— Сколько знаков ты сегодня намыл, много?
— Зря ты его спрашиваешь, мама, — Гайзулла улыбнулся. — Я говорю, он еще маленький, совсем не знает даже, где золото ищут… Ты когда-нибудь золото видел? Знаешь, что такое знак? — спросил он Загита.
— Вчера отец нашел, по он мне не показывает… — опустив голову, ответил Загит.
— Я тебе сейчас покажу, — Гайзулла поднял старый, заштопанный французский платок, который лежал возле порожнего мешочка, и, развязав узелок, открыл его перед Загитом. В платке поблескивали мелкие, почти белые крупицы.
Загит никогда не думал, что золото собирают такими крохотными песчинками, и, вспомнив, как утром хотел найти кусок величиной хотя бы с кулак, невольно покраснел.
— Золото желтое, мне отец говорил, — шепотом сказал он.
— Это если в куске! — со знанием дела ответил Гайзулла. — Видишь? Это то, что мы с мамой сегодня намыли… А если б намыть раз в десять больше, как раз один грамм получится.
— А что такое знак?
— Знак — это одна песчинка, понял? Здесь у меня знаков десять, весит это все около одной спички. А десять спичек весит один грамм… — Гайзулла посмотрел на Загита и снова улыбнулся. — Возьми-ка себе один знак, вот этот, маленький…
— Ты что, с ума сходишь! — рассердилась Фатхия. — Дай сюда золото!
— Не спорь со мной, мама! Я хозяин! — вспылил Гайзулла. — Смотри, вот рассержусь и все рассыплю!
Фатхия замолчала, только дрожали, лежа на , коленях, ее высохшие старые руки.
— Попусту здесь не болтайся, иди домой! — обернулся к Загиту Гайзулла. — А вот станет по теплее, я тебя к себе в помощники возьму, лад но? И будем вместе мыть!
Дома Загит застал отца. Ни на кого не глядя, Хаким приделывал к саням вязки. Глаза его покраснели, лицо опухло, на сына он даже не взглянул. Мальчик осторожно присел у чувала, протянув ноги к огню, и стал наблюдать, как играют рядом на полу дети. Время от времени тихо стонала Мугуйя, лежавшая на нарах и крепко прижимавшая к себе спеленатую дочку.
— Открывай ворота, открывай ворота! — бубнил Султангали, двигая по полу березовые чурки. — Мои кони идут, вороные мои, кони идут! Гамиля, видишь моих лошадей? Когда я вырасту, буду богаче самого Хажисултана-бая! Знаешь, сколько у меня будет лошадей? Запрягу их в сани и поеду по горам! Динь, динь! — закричал мальчик. Сестра вторила ему. Вдруг Султангали быстро обернулся и дернул ее за черную косичку, и тотчас, увидя, что Гамиля собралась зареветь во все горло, зашептал: — Посмотри на Аптрахима, он еще не доел! Возьми у него хлеб и спрячь, брату потом отдадим! — Султангали показал на задремавшего у чувала Загита. Га миля послушно встала и затопала к младшему брату.
— Дай! — потянула она за хлеб. Но Аптрахим вцепился ручонками в хлеб и громко заре вел.
— Зачем трогаешь? — сердито повернулся Хаким. — Ты свою долю получила уже!
— Мы ж только пошутили… — сказал Султангали.
— Я тебе покажу шутки! — вскочил Хаким. — Все безобразия в доме от тебя! — Он хлопнул сына по затылку и снова сел.
Султангали почесал затылок и, как ни в чем не бывало, схватился за чурки, но через минуту поднял голову и поглядел на отца.
— Есть хочу… — жалобно протянул он.
— Сиди смирно! Где я возьму вам столько хлеба? У-у, обжора, и так больше всех ешь! А ты что лоботрясничаешь? — повернулся он к старшему сыну, проснувшемуся от крика и тершего кулаками глаза. — Иди сюда! На, руби связку для саней, учись, пока я жив!
Загит молча взял протянутую отцом молодую черемуховую ветку, уже отесанную топором.
— Если человек ремесло знает, он не пропадет! — продолжал уже спокойнее Хаким. — Думаешь, зря меня лучшим мастером в деревне считают? Даже из соседних деревень приходят заказывать и ложки, и чашки, и тазы, и седелки, а то телегу или тарантас — я все сделаю! Будешь стараться, и ты мастером станешь… Знаешь, что в нашем ремесле главное?
— Не-ет… — помотал головой Загит.
— Главное — сердца своего не жалей, даже если ты простую палочку стругаешь! Всего себя в узор вкладывай, каждую щепочку люби, понял? Тогда и люди твоей работой залюбуются…
Загит начал обтесывать черемушину, но топор так и валился у него из рук, глаза слипались сами собой.
— Топорище ближе к топору держи, — посоветовал Хаким, — так удобнее…
Приделав вязки, Загит вынес сани во двор и, собрав оставшиеся на полу щепки, бросил их в чувал.
— Давайте чаю попьем, — устало сказал Хаким. — Мать, ты подымешься?
Но Мугуйя лишь застонала в ответ. Загит расстелил на полу скатерть, и все уселись вокруг нее. Хаким вывалил на поднос дымящуюся картошку, разделил ее поровну между детьми.
— А хлеб? — робко спросила Гамиля.
— Хлеб уже ели сегодня, пусть на завтра останется, — отец тяжело вздохнул.
Раскрошив свою картошку в чай, Загит выпил похлебку и от усталости еле сидел у скатерти. Остальные дети ели картошку с солью и старались растянуть удовольствие.
— Наелись? — по привычке спросил Хаким, когда на скатерти не осталось даже картофель ной шелухи. Дети молчали. Хаким помолчал и погладил рыжеватую, с проседью, бородку. — Неблагодарные вы… Не дай бог лишиться и этой еды, что тогда станете делать? Слава аллаху за эту картошку, без нее сейчас, как волки, выли бы! Закрой-ка вьюшку, — приказал он Загиту. — Да не забудь сказать «бисмилла» на пороге, что бы бес не попутал!
Не обуваясь, Загит выбежал и стал подниматься на чердак по шаткой, приставленной к стене лестнице. «Бисмилла, бисмилла», — повторяя он, влезая на каждую следующую перекладину. В темноте он еле нащупал чугунную вьюшку, закрыл чувал и, дрожа от страха и холода, спустился обратно. Дети уже ставили посуду в передний угол, а Хаким все сидел на том же месте, задумчиво глядя на тлеющие в чувале угольки. Затем обернулся к детям.
— Аптрахим, иди-ка сюда! — позвал он.
Мальчик быстро подбежал и вскарабкался к отцу на колени. Хаким погладил любимого сына по голове, поднял его, уложил на нары рядом с матерью и стал пристраиваться рядом.
— Ложитесь, пока сыты! А то опять есть за просите…
Дети только того и ждали. Гамиля легла в ногах, а Султангали и Загит — в изголовье у родителей, постелив на нары облезлую телячью шкуру и укрывшись старым тулупом. В доме наступила тишина, и тотчас стало слышно, как воет на улице ветер, из окна, затянутого брюшиной, тянет холодом. Где-то на деревне неистово заливалась лаем собака, по стенам ползали, тихо шурша, тараканы, пахло копотью.
— Слышишь, как мыши пищат? — шепнул на. ухо брату Султангали. — Как ночь — так пищать начинают, слышишь?
Но Загит уже спал, и только скрипела, качаясь от стены к стене на прибитом к потолку, крюке, деревянная люлька с маленькой Фарзаной.
2
Мугуйя больше не вставала. Обняв ребенка, она неподвижно лежала на нарах, глядя в одну точку, и даже не стонала больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111