— Зачем?
Он щурит глаза:
— Делай, что говорят, Джек! Я не могу с тобой возиться весь день. Через час я должен быть на работе.
Смирившись с тем, что он не отстанет, пока не добьется своего, я встаю.
— Посмотри на себя, — требует Мэтт. Смотрю на свое отражение в зеркале. Да, надо сказать, зрелище не из приятных. Ворот футболки посерел от грязи; ногти черные, будто я землю руками рыл; ко лбу прилипла какая-то дрянь, сильно смахивающая на ошметок колбасы. Но самое страшное — это глаза. Точно какой-то гад изрисовал мне белки красным фломастером. Хотя ни один мало-мальски здравомыслящий человек ко мне и на пушечный выстрел не подошел бы. Скорее вызвал бы полицию и сообщил, что маньяк-убийца разгуливает на свободе.
— Позор, — объявляет Мэтт, с отвращением оглядывая меня. — Мне стыдно жить с тобой под одной крышей. Тебе есть что сказать в свое оправдание?
Я смотрю в пол и бубню:
— Ну ладно. Подумаешь, сегодня я не в лучшем виде.
— Не в лучшем виде? Да ты даже не в худшем виде. У тебя вообще вида нет.
— Да! — начинаю злиться я. — Хреново выгляжу, и что?
— Это хорошо, что ты признал наличие проблемы, — радуется Мэтт. — Первый шаг к исцелению. Теперь повторяй за мной. Меня зовут Джек Росситер.
— Какого… — пробую я возразить, но его грозный взгляд заставляет меня вспомнить про ведро холодной воды. Напоминаю себе, что этот человек опасен и способен на все. — Меня зовут Джек Росситер, — послушно повторяю я, стараясь выдержать максимально скучающую интонацию.
— Я — мужчина.
— Я — мужчина, — вещает голос бездушного робота.
— Сильный и независимый.
— Сильный и независимый.
— Я самодостаточен, и мне не нужна женщина.
— Я самодостаточен, и мне не нужна женщина.
— Я могу быть счастлив даже в полном одиночестве.
— Я могу быть счастлив даже в полном одиночестве.
— Я не просто мужчина, я свинья.
Тут я понимаю, что впервые за несколько дней улыбаюсь.
— Я не просто мужчина, я свинья.
— Мне нужно как следует помыться.
— Мне нужно как следует помыться.
— Переодеться.
— Переодеться.
— Потому что от меня воняет. Последнюю фразу я повторить уже не в силах, потому что сгибаюсь от хохота. Он достает откуда-то кусок мыла и сует мне в руку. Потом подталкивает к выходу и указывает на дверь ванной. Спустя некоторое время, когда я вытираюсь, Мэтт просовывает голову в дверь:
— Вернусь около шести. И если снова застану тебя в роли внебрачного сына Бон Джови, разломаю гитару об твой зад.
— Не волнуйся, — говорю я. — Призрак Хендрикса больше не появится.
— Надеюсь. Да, кстати, еще кое-что. — Что?
— Вчера звонила Хлоя. Ждет тебя к ужину, в восемь. — Он подмигивает мне. — Это входит в программу твоей реабилитации.
Все утро я навожу порядок в квартире, а днем с головой погружаюсь в «Этюд в желтых тонах». Разговор с Мэттом произвел столь благотворное воздействие, что я смог побороть желание закрасить все полотно черным. Но мое исцеление оказалось неполным: мысли о Маккаллен то и дело мелькают в голове. Наверное, это потому, что постоянно ловлю на себе ее пристальный взгляд — с портрета в углу. Все, она меня достала. Сую портрет под мышку и выхожу в сад.
В саду развожу костер. Мне ничуть не жалко картину. Слишком много воспоминаний связано с ней. И не только события той памятной ночи. Слишком много воспоминаний обо мне, о том, каким я был. О моем трепе, манипуляциях, методах и приемчиках. Теперь я знаю — чушь это собачья. Все мои ухищрения и донжуанские штучки не помогли мне вернуть Эми. Она приняла решение, и если оно окончательное и бесповоротное — то так тому и быть. И глупо было с моей стороны полагать, что я способен заставить Эми изменить его. На моих глазах холст скукоживается и рассыпается в пепел.
Я возвращаюсь в дом.
К Хлое прихожу ровно в восемь.
— Мэтт не шутил, — говорит она, открыв дверь.
— Насчет чего?
— Насчет тебя. Бедняжка. Выглядишь хреново.
Выходит, я зря мылся и брился.
— Зато ты выглядишь сногсшибательно.
Это верно. В коротком черном платье она великолепна. Хотя в моем теперешнем состоянии мне это по барабану.
— Иди сюда, — Хлоя прижимает меня к себе, — дай-ка я обниму тебя. — Несколько мгновений она не отпускает меня, потом берет за руку и ведет в столовую. — Надеюсь, ты голоден, — говорит она, наполняя мой бокал вином, — я приготовила столько, что и десятерых можно накормить.
Пока Хлоя хлопочет на кухне, я оглядываюсь. Действительно, она расстаралась не на шутку: на столе разложено шикарное серебро, играет приятная музыка, горят свечи. Опускаю взгляд на свою помятую рубашку и выцветшие джинсы, но потом говорю себе: «Это же всего лишь Хлоя. Она бы и бровью не повела, если бы на мне была надета монашеская ряса с ковбойской шляпой». Спустя пару минут Хлоя появляется с подносом в руках и широченной улыбкой на лице. Она начинает говорить и с этого момента не замолкает ни на минуту. В течение всего ужина она искусно обходит стороной тему Эми, и даже я на некоторое время о ней забываю. Но когда мы пьем кофе, устроившись на диване, уныние снова овладевает мной.
— Может, расскажешь, — предлагает Хлоя, — куда подевался наш Лихой Джек?
Я пожимаю плечами:
— Пропал. Испарился. Ушел в творческий отпуск.
— Когда вернется?
— Если бы я знал… Все изменилось. Ни одно из моих прежних правил уже не действует. — Я с трудом подбираю слова.
— В каком смысле?
— Во всех. Вот женщины. Я думал, что все про них знаю. Думал, что могу влюбить в себя любую.
— А теперь так не думаешь?
— Нет. Я не понимаю их абсолютно.
И я рассказываю о том, как Эми не отвечала на мои звонки, как я торчал у ее дома, про надпись. Даже про то, что я делал вчера, когда Мэтт меня застукал.
— Будут и другие девушки, — убеждает Хлоя, — обязательно. Ты симпатичный.
На секунду я закрываю глаза и пытаюсь представить эту другую, но вижу только Эми — в слезах стоящую у дороги.
— Мне не нужны другие.
Хлоя закатывает глаза и пихает меня под ребра.
— Ну это ты расчувствовался. Надо смотреть на вещи реально. Всех нас жизнь бьет, но мы встаем и идем дальше. Так уж устроен мир. — Она кладет руку на мою ладонь. — Джек, это нужно пережить. Согласна, непросто, но рано или поздно тебе придется это сделать.
— Хлоя, мне так погано.
Она проводит рукой по моим волосам.
— Я знаю, милый. Знаю. Но ты справишься.
— Не представляю, что мне делать.
Мы молчим. Проходит минута или больше, и Хлоя говорит:
— Я могла бы тебе помочь, если хочешь.
Я поворачиваюсь к ней. Ее лицо всего в нескольких сантиметрах от моего. — Как? Она подвигается ближе и шепчет:
— Вот так.
Я чувствую, как ее губы прижимаются к моим.
— Не надо, — прошу я и отталкиваю ее. — Я не этого хочу.
Видимо, по выражению моего лица Хлоя понимает, что я не шучу. Она отодвигается, зажигает сигарету и упирается взглядом в темноту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76