магазином. Вылезаем. Она останавливает нас: «Я пойду одна». Мы смущенно переглядываемся. «Как угодно». Сую ей две новенькие купюры по 500 франков, Пьеро с отвращением отворачивается и направляется к большой витрине нижнего белья.
— Спасибо, — говорит она.
— Вам револьвер не понадобится, — говорю. — С ним идти неосторожно. В этих местах полно инспекторов.
Протягиваю руку к ее сумке, она отступает.
— Он останется со мной.
И уходит в магазин. Я даже не успел среагировать.
Подхожу к Пьеро, застывшему перед раздетым манекеном.
— С меня хватит, — сообщает он. — Я возвращаюсь к Мари-Анж в Тулузу. У меня начинает болеть печень. Мне эта бабешка не нравится. Я ей не доверяю.
Я вытаскиваю деньги:
— Сколько тебе надо?
У него отваливается челюсть. С удивлением смотрит на меня.
— Идем, обсудим в теплой машине.
И увожу его, обняв за плечи.
* * *
Теперь за рулем сижу я.
Мы ждем ее, немного обеспокоенные. Лишь бы не сбежала с бабками и пушкой к какому-нибудь веселому своднику!.. Лишь бы не стала тибрить вещички… Нам ведь даже неизвестно, за что она села, эта милашка.
Я все время перевожу глаза с часов на двери магазина. Похоже, что мои старые водонепроницаемые часы не идут вовсе. Их говенные стрелки не хотят передвигаться. А двери магазина не перестают пропускать сотни девчонок, сбежавших с занятий. Пьеро мрачно поглядывает на них.
— Погляди на ту блондиночку, — с тоской вздыхает он. — Недурно сложена, а?.. Погляди, какая задница! Смотри, какие штанишки! И, черт возьми, какая выпуклость. Малышка наверняка любит эту работу, маленькая шлюха хороша в постели… В двадцать лет всем хочется попробовать. Держу пари, что она пойдет с нами. Но когда я думаю о той, которая заставляет нас тут торчать!.. Нет, мадемуазель, мне жаль, я-то готов, но мой друг увлекается археологией, его интересуют разбитые древние амфоры. Венера Милосская без рук. Он старается вникнуть в предысторию, изучая прекрасно сохранившихся мамонтов!
— Перестань! Вот она…
Она ли это?.. Да, она… Едва узнаем ее. Она больше не серая, она — черная. Купила черный костюм, черные туфли и черные чулки. Ей это очень идет. Серыми остались только волосы да кожа на лице. В руках большой бумажный пакет.
— Только этого не хватало! — говорит Пьеро. — Предупреждаю тебя, я к ней не притронусь. Этот жанр не в моем вкусе. Оставляю ее тебе. Можешь валяться с ней сколько хочешь! Даже жениться, если пожелаешь! Сделаешь доброе дело! Понятно? И будешь настоящим героем!
Ни слова не говоря, она устраивается на заднем сиденье. Только возвращает сдачу. Я же отказываюсь ее взять… «Спасибо». Кладет деньги в сумочку. Насколько могу понять, там осталось двести или триста франков.
Отъезжаю… Все молчат. Почему черное? Не смею ее спросить. Пьеро смотрит в сторону.
Первой заговаривает она. «Мне бы так хотелось выпить настоящего кофе! С бубликами. Это доставило бы мне удовольствие».
Мне это тоже доставит удовольствие. Даже становится легче на сердце при мысли, что она голодна, чего-то хочет. Начинаю искать самое симпатичное в городе бистро.
* * *
Находим ресторан. Дорогое заведение, где к официантам проявляют уважение. Звучит музыка, в витринах полно всякой цветной снеди. Останавливается, чтобы посмотреть. Я следую за нею по пятам. «Что-нибудь хотите поесть?» Она говорит «нет».
Усаживаемся за стойкой. Высокие табуреты, эрзац-кожа, медный прилавок. Люстра из опалинового красного стекла.
Я не спускаю с нее глаз, пока она выпивает две большие чашки кофе и съедает половину подноса с бубликами. То, как она ест, — удивительное зрелище. Она не говорит, ни на что не смотрит, только жрет, поглощает еду — и всё! Пьеро наплевать, он просматривает эротический журнал. Этот мерзавец сравнивает нашу изголодавшуюся женщину с изображенными на лакированных страницах бабенками. Я же попиваю свой кофеек.
Спустя некоторое время она прекращает жевать. И дает знак официанту подать счет. Пытаюсь вмешаться. Ничего не поделаешь, вытаскивает деньги, хочет сама заплатить, она угощает… В открытой сумочке видна пушка, боюсь, что Пьеро может соскочить с катушек. К счастью, она ее закрывает. «Можно ехать», — говорит. И мы сползаем с табуретов.
И вот мы уже катим по дорогам Франции. Среди полей. Можно и не уточнять: дождь продолжается. Мимо проносятся бретонские перелески. За четверть часа 767-я не сказала ни слова. Она переваривает завтрак на заднем сиденье. И не спрашивает, куда едем. Смотрит на пейзаж и ждет. По мере того как мелькают километры, молчание становится все более гнетущим, я начинаю волноваться. Может, Пьеро действительно прав и моя идея достойна лишь такого мудака, как я. Наверное, старею. Куда может нас завести этот фейерверк говенных находок, нелепых придумок, дебильных озарений?
— Меня тошнит, — заявляет она.
Останавливаемся. Она вылезает подышать свежим воздухом. Я сопровождаю ее. Она качается и опирается о кузов машины. Укрываю ее своим плащом… Вся дрожит, на лбу появляется испарина, и вот уже, согнувшись вдвое, изрыгает съеденное обратно. Я вынимаю платок, чтобы вытереть ей рот, та не протестует и тяжело дышит. «Вам лучше?» Она с огорченным видом кивает. Я выбрасываю платок в папоротник… И мы трогаемся дальше…
Поскольку мы едем к морю, то в конце концов до него добираемся: против такого закона не попрешь.
Море! Оно появляется внезапно из-за незаметного поворота. Кажется, что оно нас снесет — такие высокие волны.
Останавливаюсь напротив, чтобы она лучше посмотрела.
— Я хочу есть, — говорит.
Мы с Пьеро одновременно оборачиваемся.
— Вы считаете, что это благоразумно?
* * *
Сидим за столом в настоящем ресторане с белыми скатертями, расположенном над небольшим портовым городком, где живут моряки и рыболовы. Полдень. Мы первые.
Едва проснувшийся официант протягивает меню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— Тогда давайте по порядку, номер семьсот шестьдесят семь. Чего бы вам сейчас хотелось?
— Мне? Ничего…
— Понятно, но мне зато охота знать, не будем же мы кататься целыми часами без цели… Куда едем?
— Это не мое дело… Я у вас ничего не просила. Вы настояли, чтобы я села, так вот я и села в машину… Наверное, у вас есть какое-то предложение. Но не рассчитывайте на меня, чтобы принимать решение вместо вас. — Все это она произносит на одном дыхании беззвучным голосом, совершенно безразлично поглядывая на дождь за окном.
Спокойствие.
— Вы правы, — говорю. — Извините меня… Вы не считаете, что первым делом не мешало бы купить вам теплые вещи?
Ответа нет.
— Разве вам не холодно?
— Немного.
— Ладно.
Возвращаемся в город. Доезжаем до центра. Прошу Пьеро остановиться перед большим трехэтажным с блестящими витринами магазином. Вылезаем. Она останавливает нас: «Я пойду одна». Мы смущенно переглядываемся. «Как угодно». Сую ей две новенькие купюры по 500 франков, Пьеро с отвращением отворачивается и направляется к большой витрине нижнего белья.
— Спасибо, — говорит она.
— Вам револьвер не понадобится, — говорю. — С ним идти неосторожно. В этих местах полно инспекторов.
Протягиваю руку к ее сумке, она отступает.
— Он останется со мной.
И уходит в магазин. Я даже не успел среагировать.
Подхожу к Пьеро, застывшему перед раздетым манекеном.
— С меня хватит, — сообщает он. — Я возвращаюсь к Мари-Анж в Тулузу. У меня начинает болеть печень. Мне эта бабешка не нравится. Я ей не доверяю.
Я вытаскиваю деньги:
— Сколько тебе надо?
У него отваливается челюсть. С удивлением смотрит на меня.
— Идем, обсудим в теплой машине.
И увожу его, обняв за плечи.
* * *
Теперь за рулем сижу я.
Мы ждем ее, немного обеспокоенные. Лишь бы не сбежала с бабками и пушкой к какому-нибудь веселому своднику!.. Лишь бы не стала тибрить вещички… Нам ведь даже неизвестно, за что она села, эта милашка.
Я все время перевожу глаза с часов на двери магазина. Похоже, что мои старые водонепроницаемые часы не идут вовсе. Их говенные стрелки не хотят передвигаться. А двери магазина не перестают пропускать сотни девчонок, сбежавших с занятий. Пьеро мрачно поглядывает на них.
— Погляди на ту блондиночку, — с тоской вздыхает он. — Недурно сложена, а?.. Погляди, какая задница! Смотри, какие штанишки! И, черт возьми, какая выпуклость. Малышка наверняка любит эту работу, маленькая шлюха хороша в постели… В двадцать лет всем хочется попробовать. Держу пари, что она пойдет с нами. Но когда я думаю о той, которая заставляет нас тут торчать!.. Нет, мадемуазель, мне жаль, я-то готов, но мой друг увлекается археологией, его интересуют разбитые древние амфоры. Венера Милосская без рук. Он старается вникнуть в предысторию, изучая прекрасно сохранившихся мамонтов!
— Перестань! Вот она…
Она ли это?.. Да, она… Едва узнаем ее. Она больше не серая, она — черная. Купила черный костюм, черные туфли и черные чулки. Ей это очень идет. Серыми остались только волосы да кожа на лице. В руках большой бумажный пакет.
— Только этого не хватало! — говорит Пьеро. — Предупреждаю тебя, я к ней не притронусь. Этот жанр не в моем вкусе. Оставляю ее тебе. Можешь валяться с ней сколько хочешь! Даже жениться, если пожелаешь! Сделаешь доброе дело! Понятно? И будешь настоящим героем!
Ни слова не говоря, она устраивается на заднем сиденье. Только возвращает сдачу. Я же отказываюсь ее взять… «Спасибо». Кладет деньги в сумочку. Насколько могу понять, там осталось двести или триста франков.
Отъезжаю… Все молчат. Почему черное? Не смею ее спросить. Пьеро смотрит в сторону.
Первой заговаривает она. «Мне бы так хотелось выпить настоящего кофе! С бубликами. Это доставило бы мне удовольствие».
Мне это тоже доставит удовольствие. Даже становится легче на сердце при мысли, что она голодна, чего-то хочет. Начинаю искать самое симпатичное в городе бистро.
* * *
Находим ресторан. Дорогое заведение, где к официантам проявляют уважение. Звучит музыка, в витринах полно всякой цветной снеди. Останавливается, чтобы посмотреть. Я следую за нею по пятам. «Что-нибудь хотите поесть?» Она говорит «нет».
Усаживаемся за стойкой. Высокие табуреты, эрзац-кожа, медный прилавок. Люстра из опалинового красного стекла.
Я не спускаю с нее глаз, пока она выпивает две большие чашки кофе и съедает половину подноса с бубликами. То, как она ест, — удивительное зрелище. Она не говорит, ни на что не смотрит, только жрет, поглощает еду — и всё! Пьеро наплевать, он просматривает эротический журнал. Этот мерзавец сравнивает нашу изголодавшуюся женщину с изображенными на лакированных страницах бабенками. Я же попиваю свой кофеек.
Спустя некоторое время она прекращает жевать. И дает знак официанту подать счет. Пытаюсь вмешаться. Ничего не поделаешь, вытаскивает деньги, хочет сама заплатить, она угощает… В открытой сумочке видна пушка, боюсь, что Пьеро может соскочить с катушек. К счастью, она ее закрывает. «Можно ехать», — говорит. И мы сползаем с табуретов.
И вот мы уже катим по дорогам Франции. Среди полей. Можно и не уточнять: дождь продолжается. Мимо проносятся бретонские перелески. За четверть часа 767-я не сказала ни слова. Она переваривает завтрак на заднем сиденье. И не спрашивает, куда едем. Смотрит на пейзаж и ждет. По мере того как мелькают километры, молчание становится все более гнетущим, я начинаю волноваться. Может, Пьеро действительно прав и моя идея достойна лишь такого мудака, как я. Наверное, старею. Куда может нас завести этот фейерверк говенных находок, нелепых придумок, дебильных озарений?
— Меня тошнит, — заявляет она.
Останавливаемся. Она вылезает подышать свежим воздухом. Я сопровождаю ее. Она качается и опирается о кузов машины. Укрываю ее своим плащом… Вся дрожит, на лбу появляется испарина, и вот уже, согнувшись вдвое, изрыгает съеденное обратно. Я вынимаю платок, чтобы вытереть ей рот, та не протестует и тяжело дышит. «Вам лучше?» Она с огорченным видом кивает. Я выбрасываю платок в папоротник… И мы трогаемся дальше…
Поскольку мы едем к морю, то в конце концов до него добираемся: против такого закона не попрешь.
Море! Оно появляется внезапно из-за незаметного поворота. Кажется, что оно нас снесет — такие высокие волны.
Останавливаюсь напротив, чтобы она лучше посмотрела.
— Я хочу есть, — говорит.
Мы с Пьеро одновременно оборачиваемся.
— Вы считаете, что это благоразумно?
* * *
Сидим за столом в настоящем ресторане с белыми скатертями, расположенном над небольшим портовым городком, где живут моряки и рыболовы. Полдень. Мы первые.
Едва проснувшийся официант протягивает меню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92