Отцы и деды наши и в земле не рылись, и сыты были, а мы, как запряглись в эту шайтанову арбу, так, видать, и помрем…
— Да-а, — протянул Хаким, зная, что слова ми горю не поможешь. — Проклятая жизнь! Пойду я, Сабитова надо найти… — Но, не сделав и двух шагов, он увидел штейгера.
— О-о, кто к нам в гости пожаловал! Ну, здравствуй, здравствуй, старик! Что принес — плохое или хорошее? Места не нашел? — шумно заговорил Сабитов.
— Намучился только… — ответил Хаким, ус тало махнув рукой. — Из целого воза породы и одной спички золота не получил!
— А на поле Аталгыр был?
— Был, всю шахту облазил и всего четыре знака нашел…
— Тьфу, дурак! — вспылил штейгер. — Два месяца ходил только затем, чтоб сообщить мне, что воз глины четверть спички дает! Значит, ради одного золотника сорок возов промыть надо, так, что ли? И зачем я поверил тебе, попрошайка? Что я теперь Накышеву скажу?
— Зачем оскорбляешь? — вскинул голову Хаким. — Я у тебя не милостыни просил, а взял в долг! Найду золото — и отдам все до последнего грамма, было б только здоровье! Ты сам вино ват, что я без лошади и коровы остался…
— С ума сошел старик! — пожал плечами штейгер. — Я ни лошади, ни коровы твоей в глаза не видел!
— Я сам их зарезал, из-за твоих пяти пудов муки, потому что слову твоему поверил… А теперь из-за этого дети голодные сидят. Хоть полпуда дай еще в долг, пожалуйста…
— Верни сначала, что брал!
— Верну, верну, за мной не останется! Есть же хоть у одного из этих тупоголовых счастье, — Хаким показал рукой на стоявшего рядом сына. — Сегодня во сне детский помет видел, это приме та верная…
— Ты что, сны свои сюда рассказывать при шел? — прервал его Сабитов.
— Не найду золота, сделаю тебе хомут или сани… — расстроено продолжал Хаким. — А то без еды и сил на работу не хватает… Старею, уже за пятьдесят перевалило! Помоги, начальник, в последний раз прошу!..
— Так уж и стареешь! — усмехнулся штейгер. — Думаешь, не знаю про твои делишки? Для работы — старик, а как молодая баба попадется — сразу парнем делаешься!
Собравшиеся кругом старатели рассмеялись. Хаким скосил глаза на сына — не поняв, в чем дело, но видя, что все кругом смеются, мальчик тоже начал улыбаться, растягивая полные яркие губы. Хаким гневно схватил Загита за уши и встряхнул его так, что у мальчика потемнело в глазах:
— Собака! Ты что, над отцом смеяться вздумал?!
— А-ай, не надо, я не нарочно! — закричал Загит.
— И что ты за мной шатаешься, что ты за мои планы вечно держишься, паршивец? Марш домой! — И Хаким на прощанье дал сыну такую затрещину, что тому показалось, будто стоявшие впереди старатели наклонились и перевернулись вместе с землей…
От прииска до деревни было верст семь, — и Загит, с малых лет привыкший получать от отца оплеухи и затрещины, уже на полдороге забыл о том, что произошло возле шахты, тем более что надо было еще пройти мимо поросшего густым лесом кладбища, которого он так боялся. В придачу ко всему он вдруг почувствовал, как ему хочется есть и как устали находившиеся за день ноги. Солнце уже зацепилось краем за гору, и мальчик прибавил шагу, чтобы не идти мимо кладбища в сумерки. Чуть только показались могилы, еще покрытые рыхлым снегом, он припустил бегом, шепча: «Бисмилла! Бисмилла!», чтобы отпугнуть злых духов. Лишь когда кладбище осталось позади, он пошел медленнее и, взобравшись на гребень Казумтау, огляделся.
Внизу видны были игрушечные домики Сакмаево, в середине улицы Кызыр высилась мечеть с минаретом, далеко на горизонте тянулись синие хребты Кракатау. Солнце уже закатилось, и темные, мрачные леса на склоне Биштэк разом будто еще больше загустели и почернели. Повеяло прохладой, на небе слабо зажглись бледные звезды. Курились внизу трубы чувалов, резко торчащие на крышах, черный дым сносило в сторону, и мальчику вдруг показалось, что это ночь вылезает из труб деревенских домов, где она прячется весь день от солнца, чтобы заслонить, застлать землю черной, густой теменью. Ветер подул резче и сильнее, одинокая ель заскрипела, качаясь, и Загит стал, спеша, спускаться вниз, к родному домику, окруженному редкой изгородью, согнувшемуся и припавшему к земле, как старый больной человек.
Чуть только он вошел во двор, в бревенчатом хлеву протяжно замычала телка. Загит поглядел на крышу хлева. «Совсем мало сена осталось, и двух охапок не будет, — подумал он. — И дрова вчера кончились, чем топить будем?»
Па пороге его с шумом окружили дети.
— Агай, агай пришел!
— А где отец?
— Хлеба принесли?
Узнав, что Загит пришел один и не принес с собой никакой еды, они отступили и разошлись по своим углам. Мугуйя только взглянула на мальчика и отвернулась к стене. Загит развесил на проволоке, опоясывающей чувал, окаменевшие от холода лапти и мокрые, скользкие от глины портянки и, укрывшись тулупом, подсел к Гамиле и Султангали. «Когда же они все вырастут? — подумал он, оглядывая комнату. — Вон уже, кажется, и Сахинямал старику Шафику в жены отдали, а детей все не убавляется… Могла бы хоть раз в гости зайти, как-никак старшая сестра, гостинцев бы принесла, у Шафика-агая небось карманы не пустые… Нет, легче было бы, если б отец не брал Мугуйю — она хоть и не злая, а только все равно нет от нее в хозяйстве проку… За три года троих родила да еще и сама слегла! Куда нам столько лишних ртов, нам и своих хватает… Одного младенчика схоронили, правда, но два-то остались, есть просят! А мы с отцом ходи и на всех зарабатывай!..» Все это не раз уже слышал Загит в деревне от стариков, и теперь ему приято было, что о может рассуждать, как взрослый. Мальчику и невдомек было, что он всего лишь повторяет чужие слова…
Мугуйя запеленала двухмесячную Фарзану, дала ей грудь и уложила спать Потом вздохнула и сказала, ни к кому не обращаясь:
— Что-то долго сегодня отца нету..
Фарзана захныкала во сне, Мугуйя подошла к ней и, легонько похлопывая девочку по боку, запела:
Не кричи так жалобно, не кукуй, кукушка,
На высоком дереве, в темном во лесу,
Я была веселая, как и ты, подружка!
А теперь от горя ноги не несу…
Мугуйя провела рукой по краю шестка и всхлипнула. Загит отвернулся. Он понимал, что ничем не может помочь ни мачехе, ни своим сестрам и братьям. Полночи мальчик не спал. Чуть во дворе раздавался шорох, он напрягался, прислушивался — не отец ли идет.
Проснувшись утром, он увидел красное, опухшее от слез лицо мачехи и понял, что отец до сих пор не пришел. «А что, если я сам? Вдруг мне больше повезет? — подумал мальчик, и что-то будто толкнуло его в самое сердце. — Пойду один и найду целый кусок золота, а если не кусок, то хоть кусочек — все равно можно будет хлеба купить!» — и стал спешно натягивать лапти.
— Куда? — спросил его Султангали.
— Не твое дело! — подражая отцу, крикнул Загит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
— Да-а, — протянул Хаким, зная, что слова ми горю не поможешь. — Проклятая жизнь! Пойду я, Сабитова надо найти… — Но, не сделав и двух шагов, он увидел штейгера.
— О-о, кто к нам в гости пожаловал! Ну, здравствуй, здравствуй, старик! Что принес — плохое или хорошее? Места не нашел? — шумно заговорил Сабитов.
— Намучился только… — ответил Хаким, ус тало махнув рукой. — Из целого воза породы и одной спички золота не получил!
— А на поле Аталгыр был?
— Был, всю шахту облазил и всего четыре знака нашел…
— Тьфу, дурак! — вспылил штейгер. — Два месяца ходил только затем, чтоб сообщить мне, что воз глины четверть спички дает! Значит, ради одного золотника сорок возов промыть надо, так, что ли? И зачем я поверил тебе, попрошайка? Что я теперь Накышеву скажу?
— Зачем оскорбляешь? — вскинул голову Хаким. — Я у тебя не милостыни просил, а взял в долг! Найду золото — и отдам все до последнего грамма, было б только здоровье! Ты сам вино ват, что я без лошади и коровы остался…
— С ума сошел старик! — пожал плечами штейгер. — Я ни лошади, ни коровы твоей в глаза не видел!
— Я сам их зарезал, из-за твоих пяти пудов муки, потому что слову твоему поверил… А теперь из-за этого дети голодные сидят. Хоть полпуда дай еще в долг, пожалуйста…
— Верни сначала, что брал!
— Верну, верну, за мной не останется! Есть же хоть у одного из этих тупоголовых счастье, — Хаким показал рукой на стоявшего рядом сына. — Сегодня во сне детский помет видел, это приме та верная…
— Ты что, сны свои сюда рассказывать при шел? — прервал его Сабитов.
— Не найду золота, сделаю тебе хомут или сани… — расстроено продолжал Хаким. — А то без еды и сил на работу не хватает… Старею, уже за пятьдесят перевалило! Помоги, начальник, в последний раз прошу!..
— Так уж и стареешь! — усмехнулся штейгер. — Думаешь, не знаю про твои делишки? Для работы — старик, а как молодая баба попадется — сразу парнем делаешься!
Собравшиеся кругом старатели рассмеялись. Хаким скосил глаза на сына — не поняв, в чем дело, но видя, что все кругом смеются, мальчик тоже начал улыбаться, растягивая полные яркие губы. Хаким гневно схватил Загита за уши и встряхнул его так, что у мальчика потемнело в глазах:
— Собака! Ты что, над отцом смеяться вздумал?!
— А-ай, не надо, я не нарочно! — закричал Загит.
— И что ты за мной шатаешься, что ты за мои планы вечно держишься, паршивец? Марш домой! — И Хаким на прощанье дал сыну такую затрещину, что тому показалось, будто стоявшие впереди старатели наклонились и перевернулись вместе с землей…
От прииска до деревни было верст семь, — и Загит, с малых лет привыкший получать от отца оплеухи и затрещины, уже на полдороге забыл о том, что произошло возле шахты, тем более что надо было еще пройти мимо поросшего густым лесом кладбища, которого он так боялся. В придачу ко всему он вдруг почувствовал, как ему хочется есть и как устали находившиеся за день ноги. Солнце уже зацепилось краем за гору, и мальчик прибавил шагу, чтобы не идти мимо кладбища в сумерки. Чуть только показались могилы, еще покрытые рыхлым снегом, он припустил бегом, шепча: «Бисмилла! Бисмилла!», чтобы отпугнуть злых духов. Лишь когда кладбище осталось позади, он пошел медленнее и, взобравшись на гребень Казумтау, огляделся.
Внизу видны были игрушечные домики Сакмаево, в середине улицы Кызыр высилась мечеть с минаретом, далеко на горизонте тянулись синие хребты Кракатау. Солнце уже закатилось, и темные, мрачные леса на склоне Биштэк разом будто еще больше загустели и почернели. Повеяло прохладой, на небе слабо зажглись бледные звезды. Курились внизу трубы чувалов, резко торчащие на крышах, черный дым сносило в сторону, и мальчику вдруг показалось, что это ночь вылезает из труб деревенских домов, где она прячется весь день от солнца, чтобы заслонить, застлать землю черной, густой теменью. Ветер подул резче и сильнее, одинокая ель заскрипела, качаясь, и Загит стал, спеша, спускаться вниз, к родному домику, окруженному редкой изгородью, согнувшемуся и припавшему к земле, как старый больной человек.
Чуть только он вошел во двор, в бревенчатом хлеву протяжно замычала телка. Загит поглядел на крышу хлева. «Совсем мало сена осталось, и двух охапок не будет, — подумал он. — И дрова вчера кончились, чем топить будем?»
Па пороге его с шумом окружили дети.
— Агай, агай пришел!
— А где отец?
— Хлеба принесли?
Узнав, что Загит пришел один и не принес с собой никакой еды, они отступили и разошлись по своим углам. Мугуйя только взглянула на мальчика и отвернулась к стене. Загит развесил на проволоке, опоясывающей чувал, окаменевшие от холода лапти и мокрые, скользкие от глины портянки и, укрывшись тулупом, подсел к Гамиле и Султангали. «Когда же они все вырастут? — подумал он, оглядывая комнату. — Вон уже, кажется, и Сахинямал старику Шафику в жены отдали, а детей все не убавляется… Могла бы хоть раз в гости зайти, как-никак старшая сестра, гостинцев бы принесла, у Шафика-агая небось карманы не пустые… Нет, легче было бы, если б отец не брал Мугуйю — она хоть и не злая, а только все равно нет от нее в хозяйстве проку… За три года троих родила да еще и сама слегла! Куда нам столько лишних ртов, нам и своих хватает… Одного младенчика схоронили, правда, но два-то остались, есть просят! А мы с отцом ходи и на всех зарабатывай!..» Все это не раз уже слышал Загит в деревне от стариков, и теперь ему приято было, что о может рассуждать, как взрослый. Мальчику и невдомек было, что он всего лишь повторяет чужие слова…
Мугуйя запеленала двухмесячную Фарзану, дала ей грудь и уложила спать Потом вздохнула и сказала, ни к кому не обращаясь:
— Что-то долго сегодня отца нету..
Фарзана захныкала во сне, Мугуйя подошла к ней и, легонько похлопывая девочку по боку, запела:
Не кричи так жалобно, не кукуй, кукушка,
На высоком дереве, в темном во лесу,
Я была веселая, как и ты, подружка!
А теперь от горя ноги не несу…
Мугуйя провела рукой по краю шестка и всхлипнула. Загит отвернулся. Он понимал, что ничем не может помочь ни мачехе, ни своим сестрам и братьям. Полночи мальчик не спал. Чуть во дворе раздавался шорох, он напрягался, прислушивался — не отец ли идет.
Проснувшись утром, он увидел красное, опухшее от слез лицо мачехи и понял, что отец до сих пор не пришел. «А что, если я сам? Вдруг мне больше повезет? — подумал мальчик, и что-то будто толкнуло его в самое сердце. — Пойду один и найду целый кусок золота, а если не кусок, то хоть кусочек — все равно можно будет хлеба купить!» — и стал спешно натягивать лапти.
— Куда? — спросил его Султангали.
— Не твое дело! — подражая отцу, крикнул Загит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111