Ей было около трех, она не выспалась и капризничала, сползая на попке по ступеням.
— Она сказала: «Не надо музыки, папочка», — произнес Арчи, имитируя детский голосок. — Но я ответил, что надо бы что-нибудь послушать. Тогда она кокетливо подняла волосы в хвост и сказала тоном уставшей от светской жизни певицы из ночного клуба: «Хорошо, давай галоп!»
Именно эту пластинку он сейчас и поставил. Я спросила, как поживает Элизабет. Он сказал, что она красивая и оборотистая девушка и умеет произвести впечатление. Сейчас она заканчивает первый курс в Стэнфорде, а до этого провела год в Израиле, в кибуце. Она простила его, теперь они стали ближе, и он надеется встретиться с нею следующим летом в Греции.
Я сказала, что собиралась летом поехать в Грецию, но теперь не уверена, удастся ли.
Он уселся на кушетке рядом со мной и похлопал меня по руке.
Когда мы заговорили о выступлении Микки, я призналась, что еще не читала «Чокнутого», и Арчи пообещал достать экземпляр. Я видела, что он гордится этой книгой, и мне интересно было, могу ли я почувствовать что-либо подобное. Он спросил, какие книги я купила в последнее время.
— Malaise, — ответила я. Мне трудно было точно объяснить, в какой тупик зашла моя карьера. — У меня теперь новый шеф.
— И кто же?
— Мими Хаулетт.
Он сказал:
— Я знал Мими, когда она была еще помощником редактора.
И я сразу же подумала: он с ней спал.
Арчи спросил, что из прочитанного за последнее время мне понравилось. Я пыталась вспомнить название хоть одной книги, но тут он добавил так, словно мы уже говорили о чем-то другом:
— Ты читала мою книгу?
— Да, — ответила я.
— Понравилось?
— Да, — ответила я.
Он спросил, не обиделась ли я, что он написал роман о наших отношениях.
— Мне не понравилось, что ты передал его в мое издательство.
— Это было ошибкой, — вздохнул он. — Я очень сожалею.
— Я знаю, — сказала я.
— Это в какой-то мере роман отчаяния, — пояснил он.
— А можно ли отчаяться в какой-то мере? — спросила я. — Ведь это все равно что быть немного в ужасе или пребывать в состоянии слабого экстаза.
— Оставь мужчине его достоинство! — буркнул Арчи.
— Поразительно, что ты докатился до счастливого финала.
— Мы заслужили его, — отозвался он.
— А как у тебя дела с алкоголем? — поинтересовалась я.
— Все в порядке, — ответил Арчи.
Он рассказал, что принимает лекарство под названием «антабус», которое отторгает алкоголь, и он станет больным, если выпьет. Кроме того, он побывал в Обществе анонимных алкоголиков. Арчи показал мне чистый покер-чип (учетную карточку), который ему дали, чтобы отмечать состояние трезвости. Он сказал, что на собрания не ходит, но постоянно носит в кармане этот покер-чип.
Я сказала, что рада за него, а потом спросила:
— А как ты думаешь. Общество анонимных игроков уже упразднили?
Когда он обнял меня и пожелал спокойной ночи, я почувствовала просто руки, которые сжали меня, — скорее идею объятия, чем ее реальное воплощение.
— Арчи, — сказала я, — ты разучился обнимать женщин.
— Отсутствие практики, — ответил он.
* * *
Я сидела в большом кожаном кресле Арчи. Он растянулся на диване. Когда я начинала что-то говорить, он перебивал меня:
— Никаких разговоров в библиотеке!
И напоминал, что я пришла сюда работать. Немного спустя он сказал, что собирается заказать китайский обед, который называл на французский манер «шинуа», и спросил, чего я хочу.
Я ответила библиотекарю:
— Тс-с!
Он позвонил в китайский ресторан и сделал заказ. Ведь он знал, что я люблю. Когда обед принесли, мы накрыли в столовой и долго потешались над нашими запретами на разговоры, имитируя сценки из немого кино. Мы жестикулировали, как итальянцы, и строили гримасы; взяв с подставки палочки для еды. Арчи изображал дирижера.
За обедом он спросил, как мне удалось до такой степени запустить работу над рукописями. Меня это ничуть не удивляло — так уж получилось, но теперь я и сама хотела это понять. Я сказала, что мне не нравилось все то, что я читала, и в результате я стала думать, что все дело не в рукописях, а во мне самой. Я бралась за них снова и снова, а тем временем накапливались новые. Это была правда, и осознать ее было большим облегчением.
— Когда это началось? Когда ты узнала о том, что происходит с твоим отцом?
Я пожала плечами. Мне казалось нелепым ссылаться на болезнь отца, особенно с тех пор, как он сам перестал использовать ее как оправдание.
Арчи сказал:
— Совершенно естественно сомневаться в правильности своих суждений относительно сомнений в правильности своих суждений.
Вернувшись в кабинет, он предложил:
— Давай посмотрим, что ты читаешь.
Я показала ему «Таинственный юг».
— Я даже не знаю, о чем там речь. Дошла только до жуков и сейчас перечитываю первую главу.
Арчи пробежал глазами первую страницу.
— Этот писатель хочет стать вторым Фолкнером.
— Ну, до этого-то я и сама додумалась. А что, если он и в самом деле второй Фолкнер?
— Нет, — отозвался Арчи, переворачивая страницу.
— Но я не берусь это утверждать. Мими хочет, чтобы я написала внутреннюю рецензию.
— Так это для Мими? — спросил он.
Я кивнула.
— Все это?
Я кивнула.
Он посмотрел на меня, и мне стало ясно: он понял то, что я не хотела ему говорить.
— Пиши! Этот парень хочет стать вторым Фолкнером, запятая, и возможно таковым и является, запятая, но я не смогла читать его дальше первой главы.
— Это все, что мне нужно сказать? — спросила я. — Дальше можно не читать?
— Конечно, — ответил он, вручая мне рукопись. — Давай теперь посмотрим остальные.
Он пробежал первые главы всех рукописей, которые я принесла, и сказал:
— Ты не ошибаешься в своих суждениях.
Потом спросил о каждой из них — по какой причине та или иная мне не нравится, после чего надиктовал на основе моих отзывов рецензии, которые я должна была отдать Мими.
Он растолковывал мне нюансы моего положения в новой иерархии Н., пояснив, что в данном случае и речи нет о понижении меня в должности, и описал издательскую политику, в которую я оказалась втянутой.
Я замечаю, что мне следовало бы уже давно все это знать.
— Нет, — отвечает он, — всего узнать невозможно.
Я говорю:
— У меня такое ощущение, словно я Элен Келлер, а ты Анни Салливан.
— Элен, — произносит он нежно.
Я притворно вздыхаю и говорю:
— Ты учил меня читать.
Он смеется лающим смехом, и от одних этих звуков меня тоже разбирает смех.
Потом я признаюсь, какое ужасное прозвище придумала Мими. И рассказываю, что порой она смотрит на меня так, словно не в силах понять, способна я на что-то или нет, и что рядом с ней я чувствую себя дурой.
— Ты даже не знаешь, какая ты способная!
Я спрашиваю:
— Ты с ней спал?
— Нет, дорогая, — отвечает он.
* * *
— Ты неплохо поработала, — говорит мне Мими на следующий день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Она сказала: «Не надо музыки, папочка», — произнес Арчи, имитируя детский голосок. — Но я ответил, что надо бы что-нибудь послушать. Тогда она кокетливо подняла волосы в хвост и сказала тоном уставшей от светской жизни певицы из ночного клуба: «Хорошо, давай галоп!»
Именно эту пластинку он сейчас и поставил. Я спросила, как поживает Элизабет. Он сказал, что она красивая и оборотистая девушка и умеет произвести впечатление. Сейчас она заканчивает первый курс в Стэнфорде, а до этого провела год в Израиле, в кибуце. Она простила его, теперь они стали ближе, и он надеется встретиться с нею следующим летом в Греции.
Я сказала, что собиралась летом поехать в Грецию, но теперь не уверена, удастся ли.
Он уселся на кушетке рядом со мной и похлопал меня по руке.
Когда мы заговорили о выступлении Микки, я призналась, что еще не читала «Чокнутого», и Арчи пообещал достать экземпляр. Я видела, что он гордится этой книгой, и мне интересно было, могу ли я почувствовать что-либо подобное. Он спросил, какие книги я купила в последнее время.
— Malaise, — ответила я. Мне трудно было точно объяснить, в какой тупик зашла моя карьера. — У меня теперь новый шеф.
— И кто же?
— Мими Хаулетт.
Он сказал:
— Я знал Мими, когда она была еще помощником редактора.
И я сразу же подумала: он с ней спал.
Арчи спросил, что из прочитанного за последнее время мне понравилось. Я пыталась вспомнить название хоть одной книги, но тут он добавил так, словно мы уже говорили о чем-то другом:
— Ты читала мою книгу?
— Да, — ответила я.
— Понравилось?
— Да, — ответила я.
Он спросил, не обиделась ли я, что он написал роман о наших отношениях.
— Мне не понравилось, что ты передал его в мое издательство.
— Это было ошибкой, — вздохнул он. — Я очень сожалею.
— Я знаю, — сказала я.
— Это в какой-то мере роман отчаяния, — пояснил он.
— А можно ли отчаяться в какой-то мере? — спросила я. — Ведь это все равно что быть немного в ужасе или пребывать в состоянии слабого экстаза.
— Оставь мужчине его достоинство! — буркнул Арчи.
— Поразительно, что ты докатился до счастливого финала.
— Мы заслужили его, — отозвался он.
— А как у тебя дела с алкоголем? — поинтересовалась я.
— Все в порядке, — ответил Арчи.
Он рассказал, что принимает лекарство под названием «антабус», которое отторгает алкоголь, и он станет больным, если выпьет. Кроме того, он побывал в Обществе анонимных алкоголиков. Арчи показал мне чистый покер-чип (учетную карточку), который ему дали, чтобы отмечать состояние трезвости. Он сказал, что на собрания не ходит, но постоянно носит в кармане этот покер-чип.
Я сказала, что рада за него, а потом спросила:
— А как ты думаешь. Общество анонимных игроков уже упразднили?
Когда он обнял меня и пожелал спокойной ночи, я почувствовала просто руки, которые сжали меня, — скорее идею объятия, чем ее реальное воплощение.
— Арчи, — сказала я, — ты разучился обнимать женщин.
— Отсутствие практики, — ответил он.
* * *
Я сидела в большом кожаном кресле Арчи. Он растянулся на диване. Когда я начинала что-то говорить, он перебивал меня:
— Никаких разговоров в библиотеке!
И напоминал, что я пришла сюда работать. Немного спустя он сказал, что собирается заказать китайский обед, который называл на французский манер «шинуа», и спросил, чего я хочу.
Я ответила библиотекарю:
— Тс-с!
Он позвонил в китайский ресторан и сделал заказ. Ведь он знал, что я люблю. Когда обед принесли, мы накрыли в столовой и долго потешались над нашими запретами на разговоры, имитируя сценки из немого кино. Мы жестикулировали, как итальянцы, и строили гримасы; взяв с подставки палочки для еды. Арчи изображал дирижера.
За обедом он спросил, как мне удалось до такой степени запустить работу над рукописями. Меня это ничуть не удивляло — так уж получилось, но теперь я и сама хотела это понять. Я сказала, что мне не нравилось все то, что я читала, и в результате я стала думать, что все дело не в рукописях, а во мне самой. Я бралась за них снова и снова, а тем временем накапливались новые. Это была правда, и осознать ее было большим облегчением.
— Когда это началось? Когда ты узнала о том, что происходит с твоим отцом?
Я пожала плечами. Мне казалось нелепым ссылаться на болезнь отца, особенно с тех пор, как он сам перестал использовать ее как оправдание.
Арчи сказал:
— Совершенно естественно сомневаться в правильности своих суждений относительно сомнений в правильности своих суждений.
Вернувшись в кабинет, он предложил:
— Давай посмотрим, что ты читаешь.
Я показала ему «Таинственный юг».
— Я даже не знаю, о чем там речь. Дошла только до жуков и сейчас перечитываю первую главу.
Арчи пробежал глазами первую страницу.
— Этот писатель хочет стать вторым Фолкнером.
— Ну, до этого-то я и сама додумалась. А что, если он и в самом деле второй Фолкнер?
— Нет, — отозвался Арчи, переворачивая страницу.
— Но я не берусь это утверждать. Мими хочет, чтобы я написала внутреннюю рецензию.
— Так это для Мими? — спросил он.
Я кивнула.
— Все это?
Я кивнула.
Он посмотрел на меня, и мне стало ясно: он понял то, что я не хотела ему говорить.
— Пиши! Этот парень хочет стать вторым Фолкнером, запятая, и возможно таковым и является, запятая, но я не смогла читать его дальше первой главы.
— Это все, что мне нужно сказать? — спросила я. — Дальше можно не читать?
— Конечно, — ответил он, вручая мне рукопись. — Давай теперь посмотрим остальные.
Он пробежал первые главы всех рукописей, которые я принесла, и сказал:
— Ты не ошибаешься в своих суждениях.
Потом спросил о каждой из них — по какой причине та или иная мне не нравится, после чего надиктовал на основе моих отзывов рецензии, которые я должна была отдать Мими.
Он растолковывал мне нюансы моего положения в новой иерархии Н., пояснив, что в данном случае и речи нет о понижении меня в должности, и описал издательскую политику, в которую я оказалась втянутой.
Я замечаю, что мне следовало бы уже давно все это знать.
— Нет, — отвечает он, — всего узнать невозможно.
Я говорю:
— У меня такое ощущение, словно я Элен Келлер, а ты Анни Салливан.
— Элен, — произносит он нежно.
Я притворно вздыхаю и говорю:
— Ты учил меня читать.
Он смеется лающим смехом, и от одних этих звуков меня тоже разбирает смех.
Потом я признаюсь, какое ужасное прозвище придумала Мими. И рассказываю, что порой она смотрит на меня так, словно не в силах понять, способна я на что-то или нет, и что рядом с ней я чувствую себя дурой.
— Ты даже не знаешь, какая ты способная!
Я спрашиваю:
— Ты с ней спал?
— Нет, дорогая, — отвечает он.
* * *
— Ты неплохо поработала, — говорит мне Мими на следующий день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50