— Рита! — воскликнул он.
Моя тетушка чмокнула воздух, будто бы целуя его в обе щеки, но он мотнул головой:
— Нет.
И поцеловал ее прямо в губы. Когда она представила меня, от удивления я не могла вымолвить и слова. В конце концов, по возрасту она годилась ему в матери.
* * *
Его звали Арчи Нокс. И моя тетя любила его. В такси по дороге домой я спросила ее, принадлежит ли он к числу знаменитостей.
— Для редактора он слишком знаменит, — ответила она. — Лучшие на виду не бывают.
Сама она была романисткой.
— Бьюсь об заклад, что его подруга — известная личность, — сказала я. — Возможно, писательница. Или актриса. Что-то в этом роде.
— Нет, — отозвалась тетя. — Если бы ей и хотелось этим заниматься, он бы ее отговорил.
— Арчи Нокс поцеловал тебя, — обронила я.
Она сжала мою ладонь.
— Надеюсь, тебе не было скучно?
Приехав домой, мы взяли бутылку бренди и вышли на террасу. Этажом ниже терраса была шире нашей, и, когда мы уселись, там появилась какая-то пара. Они закурили, и женщина, скрестив руки, прислонилась к стене.
— Кто живет под тобой? — спросила я.
— Нина Соломон, — ответила тетя. — Она снимает документальные фильмы. Ее муж — художник Бен Соломон. Если бы ты побыла у меня подольше, мы сходили бы в его галерею. Там бывают литературные вечеринки. Завтра вечером я могла бы тебя взять. Она отхлебнула бренди. — Но в наши дни литературная братия так скучна. Мне бы хотелось, чтобы было побольше таких, как Арчи Нокс.
Мне интересно было узнать о нем, но я боялась спросить прямо.
— А что представляла из себя литературная братия в прежние времена?
— О, это были гуляки. Большие гуляки.
Я нарисовала в своем воображении красновато-коричневый внутренний орган, именуемый печенью, и предположила, что она имеет в виду запойных алкоголиков.
А тетя сказала:
— Сейчас все занимаются исключительно болтовней.
* * *
Поступив в колледж, я провела долгий уикенд с моей тетей на Марта-Виньярде. Пасмурным вечером она взяла меня с собой на грязи. Мы шли вдоль берега, и, когда приблизились к грязевым ваннам, я увидела, что все там голые. Покрытые грязью тела пестрели разными оттенками серого цвета — в зависимости от степени высыхания. Я посмотрела на тетю.
Она промолвила:
— Парад статуй.
И я сказала ей в тон — прислушиваясь к ней, — что она пытается сочинить строчку для романа.
Рядом с ней я чувствовала себя не столько юной, сколько провинциальной. Когда мы подошли к грязевой яме, она сказала:
— Иди вперед.
И я пошла без колебаний. Я сняла купальник, передала ей и бултыхнулась вниз.
Потом она соскоблила немного глины с моей спины и помазала ею у себя под глазами.
— У тебя мои груди, — заметила она, словно я совершила что-то похвальное.
Я попросила ее рассказать мне об Арчи Ноксе.
Она посмотрела на меня так, словно не была уверена, достойна ли я слушать ее рассказы. Потом проронила:
— Иногда он как будто с цепи срывался. В те дни, когда пил мартини.
— В чем это проявлялось? — спросила я.
— Женщины, — ответила она. — Женщины были от него без ума.
Она поведала мне, что когда-то у всех на слуху была история одной молодой женщины, которая из-за него покончила с собой. Я ждала продолжения, но тетя умолкла. Затем лицо ее просияло.
— И собаки, — сказала она.
— Собаки? — переспросила я.
— Собаки следовали за ним повсюду.
* * *
— Он был неплохим боксером, — сказала она в тот вечер, когда пригласила меня отпраздновать окончание школы. — Он вечно врезал кому-то по носу.
— Этакий мачо, — прокомментировала я.
— Нет, это было лишь точное выражение его внутреннего состояния.
* * *
Мне исполнилось уже двадцать пять, когда я снова увидела Арчи Нокса. Это было на вечеринке в Центральном Западном парке, куда меня пригласила одна подруга. К тому времени я работала помощником редактора в издательской фирме Н. и была в этой фирме самой молодой.
Я кивнула ему с противоположной стороны комнаты и, когда он подошел ко мне, увидела, что его волосы поседели.
— Что будете пить?
— Виски с содовой, — ответила я.
Через минуту он вернулся и вручил мне стакан молока.
— Кто-то должен заботиться о вас, — промолвил он и исчез.
Моя подруга из Н. уже ушла. Я оказалась брошенной на произвол судьбы и разыгрывала заинтересованность происходящим, пока в комнате не осталось всего несколько человек.
Арчи подошел ко мне. Он взял меня за локоть и сказал:
— Давайте поищем для вас чего-нибудь покушать.
Я полагала, что он знает, кто я такая, но когда я упомянула о своей тете, он вскричал:
— Будь я проклят!
За ужином я спросила его о К., где он был главным редактором. Он не захотел об этом говорить.
Он сказал, что моя тетя самая красивая женщина на земле, даже в свои восемьдесят. Затем коснулся моего подбородка и, изучая профиль, повертел мою голову. И, улыбнувшись, сделал вывод:
— Никакого сходства.
* * *
Я встретилась с Арчи во французском ресторане, чтобы поужинать перед тем, как пойти в театр. После того как официант принял наши заказы, я упомянула, что мой дружок Джейми, вероятно, находится сейчас в Париже. Он уже месяц скитается по Европе, пытаясь понять, что ему делать со своей жизнью. Именно из этого и состояла его жизнь.
— Что он из себя представляет? — спросил Арчи.
— Я вам уже говорила, — буркнула я и, взяв из стаканчика цветной карандаш, принялась машинально чертить что-то на бумажной скатерти.
— Ты с ним счастлива?
— Конечно.
Он сказал, что я не знаю, что такое настоящее счастье.
— Ты должна сама позаботиться о том, как поладить со счастьем в этой короткой жизни.
Я положила карандаш обратно.
— Вы сами не знаете, что говорите.
Он сказал, что я достойна лучшей участи. И добавил:
— Ты уже достаточно взрослая, чтобы разбираться в таких вещах.
Я поглядела на него.
— Вам не кажется, что вы несколько староваты для меня?
— Нет, — ответил он.
Принесли наши напитки, и Арчи в один прием выпил свой виски с содовой, при этом его кадык мерно поднимался и опускался. Потом положил деньги и театральные билеты на стол и поднялся со словами:
— Да, ты, пожалуй, слишком молода для меня.
И ушел.
* * *
Арчи не извинился и даже не вспомнил об этом, когда позвонил, чтобы пригласить меня на обед.
Он жил в доме из бурого камня в Вест-Виллидж, занимая целых два этажа. Я попросила его провести со мной экскурсию по этим апартаментам. Каждая комната производила впечатление кабинета. В меблировке преобладали темное тяжелое дерево и кожа, все несколько обветшалое, повсюду валялись книги и рукописи.
Порядок был только в его кабинете, где на письменном столе красного дерева стояла старая пишущая машинка.
Я последовала за ним в гостиную.
— Комната для гостей, — пояснил он, и я замерла как вкопанная. Мое внимание привлек двустворчатый шкаф, наполненный боксерскими трофеями:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50