у меня нет денег на другое жилье. Теперь, когда мы содрали ковер и перекрасили стены, только бильярдный стол напоминает о былой славе заведения «Войско Черчилля».
Единственное, о чем я не соврал вчера Брэдшоу, — это о том, что по пятницам я не работаю. По крайней мере на своей основной работе. В галерее Поли я появляюсь по вторникам, средам и четвергам. Поли называет меня своим управляющим, но, поскольку я единственный его сотрудник, большой гордости от этой должности я не испытываю. Работа моя заключается в том, чтобы сидеть за столом у входа в галерею, читать журналы или романы и ждать, когда зазвонит телефон (что происходит крайне редко, и обычно это звонит сам Поли из какого-нибудь бара на Средиземном море, проверяя, на месте ли я). Иногда кто-нибудь зайдет из любопытства, задаст мне пару праздных вопросов о картинах. Еще реже, раза два-три в месяц, картины покупают. Тогда я открываю кассу, выбиваю чек и организовываю доставку покупки. Но в основном я сижу, читаю, рассматриваю улицу из окна, разглядываю прохожих.
Но по пятницам — по пятницам и понедельникам — я сам себе хозяин. В такие дни я стараюсь не выходить из дома, если в том нет острой нужды, — например, в сигаретах или пепси, которые продаются в дешевом супермаркете на углу, или в прощении, которое нужно вымолить у банковского клерка за перерасход денег на счету. Я пытаюсь проснуться в обычное время, как если бы собирался на работу в галерею к десяти часам, принимаю душ и, если Мэтт дома, иду поболтать с ним, пока он завтракает. Потом иду в мастерскую, включаю радио, чтобы не было скучно, закуриваю, выбираю нужную кисть и начинаю работу с того места, где остановился. Но частенько все мои благие попытки оказываются тщетными: встаю поздно, и потом весь день коту под хвост.
Я по-прежнему смотрю на холст. Не считая утреннего недоразумения с Брэдшоу, день был плодотворным. С десяти до четырех, включая час на обед, все шло по плану. За исключением радио, поскольку скучно не было, и это часть другого моего плана.
— Ну как? — спрашивает Маккаллен, возвращаясь в мастерскую и встав между мной и мольбертом, закрывая мне обзор. — Ты доволен?
Маккаллен стройная, ростом чуть выше метра семидесяти. У нее светлые и прямые как солома волосы ниже лопаток. И смех у нее притягательный.
— Не знаю, — отвечаю я. Во-первых, она закрывает мне обзор, а во-вторых, я слишком долго концентрировал внимание на картине. Сейчас нужно отвлечься, отдохнуть, прежде чем я смогу объективно оценить работу. — А ты что скажешь?
— Мне нравится, — говорит она, повернувшись ко мне лицом.
Я польщен. Мне она тоже нравится. Очень.
Мы познакомились две недели назад на вечеринке у моей сестры Кейт в честь ее двадцатилетия. Кейт учится в университете, изучает историю и испанский язык. А ее парня зовут Фил. Он в том же университете изучает французский. Она познакомилась с Маккаллен на первом курсе, они подружились, умудрились сохранить дружеские отношения и в прошлом году сняли вместе дом. Кейт с Маккаллен стали подругами. Так судьба свела нас вместе в кухне Кейт.
Кейт уже успела ей много обо мне рассказать, а кроме того, моя картина, которую я подарил ей на день рождения, висела у нее в гостиной. Так что завязать разговор не составило труда. Маккаллен спросила меня о картине. В школе она изучала живопись и до сих пор проводит выходные за рисованием. Я спросил, почему она бросила рисовать, и она ответила, что из-за родителей. Они считают, что живопись может быть просто хобби, а тем временем ей следует приобрести достойную профессию. Я рассказал, что больших успехов пока не добился — продал всего три картины и удостоился положительных отзывов после того, как пару месяцев назад тайком устроил свою выставку в галерее Поли. Она спросила меня, над чем я в данный момент работаю. Я был пьян, она была прекрасна, и, поскольку до сих пор ей удавалось уклониться от моих приставаний и она явно не собиралась ехать ко мне домой, я сказал, что планирую сделать серию рисунков с живой натуры. Потом попросил ее позировать и очень, очень, очень молил о согласии.
И о чудо! Она сказала «да».
Точнее, она сказала:
— Сколько?
А я ответил:
— Если откровенно, я надеялся, что ты согласишься позировать бесплатно.
— Еще чего! — ответила она.
— Двадцать фунтов? — предложил я.
— Тридцать.
— Договорились.
И вот, пожалуйста, я только что ее рисовал.
Маккаллен идет к дивану, открывая мне вид на холст. Я перевожу взгляд с нее на картину и обратно. Как-то они не сопоставляются. Не потому, что портрет не похож. Просто в течение нескольких часов я пытался перевести ее изображение из трехмерного в двухмерное, и она перестала для меня быть единой личностью, а представлялась лишь сочетанием контуров, теней и света. Теперь, когда в моих глазах она обрела обычные формы, вернулась и ее личность. Она уже была не объектом изучения, а объектом желания, и мне хотелось к ней прикоснуться. Очень хотелось.
Вообще-то это желание не покидало меня с того самого момента, когда Маккаллен появилась у дверей дома. Примерно через три минуты после того, как я поставил машину Мэтта на место — тютелька в тютельку — и перестроил обратно сиденье и зеркало. Я сварил ей кофе, поболтал немного и показал мастерскую. Она разделась в ванной и прошла в мастерскую, завернувшись в полотенце. Я повыпендривался, водружая холст на мольберт и пытаясь не пялиться на нее, пока она шла по комнате. Старался создать комфортную атмосферу, чтобы она не смущалась.
— Куда мне лечь? Где ты предпочитаешь? — спросила она.
Здесь. На бильярдном столе. В душе. На пляже. В самолете. На постели. Вариантов было сколько угодно, и в других обстоятельствах я бы выбрал один из них и воплотил фантазии в жизнь. Но профессионал я или нет? Я художник, она — моя модель. Я плачу ей за то, чтобы она пришла сюда и разделась. И вот она здесь, обнаженная, ради искусства и денег, разве не так? Так. Разговор окончен.
— На диване, — ответил я. — Располагайся поудобнее.
Она прошла к дивану спиной ко мне, сняла полотенце, аккуратно сложила его на полу и легла.
— Так хорошо?
С эстетической точки зрения так было идеально. Она лежала на животе, опустив голову на скрещенные руки, и смотрела на меня. В этой позе она была так естественна, словно только что проснулась. И свет был хороший. Тень падала на изгиб ее ног ниже колена. Да, практически идеально.
— Нет, — сказал я, — не очень. Попробуй лечь на бок лицом ко мне.
Понимаете, профессиональная этика — это, конечно, хорошо. Но должны же быть какие-то способы компенсировать бедность и одиночество художника. Она перевернулась, прикрыв грудь руками.
— Так лучше?
— Немного. Но попробуй убрать руку, положи ее на бедро.
Она убрала руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76