И в ту же минуту открылась дверь и в комнату вошла молодая женщина в темном платье и белом переднике и, чуть покачиваясь, не боясь поскользнуться, пронесла на вытянутых руках широкий поднос с бутылкой и двумя рюмками. Она накрыла белоснежной скатертью низкий столик, расставила на нем бутылку, рюмки, тарелку с ломтиками мяса и той же плавной поступью удалилась. Бай проводил ее потеплевшими глазами до самых дверей.
— Что ж, агай… Если тебе некогда ждать, пока закипит самовар, давай тогда опрокинем по одной!
Галиахмет-бай держался с Хайретдином по-соседски, как будто они были ровней друг другу, и старик поборол свою робость, взял в руки хрупкую из синего тонкого стекла рюмку. Только бы не выскользнула из негнущихся пальцев эта дорогая безделица и не разбилась, вдребезги.
«И зачем он налил мне в такой наперсток, — подумал старик. — Было бы куда спокойнее и легче пить из простой чашки!»
Однако после первого же глотка, опалившего гортань, Хайретдин почувствовал себя свободнее и смелее. Ровно сидел он не в гостях у бая за полированным столом, в увешанной коврами комнате, а у себя в избе, с кем-то из своей родни и тянул одну рюмку за другой, и уже хмельно кружилась голова и просилась на язык песня.
Когда на столе очутилась вторая бутылка, старик расхрабрился до того, что взял сам граненый стакан от графина и налил в него водки.
— Я темный человек, Галиахмет-бай, — шаря руками по груди и с трудом подыскивая слова, заговорил он. — Не осуждай меня… Спасибо, что не побрезговал бедным мусульманином и посадил его рядом с собой за стол… Правильно я говорю? Если не так, ты останавливай меня — у меня дырявый рот, и из него могут выпасть даже зубы, а не то что худые слева!.. А золото — на что оно мне? Плевать я хотел на золото!.. Нам, бедным, оно не впрок пойдет… А тебе оно нужнее, чем нам, и, видно, так хочет аллах!.. Но почему он не услышал моей молитвы, когда я просил его за сына?
Он уронил голову на грудь и заплакал — тягуче и нудно, как ребенок, всхлипывая и размазывая кулаком слезы по лицу. Выпив, старик совсем ослабел. Да и кто знал, кроме него самого, что за один день он, может быть, постарел на несколько лет? Оборки его лаптей развязались, из-под серых холщовых штанин спускались измазанные глиной портянки, огрубевшие, потрескавшиеся от работы руки так дрожали, что еле удерживали на коленях черную засаленную шапку. Старик плакал, как у себя дома, не стыдясь бая, не заботясь, что слезы капают на бороду, и он смахивал их ладошкой на желтый сияющий пол.
— Отпусти меня, Галиахмет-бай, — ныл он. — Сын у меня лежит и в себя не приходит — пока лечил его злой дух… Погубил проклятый самородок… Не послушал меня, вот и поплатился!..
Он провел рукой по бритой голове, сгоняя с лысины муху, нахлобучил шапку, шумно высморкался в подол рубахи и встал.
— Погоди, погоди, кто кого погубил?
— Прости меня, старика, и сам не знаю, чего болтаю…
Хайретдин вовремя остановил себя и теперь быстро трезвел, уже страдая, что сказал лишнее.
— Может, меня кто погубить грозился? Говори! — допытывался Галиахмет-бай, нервно поигрывая золотой цепочкой от часов
Он снова усадил старика на стул, прошелся в мягких красных сапожках по ковру, придвинул кожаное кресло и втиснулся в него со своим большим, как пухлая подушка животом, застегнул на все пуговицы расшитый бисером камзол.
— Ты не бойся, Хайретдин, — тихо говорил он, следя теперь за каждым движением старика — Я как отец тебе, как брат… Мы люди од ной веры…
— Налей-ка, Галиахмет-бай, еще немного, — попросил Хайретдин. — А то сердце горит — нет сил терпеть…
Он залпом выпил целый стакан и, не став закусывать, вытер рукавом мокрые губы и пошел к двери на плохо слушавшихся ногах.
— Постой, старик! — Бай вскочил, вынул из нагрудного кармана ключ, отпер ящик стола и достал несколько хрустящих бумажек. — Я у тебя в большом долгу… Прими это от меня!
— Нет! Нет! — Хайретдин затряс головой. — Денег я не возьму! Я отдал тебе золото так, что бы хозяин горы не сердился на сына.
Он нарочно говорил громко, чтобы злой дух, если он находился где-нибудь поблизости, хорошо слышал его.
— Золото не мое — оно случайно в мои руки попало, и я отдал его тебе не за деньги! Оно твое, и ты распоряжайся им, как хочешь!..
— Может быть, думаешь, я обманываю тебя? — обиженно спросил бай. — Твой самородок потянул три с половиной фунта! В нем больше камня, чем золота!..
— Мне все равно, сколько он весит! Он твой, тебе лучше знать, на что он тебе нужен!..
Хайретдин снова двинулся к выходу, но Галиахмет-бай преградил ему путь.
— Послушай, старый… Давай по-хорошему, по-доброму… Я ничего не пожалею для тебя и твоей семьи — скажи только, где ты нашел этот камень?
— Не знаю… Я его не находил!..
Он опять чуть не прикусил свой болтливый язык, но Галиахмет-бай и так не поверил ему и затрясся от смеха.
— Ну и шутник ты!.. Он что же, самородок, сам тебе в руки прыгнул? Как кошка?.. Не морочь мне голову! Или ты сам собираешься открыть место и разбогатеть?
Теперь Хайретдин уже совсем протрезвел и жалел, что принес баю самородок.
«Ах, старый дурень, — подумал он, холодея от страха перед тем, что могло обрушиться на его сына, на него самого, на весь его род. — Ведь стоило мне сейчас сказать, что самородок нашел Гайзулла, и хозяин горы не пощадил бы никого!»
Видно, недаром Хайретдин видел нынешней ночью огонь во сне — не иначе как хозяин горы предостерегал его от новой глупости! И зачем нужно было тащиться к баю, всполошить весь поселок — не лучше ли было бросить этот проклятый камень в речку — и дело с концом! Неужели аллах навсегда лишил его разума, если он не додумался сам, что ему делать!
— Ну что молчишь, старик? — Голос бая был гневен. — Может быть, ты задумал обвести меня вокруг пальца! Ха! Ха!.. Лучше не хитри со мной, говори начистоту, и я не пожалею для тебя ничего — лошадь купишь, корову, новый дом построишь… Слышишь?
— Ладно, так и быть, скажу. — Старик опустил голову, потому что ему трудно было бы говорить неправду и смотреть человеку в глаза. — Самородок я нашел на берегу Кэжэн, недалеко от хутора Кундуза…
— Ты правду мне говоришь? — Галиахмет-бай ухватился за подол рубахи старика. — Смотри, аллах накажет тебя, если ты солгал!.. Значит, у хутора Кундуза?
Лицо бая было красным, пот блестел на щеках и стекал, как жир с жареного куска баранины.
— Если место добычливое — озолочу!.. А за самородок, считай, мы с тобой в расчете…
— Как? — испуганно вскрикнул Хайретдин. — Но я же не брал твоих денег!
— Да, ты не брал моих денег! — повторил бай и отступил от старика, важно сложив руки на груди, приосанившись. — Но разве тебе мало того, что ты сидишь со мной за одним столом и тебя угощает Галиахмет-бай?.. Разве не я велел выкатить бочку вина, чтобы весь поселок пил и гулял?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
— Что ж, агай… Если тебе некогда ждать, пока закипит самовар, давай тогда опрокинем по одной!
Галиахмет-бай держался с Хайретдином по-соседски, как будто они были ровней друг другу, и старик поборол свою робость, взял в руки хрупкую из синего тонкого стекла рюмку. Только бы не выскользнула из негнущихся пальцев эта дорогая безделица и не разбилась, вдребезги.
«И зачем он налил мне в такой наперсток, — подумал старик. — Было бы куда спокойнее и легче пить из простой чашки!»
Однако после первого же глотка, опалившего гортань, Хайретдин почувствовал себя свободнее и смелее. Ровно сидел он не в гостях у бая за полированным столом, в увешанной коврами комнате, а у себя в избе, с кем-то из своей родни и тянул одну рюмку за другой, и уже хмельно кружилась голова и просилась на язык песня.
Когда на столе очутилась вторая бутылка, старик расхрабрился до того, что взял сам граненый стакан от графина и налил в него водки.
— Я темный человек, Галиахмет-бай, — шаря руками по груди и с трудом подыскивая слова, заговорил он. — Не осуждай меня… Спасибо, что не побрезговал бедным мусульманином и посадил его рядом с собой за стол… Правильно я говорю? Если не так, ты останавливай меня — у меня дырявый рот, и из него могут выпасть даже зубы, а не то что худые слева!.. А золото — на что оно мне? Плевать я хотел на золото!.. Нам, бедным, оно не впрок пойдет… А тебе оно нужнее, чем нам, и, видно, так хочет аллах!.. Но почему он не услышал моей молитвы, когда я просил его за сына?
Он уронил голову на грудь и заплакал — тягуче и нудно, как ребенок, всхлипывая и размазывая кулаком слезы по лицу. Выпив, старик совсем ослабел. Да и кто знал, кроме него самого, что за один день он, может быть, постарел на несколько лет? Оборки его лаптей развязались, из-под серых холщовых штанин спускались измазанные глиной портянки, огрубевшие, потрескавшиеся от работы руки так дрожали, что еле удерживали на коленях черную засаленную шапку. Старик плакал, как у себя дома, не стыдясь бая, не заботясь, что слезы капают на бороду, и он смахивал их ладошкой на желтый сияющий пол.
— Отпусти меня, Галиахмет-бай, — ныл он. — Сын у меня лежит и в себя не приходит — пока лечил его злой дух… Погубил проклятый самородок… Не послушал меня, вот и поплатился!..
Он провел рукой по бритой голове, сгоняя с лысины муху, нахлобучил шапку, шумно высморкался в подол рубахи и встал.
— Погоди, погоди, кто кого погубил?
— Прости меня, старика, и сам не знаю, чего болтаю…
Хайретдин вовремя остановил себя и теперь быстро трезвел, уже страдая, что сказал лишнее.
— Может, меня кто погубить грозился? Говори! — допытывался Галиахмет-бай, нервно поигрывая золотой цепочкой от часов
Он снова усадил старика на стул, прошелся в мягких красных сапожках по ковру, придвинул кожаное кресло и втиснулся в него со своим большим, как пухлая подушка животом, застегнул на все пуговицы расшитый бисером камзол.
— Ты не бойся, Хайретдин, — тихо говорил он, следя теперь за каждым движением старика — Я как отец тебе, как брат… Мы люди од ной веры…
— Налей-ка, Галиахмет-бай, еще немного, — попросил Хайретдин. — А то сердце горит — нет сил терпеть…
Он залпом выпил целый стакан и, не став закусывать, вытер рукавом мокрые губы и пошел к двери на плохо слушавшихся ногах.
— Постой, старик! — Бай вскочил, вынул из нагрудного кармана ключ, отпер ящик стола и достал несколько хрустящих бумажек. — Я у тебя в большом долгу… Прими это от меня!
— Нет! Нет! — Хайретдин затряс головой. — Денег я не возьму! Я отдал тебе золото так, что бы хозяин горы не сердился на сына.
Он нарочно говорил громко, чтобы злой дух, если он находился где-нибудь поблизости, хорошо слышал его.
— Золото не мое — оно случайно в мои руки попало, и я отдал его тебе не за деньги! Оно твое, и ты распоряжайся им, как хочешь!..
— Может быть, думаешь, я обманываю тебя? — обиженно спросил бай. — Твой самородок потянул три с половиной фунта! В нем больше камня, чем золота!..
— Мне все равно, сколько он весит! Он твой, тебе лучше знать, на что он тебе нужен!..
Хайретдин снова двинулся к выходу, но Галиахмет-бай преградил ему путь.
— Послушай, старый… Давай по-хорошему, по-доброму… Я ничего не пожалею для тебя и твоей семьи — скажи только, где ты нашел этот камень?
— Не знаю… Я его не находил!..
Он опять чуть не прикусил свой болтливый язык, но Галиахмет-бай и так не поверил ему и затрясся от смеха.
— Ну и шутник ты!.. Он что же, самородок, сам тебе в руки прыгнул? Как кошка?.. Не морочь мне голову! Или ты сам собираешься открыть место и разбогатеть?
Теперь Хайретдин уже совсем протрезвел и жалел, что принес баю самородок.
«Ах, старый дурень, — подумал он, холодея от страха перед тем, что могло обрушиться на его сына, на него самого, на весь его род. — Ведь стоило мне сейчас сказать, что самородок нашел Гайзулла, и хозяин горы не пощадил бы никого!»
Видно, недаром Хайретдин видел нынешней ночью огонь во сне — не иначе как хозяин горы предостерегал его от новой глупости! И зачем нужно было тащиться к баю, всполошить весь поселок — не лучше ли было бросить этот проклятый камень в речку — и дело с концом! Неужели аллах навсегда лишил его разума, если он не додумался сам, что ему делать!
— Ну что молчишь, старик? — Голос бая был гневен. — Может быть, ты задумал обвести меня вокруг пальца! Ха! Ха!.. Лучше не хитри со мной, говори начистоту, и я не пожалею для тебя ничего — лошадь купишь, корову, новый дом построишь… Слышишь?
— Ладно, так и быть, скажу. — Старик опустил голову, потому что ему трудно было бы говорить неправду и смотреть человеку в глаза. — Самородок я нашел на берегу Кэжэн, недалеко от хутора Кундуза…
— Ты правду мне говоришь? — Галиахмет-бай ухватился за подол рубахи старика. — Смотри, аллах накажет тебя, если ты солгал!.. Значит, у хутора Кундуза?
Лицо бая было красным, пот блестел на щеках и стекал, как жир с жареного куска баранины.
— Если место добычливое — озолочу!.. А за самородок, считай, мы с тобой в расчете…
— Как? — испуганно вскрикнул Хайретдин. — Но я же не брал твоих денег!
— Да, ты не брал моих денег! — повторил бай и отступил от старика, важно сложив руки на груди, приосанившись. — Но разве тебе мало того, что ты сидишь со мной за одним столом и тебя угощает Галиахмет-бай?.. Разве не я велел выкатить бочку вина, чтобы весь поселок пил и гулял?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111