— У самого отсохнут, старая ворона! — Длинный, как жердь, парень оттер плечом Хайретдина. — Не каркай и убирайся отсюда, пока цел!..
— Да что ты с ним разговариваешь? — крикнул его товарищ, мордастый и конопатый. — Дай ему по рылу, чтоб отвалился!.. Мало что дочь распутную вырастил, так еще защищать вздумал!..
Словно подбодренный этими криками, сват развернулся и ударил Хайретдина в грудь:
— Позор на твою голову! Позор!
Кто-то толкнул старика в спину, и он упал на колени, уперся руками в землю, новый удар опрокинул его навзничь, он раскинул руки, слабо вскрикнул от боли, и чуть не вся толпа прошла по нему, давя его руки и ноги, плюя ему в лицо Кровь теплой струйкой потекла по его щеке, смочила бороду, кровь била в виски, шумела в голове, и сквозь эти волны и гул он услышал голос муллы:
— Слушайте, правоверные! Слушайте, мусульмане! Неспроста оказались среди нас неверные, гоните их прочь от себя!.. Видите, как их зараза переходит на нас и позорит нашу честь!.. Хисматулла и года не поработал с русскими, а взялся похитить законную жену мусульманина! А эта грязная девка, которой Хажисултан-бай оказал такой почет!.. Вместо того чтобы целовать ему ноги, почитать его как благодетеля и данного аллахом мужа, она променяла честь на бесчестье, променяла уважаемого человека на какого-то голодранца… Хажисултан еще милостиво поступил — только выгнал вон из дома, а другой разорвал бы ее на куски и бросил доедать собакам!..
Толпа, хрипло и тяжело дыша, слушала своего муллу, стоявшего на пригорке в белой чалме. Он поднимал соединенные вместе ладони к рябому лицу, потом вскидывал их над головой и точно заклинал всех:
— Пусть всемилостивый аллах оградит нас от наших врагов! Пусть это будет для вас уро ком жизни, мусульмане!
В толпе кто-то чихнул, и мулла строго посмотрел на человека, осмелившегося прервать его речь таким недостойным способом, однако лишь сдвинул седые брови к переносью и продолжал назидательно и поучительно, словно не говорил, а читал вслух коран:
— По шариату с законной жены дозволено содрать семь шкур, если в том будет надобность, ибо всем известно, что то место, по которому ударит муж, даже в аду не горит. Известно, так же, что жена, если ее не бьет муж и не учит, как положено, становится плохой и нерадивой, ибо в нее вселяется бес!.. Вот глядите на этих неверных, преступивших закон шариата!..
Толпа сдвинулась и повернулась к двум полуизувеченным, полуживым, еле стоявшим на ногах, привязанным к конскому хвосту.
— Пусть в нашем роду не будет таких!.. Чтобы все видели и все запомнили, проведите этих неверных по трем улицам… Иначе нам ни когда не смыть позора и бесчестья, павшего на наши головы! Да поможет нам всемогущий аллах!
Толпа загудела, послышались угрожающие и злые голоса:
— Это все от золота!.. От него вся беда!
— Если мусульманин свяжется с русским — это даром не кончится, не пройдет!
— Народ распустился!.. Стыд и грех поза был!.. Бая не признают! Дети отца не почитают, отец за детьми не смотрит!
— Если не очиститься от неверных — все прахом пойдет…
— Вызовем гнев аллаха — конец света на ступит…
Толпа отхлынула, покатилась, затопала дальше по улицам, а Хайретдин остался лежать на земле. Однако старику мнилось, что он еще окружен со всех сторон злобными и мстительными людьми, желающими его смерти и смерти его дочери. Голова шла кругом, он несколько раз пытался подняться и сесть, но силы тут же оставляли его, и он опять валился на землю, и красные пятна плыли перед глазами, и он проваливался, падал в темноту. Когда он пришел в себя, над ним кто-то стоял.
— Нафиса, — позвал он разбитыми губами, но даже не услышал своего голоса, так он был слаб и тих.
— Это я, отец…
Фатхия опустилась на колени перед мужем, приподняла его голову, и Хайретдин застонал, и от этого стона старухе стало так горько и больно, что она не выдержала и заплакала, не обращая внимания на стоявшего рядом курэзэ.
Если бы не курэзэ, она не смогла бы даже донести старика домой. Он куда-то сбегал за тележкой, и они отвезли Хайретдина, потом принесли подобранную на улице Нафису.
На дочь было страшно смотреть. Лохмотья, оставшиеся от свадебного платья, больше уже не прикрывали тела, покрытого синяками, кровоподтеками и грязью, красными полосами от плетей. Непонятно было, почему она еще была жива. Она была без сознания и то лежала, затрудненно, со свистом, дыша, то начинала метаться в бреду и кричать:
— Иди сюда, Хисмат… Я здесь!.. Они запер ли меня в сарае!.. Неужели ты стыдишься меня? Мы же будем мужем и женой!.. Убежим от всех!. Убежим!.. Мама!.. Эсей!.. Не отдавай меня за старика, а то я умру.. Не губи меня, мама!.. Они идут сюда, Хисмат! Спаси меня!.. Они заму чают, убьют нас!.. Мама!
Фатхия сбивалась с ног, бросаясь то к безмолвно лежавшему старику, то к метавшейся в бреду дочери. Она без конца меняла мокрые полотенца на лбу Хайретдина, поила дочь, читала про себя молитвы или, вдруг обессилев, опускалась на пол посреди комнаты и безутешно и долго плакала. Слез уже не было, а только рвался из груди тихий стон, судорожные всхлипы сотрясали ее худое тело, а если наползала тяжелая и крутая слеза и скатывалась по морщинистой щеке, то Фатхии казалось, что это уже не слеза, а черная кровь капля за каплей сочится из ее глаз и ползет по воспаленному лицу…
12
Какие бы страдания ни выпадали на долю человека, раны на молодом заживают быстрее, чем на старом, будь то раны души или тела. Даже на молодом дереве сломанная ветка затягивается смолой и выбрасывает свежие побеги, а на старом сохнет и отмирает.
Нафиса, несмотря на все увечья, поправлялась, а старому Хайретдину день ото дня становилось все хуже. Он не жаловался, не стонал, лежал тихо, с закрытыми глазами, или молча и долго глядел в потолок, словно силился что-то рассмотреть такое, чего ему не удавалось увидеть за целую жизнь. Иногда он кивком головы подзывал Фатхию и шевелил бледными губами:
— Как наша доченька?
— Все хорошо, отец, — отвечала, Фатхия. — Она скоро встанет на ноги и будет помогать мне в доме…
— Ты бы присела, отдохнула немного, а то сама свалишься, пропадем мы тогда…
— Ни о чем не думай, отец… Были бы только мы все живы и здоровы… Не мучайся, набирайся сил…
Но силы покидали Хайретдина, он слабел с каждым днем, не мог двинуть поясницей, а потом уж ни рукой, ни ногой — лежал покойно и недвижно и уже не окликал жену, чтобы спросить ее о чем-то.
Фатхия не находила себе места. Несколько раз она бегала к мулле, упрашивала его, чтобы он почитал над больными молитвы, но тот наотрез отказывался.
— В твоего старика и блудливую дочь вселилась нечистая сила — ее не выживешь никакой молитвой…
Наконец она умолила его, и он согласился, но при условии, что Фатхия отведет на его двор козу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111