Мальчик подсел ближе к курэзэ, обхватил руками его голову и стал шептать ему на ухо. Курэзэ кивал головой.
— Агай, забыла тебя спросить, — заговорила опять Фатхия. — Что нужно от нас этому Нигматулле? Иду сейчас, смотрю, а он в сенях стоит…
— Молодой, видно; нашу Зульфию высматривает, — отшутился Кулсубай.
Гайзулла тем временем оживился и говорил уже громко, не скрываясь, он то и дело хватал курэзэ за руку и даже покраснел от возбуждения. Когда он кончил говорить, Кулсубай встал и поставил у нар самовар.
— Чайку, что ли, апай? — сказал он, обращаясь к Фатхии. — И Нафисе надо дать, она утром не пила.
Пока он возился с самоваром, мальчик выскользнул за дверь, вдруг там послышался шум упавшего ведра и какая-то возня. Кулсубай подбежал к двери, распахнул ее и оцепенел от неожиданности: Нигматулла держал мальчика за горло и говорил ему что-то сквозь стиснутые зубы. За спиной Кулсубая вскрикнула Фатхия. С минуту стоявший столбом Кулсубай очнулся от крика женщины, схватил Нигматуллу за плечи, приподнял и швырнул его на пол.
— Ты что? Совсем стыд потерял? — бешено закричал он.
— У тебя научился! — Нигматулла поднялся с пола, не зная, куда девать душившую его злобу.
Кулсубай схватил его за руки и вывернул их.
— Знаем, что ты за курэзэ! —прошипел, извиваясь, Нигматулла. — Попомнишь у меня! Я тебе за все отплачу, шельма бородатая!
На улице послышался звук колокольчика, и в дом вбежала запыхавшаяся Зульфия.
— Мама, к нам солдаты едут! —закричала она еще с порога.
При слове «солдаты» Кулсубай, вздрогнув, выпустил своего противника, и Нигматулла тотчас скрылся.
В дом вошли управляющий прииском и черноусый урядник в сдвинутой набекрень папахе.
Аркадий Васильевич огляделся, поздоровался и, подойдя к Фатхии, протянул ей сверток:
— На-ко, хозяюшка, здесь гостинцы твоим ребятишкам.
И управляющий улыбнулся, как бы немного смущаясь, стыдясь собственной доброты. Стекла его пенсне незряче блеснули. Видя, что Фатхия не смеет взять подарка, и зная местные нравы, он положил сверток на передние нары и, вынув из кармана конфету в бумажной обертке, протянул ее Гайзулле. Но Гайзулла тоже, как и мать, не двинулся с места, настороженно глядя на управляющего и следя за каждым его движением. Фатхия, прикрыв лицо концом залатанного платка, отвернулась к стене. Управляющий слегка пожал плечами и обернулся к Кулсубаю:
— А ты что здесь делаешь? Родственник?
— Нет, я мальчика лечу… — несмело ответил Кулсубай.
— Ну, тогда, раз посторонний, выйди и посиди во дворе. — Аркадий Васильевич потер руки. — Разговор есть.
Но как только Кулсубай приподнялся, Гайзулла бросился с криком схватил его за руку:
— А-ага-ай, боюсь! Не уходи-и!
— Да что ты, тебя никто не тронет, — успокаивал Кулсубай. Но Гайзулла все теснее прижимался к нему, не сводя с управляющего наполненных слезами глаз.
— Ну, ладно, останься, коли так, — поморщился управляющий. — И ты, хозяюшка, подсаживайся к нам. — Он достал из портфеля бутылку водки и поставил ее рядом с самоваром на старенькой скатерти с красными узорами. — Вы пьем за твоего старика, чтоб земля была ему пухом! Знал я его, хороший был человек, работящий…
Но Фатхия по-прежнему сидела, отвернувшись к стене, боясь заговорить.
— Ну, если надумаешь, сядешь, — сказал Ар кадий Васильевич, откупоривая бутылку. — Ты— то, я думаю, не откажешься? —обернулся он к курэзэ.
Кулсубаю очень хотелось выпить, но, стесняясь Фатхии, он стал отказываться.
— Я говорю, грех это… — смущенно говорил он, поглаживая бороду, — Я мусульманин, нам этого нельзя, аллах накажет…
Чувствуя, что Кулсубай отказывается только ради приличия, Аркадий Васильевич стал угощать еще настойчивее:
— Какой там грех! Одна пшеница, чистого сорта! Это ж не самогон какой-нибудь, видишь этикетку? Пей, —один вкус, никакого греха!
— Ну, если из пшеницы, тогда вправду… — согласился Кулсубай. — Я говорю, из пшеницы можно и мусульманину! Он опорожнил до дна чашку с крепким напитком и почти сразу захмелел на пустой желудок. Выпив вторую чашку, он взял со скатерти конфету и протянул ее Гайзулле: — Не бойся, возьми! Вкусная! Видишь, в бумажке, с картинкой!
Заметив, что Кулсубай выпил достаточно, управляющий вынул из кармана какую-то бумагу и обратился к Фатхии:
— Апакай! Тебе муж перед смертью ничего не говорил?
Фатхия, не отвечая, молча пряла шерсть.
— Хайретдин должником умер, хозяину нашему должен остался. Вот его расписка, — он расправил бумагу, сложенную вчетверо. — Старик обещал баю золотое место показать и деньги за это взял, а сам направил нас в другое место… Наша разведка на Кундузском перевале пятнадцать дней пробыла и с пустыми руками вернулась, так что, апакай, придется тебе заплатить убытки, слышишь? Давай говори, где золото нашли, малайке скажи, он знает…
— Да они по-русски не кумекают, — подсказал Кулсубай. — Дай-ка я ей скажу.
Фатхия внимательно выслушала курэзэ и, не оборачиваясь, еле слышно проговорила:
— Не знаю… Старик ничего не говорил. Ты, сынок, ничего не слыхал?
— Отец не велел говорить, где золото, хозяин горы рассердится, — сказал Гайзулла, лицо его не по-детски нахмурилось и посуровело.
Кулсубай перевел, и управляющий от души рассмеялся над мальчиком.
— Ну, коли так, то придется нам тебя с со бой взять, — сказал он, вдоволь насмеявшись, и позвал урядника.
Урядник твердым шагом подошел к Аркадию Васильевичу и козырнул, уставившись на него, ожидая приказания.
— В контору их, — управляющий показал на Кулсубая. — Его и малайку. Угостить коньяком и конфетами. А ты, хозяюшка, за сына не горюй! Покажет, где самородок нашел, завтра же привезу обратно!
— Не пойду! Там хозяин горы! — закричал Гайзулла и прижался к Кулсубаю.
Забыв прикрыть лицо перед посторонними мужчинами, Фатхия бросилась к сыну:
— Не пущу! Лучше вместе умрем! Сыночек, не отда-а-ам!
Управляющий кивнул, и урядник, грозно шевеля усами, вырвал мальчика из рук женщины. Фатхия упала на пол и зарыдала, хватаясь руками за землю. Кулсубай, хорошо понимая, что сопротивляться бесполезно, сам пошел следом за урядником.
У ворот на улице стоял тарантас, запряженный двумя холеными лошадьми серой масти. Как только все уселись, они вихрем вскинулись с места, заскрипели колеса, зазвенели подвешенные к дуге медные колокольчики. Вслед удалявшейся повозке исступленно, как по убитому, кричала мать…
17
Выбежав из сеней, Нигматулла увидел урядника и заметался. Урядник стоял спиной, поджидая управляющего, сходившего с тарантаса, и вот-вот должен был обернуться. Судьбу решали короткие доли секунды. Нигматулла быстро огляделся и вдруг заметил у стены старую ступу, на которой в беспорядке лежали лыко и корье…
Аркадий Васильевич и урядник прошли так близко, что Нигматулла мог бы спокойно дотронуться до них, но свесившееся вниз лыко надежно прикрывало его голову сверху, и приехавшие ничего не заметили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
— Агай, забыла тебя спросить, — заговорила опять Фатхия. — Что нужно от нас этому Нигматулле? Иду сейчас, смотрю, а он в сенях стоит…
— Молодой, видно; нашу Зульфию высматривает, — отшутился Кулсубай.
Гайзулла тем временем оживился и говорил уже громко, не скрываясь, он то и дело хватал курэзэ за руку и даже покраснел от возбуждения. Когда он кончил говорить, Кулсубай встал и поставил у нар самовар.
— Чайку, что ли, апай? — сказал он, обращаясь к Фатхии. — И Нафисе надо дать, она утром не пила.
Пока он возился с самоваром, мальчик выскользнул за дверь, вдруг там послышался шум упавшего ведра и какая-то возня. Кулсубай подбежал к двери, распахнул ее и оцепенел от неожиданности: Нигматулла держал мальчика за горло и говорил ему что-то сквозь стиснутые зубы. За спиной Кулсубая вскрикнула Фатхия. С минуту стоявший столбом Кулсубай очнулся от крика женщины, схватил Нигматуллу за плечи, приподнял и швырнул его на пол.
— Ты что? Совсем стыд потерял? — бешено закричал он.
— У тебя научился! — Нигматулла поднялся с пола, не зная, куда девать душившую его злобу.
Кулсубай схватил его за руки и вывернул их.
— Знаем, что ты за курэзэ! —прошипел, извиваясь, Нигматулла. — Попомнишь у меня! Я тебе за все отплачу, шельма бородатая!
На улице послышался звук колокольчика, и в дом вбежала запыхавшаяся Зульфия.
— Мама, к нам солдаты едут! —закричала она еще с порога.
При слове «солдаты» Кулсубай, вздрогнув, выпустил своего противника, и Нигматулла тотчас скрылся.
В дом вошли управляющий прииском и черноусый урядник в сдвинутой набекрень папахе.
Аркадий Васильевич огляделся, поздоровался и, подойдя к Фатхии, протянул ей сверток:
— На-ко, хозяюшка, здесь гостинцы твоим ребятишкам.
И управляющий улыбнулся, как бы немного смущаясь, стыдясь собственной доброты. Стекла его пенсне незряче блеснули. Видя, что Фатхия не смеет взять подарка, и зная местные нравы, он положил сверток на передние нары и, вынув из кармана конфету в бумажной обертке, протянул ее Гайзулле. Но Гайзулла тоже, как и мать, не двинулся с места, настороженно глядя на управляющего и следя за каждым его движением. Фатхия, прикрыв лицо концом залатанного платка, отвернулась к стене. Управляющий слегка пожал плечами и обернулся к Кулсубаю:
— А ты что здесь делаешь? Родственник?
— Нет, я мальчика лечу… — несмело ответил Кулсубай.
— Ну, тогда, раз посторонний, выйди и посиди во дворе. — Аркадий Васильевич потер руки. — Разговор есть.
Но как только Кулсубай приподнялся, Гайзулла бросился с криком схватил его за руку:
— А-ага-ай, боюсь! Не уходи-и!
— Да что ты, тебя никто не тронет, — успокаивал Кулсубай. Но Гайзулла все теснее прижимался к нему, не сводя с управляющего наполненных слезами глаз.
— Ну, ладно, останься, коли так, — поморщился управляющий. — И ты, хозяюшка, подсаживайся к нам. — Он достал из портфеля бутылку водки и поставил ее рядом с самоваром на старенькой скатерти с красными узорами. — Вы пьем за твоего старика, чтоб земля была ему пухом! Знал я его, хороший был человек, работящий…
Но Фатхия по-прежнему сидела, отвернувшись к стене, боясь заговорить.
— Ну, если надумаешь, сядешь, — сказал Ар кадий Васильевич, откупоривая бутылку. — Ты— то, я думаю, не откажешься? —обернулся он к курэзэ.
Кулсубаю очень хотелось выпить, но, стесняясь Фатхии, он стал отказываться.
— Я говорю, грех это… — смущенно говорил он, поглаживая бороду, — Я мусульманин, нам этого нельзя, аллах накажет…
Чувствуя, что Кулсубай отказывается только ради приличия, Аркадий Васильевич стал угощать еще настойчивее:
— Какой там грех! Одна пшеница, чистого сорта! Это ж не самогон какой-нибудь, видишь этикетку? Пей, —один вкус, никакого греха!
— Ну, если из пшеницы, тогда вправду… — согласился Кулсубай. — Я говорю, из пшеницы можно и мусульманину! Он опорожнил до дна чашку с крепким напитком и почти сразу захмелел на пустой желудок. Выпив вторую чашку, он взял со скатерти конфету и протянул ее Гайзулле: — Не бойся, возьми! Вкусная! Видишь, в бумажке, с картинкой!
Заметив, что Кулсубай выпил достаточно, управляющий вынул из кармана какую-то бумагу и обратился к Фатхии:
— Апакай! Тебе муж перед смертью ничего не говорил?
Фатхия, не отвечая, молча пряла шерсть.
— Хайретдин должником умер, хозяину нашему должен остался. Вот его расписка, — он расправил бумагу, сложенную вчетверо. — Старик обещал баю золотое место показать и деньги за это взял, а сам направил нас в другое место… Наша разведка на Кундузском перевале пятнадцать дней пробыла и с пустыми руками вернулась, так что, апакай, придется тебе заплатить убытки, слышишь? Давай говори, где золото нашли, малайке скажи, он знает…
— Да они по-русски не кумекают, — подсказал Кулсубай. — Дай-ка я ей скажу.
Фатхия внимательно выслушала курэзэ и, не оборачиваясь, еле слышно проговорила:
— Не знаю… Старик ничего не говорил. Ты, сынок, ничего не слыхал?
— Отец не велел говорить, где золото, хозяин горы рассердится, — сказал Гайзулла, лицо его не по-детски нахмурилось и посуровело.
Кулсубай перевел, и управляющий от души рассмеялся над мальчиком.
— Ну, коли так, то придется нам тебя с со бой взять, — сказал он, вдоволь насмеявшись, и позвал урядника.
Урядник твердым шагом подошел к Аркадию Васильевичу и козырнул, уставившись на него, ожидая приказания.
— В контору их, — управляющий показал на Кулсубая. — Его и малайку. Угостить коньяком и конфетами. А ты, хозяюшка, за сына не горюй! Покажет, где самородок нашел, завтра же привезу обратно!
— Не пойду! Там хозяин горы! — закричал Гайзулла и прижался к Кулсубаю.
Забыв прикрыть лицо перед посторонними мужчинами, Фатхия бросилась к сыну:
— Не пущу! Лучше вместе умрем! Сыночек, не отда-а-ам!
Управляющий кивнул, и урядник, грозно шевеля усами, вырвал мальчика из рук женщины. Фатхия упала на пол и зарыдала, хватаясь руками за землю. Кулсубай, хорошо понимая, что сопротивляться бесполезно, сам пошел следом за урядником.
У ворот на улице стоял тарантас, запряженный двумя холеными лошадьми серой масти. Как только все уселись, они вихрем вскинулись с места, заскрипели колеса, зазвенели подвешенные к дуге медные колокольчики. Вслед удалявшейся повозке исступленно, как по убитому, кричала мать…
17
Выбежав из сеней, Нигматулла увидел урядника и заметался. Урядник стоял спиной, поджидая управляющего, сходившего с тарантаса, и вот-вот должен был обернуться. Судьбу решали короткие доли секунды. Нигматулла быстро огляделся и вдруг заметил у стены старую ступу, на которой в беспорядке лежали лыко и корье…
Аркадий Васильевич и урядник прошли так близко, что Нигматулла мог бы спокойно дотронуться до них, но свесившееся вниз лыко надежно прикрывало его голову сверху, и приехавшие ничего не заметили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111