Она вновь не спеша просмотрела снимки, вынуждая его ждать, упиваясь переполнявшим ее ощущением власти. О работах Спайдера уже говорят, причем куда больше, чем о любом другом новоявленном фотографе последних лет. Если она позволит ему выскользнуть из своих рук, его тут же перехватят. А он справится с такой работой, она сообразила это с самого начала. Но она терпеть не могла, чтобы ее к чему-то подталкивали… правда, в некоторых случаях…
— Хорошо, я подумаю… нет… возможно… Ладно, Спайдер, хорошенько поразмыслив, я решилась пойти на риск. Я поручаю вам сделать эти снимки.
Никогда прежде Спайдер не знал, что значит находиться в чьей-то власти. Смысл ее слов не сразу дошел до него. Его трясло от ярости, он с изумлением постигал этот феномен неправедного удовольствия, с которым она издевалась над ним. Хэрриет внимательно смотрела на него. Испугался ли он наконец? Обычно страх был несвойствен Спайдеру — это она знала и ценила в нем с самого начала, но тем интереснее ей было экспериментировать над ним.
— Благодарю вас. — Спайдер окинул ее взглядом, значение которого даже она при всей ее хитрости не сумела сразу разгадать: в нем отразились презрение, обида, удивление, отвращение пополам с благодарностью и подступившее скрытое волнение. Но только не страх. Это она поняла мгновенно. Он собрал фотографии и молча вышел из кабинета. Хэрриет задумчиво курила. Этому мальчику еще много чему предстоит научиться.
Пока готовили сентябрьский номер, студия Спайдера была полна народу, и каждый старался внести свою лепту в столь важное дело. Подле крутилась и Хэрриет с двумя ассистентами; приходили и уходили редактор по аксессуарам и редактор по обуви, нагруженные сумками и коробками, словно итальянские ослики, бредущие с рынка; собственный ассистент Спайдера, недавно нанятый веселый парень из Йеля, всегда вертелся под рукой; все прибывал поток гонцов от разных модельеров — на вытянутых руках они вносили бесценные уникальные модели. Раздраженно поглядывая на часы, поставщики нарядов ожидали конца съемки, чтобы доставить платья обратно в выставочные залы, а ассистенты Хэрриет ворчливо требовали, чтобы они убрались с дороги, или безуспешно пытались убедить их вернуться за костюмами к концу дня. Люди от Дэвида Уэбба и Картйе приносили коробки со взятыми напрокат драгоценностями и внимательно следили за своим товаром, пока им не позволяли забрать украшения, а ученицу ассистента редактора по обуви, очаровательную юную дебютантку, свежеиспеченную выпускницу Вассара, гоняли, заставив разносить кофе с сандвичами и убирать полупустые чашки и бумажные тарелки. В костюмерной лучший парикмахер со своими подмастерьями и гример с помощником трудились не только над Мелани, но и над командой мужчин, нанятых, чтобы позировать вместе с ней. То и дело входил художественный директор «Фэшн энд Интериорз», наблюдал какое-то время, что-то ворчал себе под нос и исчезал, чтобы через час опять вернуться.
Спайдер работал, как в гипнотическом трансе. Для него в студии существовала только Мелани, камера и тень его верного ассистента.
Мелани была сосредоточена не меньше, чем он. Ее одевали, раздевали, подкрашивали, причесывали, велели встать, сесть, повернуться, принять позу, улыбнуться, и все это время где-то внутри у нее зрел тугой бутон какого-то громадного вопроса, и постепенно возникало понимание чего-то, что само по себе скорее составляло новый вопрос, но не ответ. Несмотря на неопытность, ей показалось нетрудным позировать целые часы подряд. Все воспринималось как само собой разумеющееся, естественное, необходимое. Чем больше от нее требовали, тем больше она отдавала, счастливая, как никогда.
В конце каждого дня Хэрриет и художественный директор, заключив временное перемирие, просматривали небольшие тридцатипятимиллиметровые слайды, проецируя их на белую стену. Они ни разу не поспорили, что лучше всяких слов доказывало: оба понимают, насколько все идет хорошо. Тем не менее ни один из них не желал доставить другому удовольствие, выказав одобрение, а так как жаловаться было не на что, то и говорить им было не о чем. Благодаря многолетнему опыту они уже сейчас могли предсказать, что большинство снимков окажутся самыми безупречными и модными из опубликованных ими. Станут классикой. Поэтическая, непостижимая красота модели придавала каждому платью значимость, которой творение никогда не обладало, разве что при первом порыве вдохновения, на заре замысла модельера.
К концу весны и в продолжение лета деятельность Мелани приостановилась. Хэрриет посоветовала ей не браться ни за какую коммерческую работу, пока в конце августа не выйдет сентябрьский номер: при появлении в мире моды ее лицо должно было выглядеть абсолютно новым. Все летние месяцы Мелани по указанию Хэрриет работала для будущих номеров «Фэшн», не имея возможности сотрудничать с другими журналами, которые выходили одновременно. Обычно редактор модного журнала подолгу работает с полюбившейся ему моделью, делая номер за номером. Он ревниво прячет эту модель от других редакторов, ибо она придает его журналу определенный стиль.
Мелани безоговорочно следовала всем указаниям Хэрриет и не появлялась в агентствах Форда, общаясь с боссом только по телефону. Инстинкт подсказывал ей, что именно Хэрриет, а не кто-то другой из ее знакомых, способна найти ответ на ее еще не оформившийся вопрос и сообщить о том, что же именно ей так хочется узнать. Сделанные Спайдером фотографии пленяли ее. Она часами рассматривала их с напряженным любопытством. Иногда, оставшись одна, она, подойдя к зеркалу, держала свой снимок в натуральную величину рядом с собой и подолгу всматривалась в свое отражение. Фотографии рассказывали ей неизвестные дотоле вещи о том, какой видят ее другие, но они так и не смогли удовлетворить ее жгучий голод, требовавший окончательного насыщения познанием. Фотографии Спайдера, демонстрировавшие, какой видит ее он, содержали тайну и еще больше усугубляли ее растерянность. Может быть, лучше, чтобы ее фотографировал другой, думала она, но Хэрриет все не раскрывала карты и не хотела, чтобы до сентября Мелани работала с кем бы то ни было, кроме Спайдера.
— Дорогая, дорогая Мелани, ты совсем не рассказываешь о себе. — Они сидели за кухонным столом на чердаке Спайдера, поедая огромные сандвичи с колбасой и сыром.
— Спайдер, ты очень любезен со мной, но любопытнее тебя нет никого на свете. Я рассказала тебе все, что могла. Чего еще ты хочешь?
— Бог мой, но ведь ты дала мне только наметки — похоже на арматуру для архитектора волшебной сказки: красивый богатый отец, прелестная общительная мать, ни сестер, ни братьев, родители все еще безумно любят друг друга, и им завидует весь Луисвилл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173
— Хорошо, я подумаю… нет… возможно… Ладно, Спайдер, хорошенько поразмыслив, я решилась пойти на риск. Я поручаю вам сделать эти снимки.
Никогда прежде Спайдер не знал, что значит находиться в чьей-то власти. Смысл ее слов не сразу дошел до него. Его трясло от ярости, он с изумлением постигал этот феномен неправедного удовольствия, с которым она издевалась над ним. Хэрриет внимательно смотрела на него. Испугался ли он наконец? Обычно страх был несвойствен Спайдеру — это она знала и ценила в нем с самого начала, но тем интереснее ей было экспериментировать над ним.
— Благодарю вас. — Спайдер окинул ее взглядом, значение которого даже она при всей ее хитрости не сумела сразу разгадать: в нем отразились презрение, обида, удивление, отвращение пополам с благодарностью и подступившее скрытое волнение. Но только не страх. Это она поняла мгновенно. Он собрал фотографии и молча вышел из кабинета. Хэрриет задумчиво курила. Этому мальчику еще много чему предстоит научиться.
Пока готовили сентябрьский номер, студия Спайдера была полна народу, и каждый старался внести свою лепту в столь важное дело. Подле крутилась и Хэрриет с двумя ассистентами; приходили и уходили редактор по аксессуарам и редактор по обуви, нагруженные сумками и коробками, словно итальянские ослики, бредущие с рынка; собственный ассистент Спайдера, недавно нанятый веселый парень из Йеля, всегда вертелся под рукой; все прибывал поток гонцов от разных модельеров — на вытянутых руках они вносили бесценные уникальные модели. Раздраженно поглядывая на часы, поставщики нарядов ожидали конца съемки, чтобы доставить платья обратно в выставочные залы, а ассистенты Хэрриет ворчливо требовали, чтобы они убрались с дороги, или безуспешно пытались убедить их вернуться за костюмами к концу дня. Люди от Дэвида Уэбба и Картйе приносили коробки со взятыми напрокат драгоценностями и внимательно следили за своим товаром, пока им не позволяли забрать украшения, а ученицу ассистента редактора по обуви, очаровательную юную дебютантку, свежеиспеченную выпускницу Вассара, гоняли, заставив разносить кофе с сандвичами и убирать полупустые чашки и бумажные тарелки. В костюмерной лучший парикмахер со своими подмастерьями и гример с помощником трудились не только над Мелани, но и над командой мужчин, нанятых, чтобы позировать вместе с ней. То и дело входил художественный директор «Фэшн энд Интериорз», наблюдал какое-то время, что-то ворчал себе под нос и исчезал, чтобы через час опять вернуться.
Спайдер работал, как в гипнотическом трансе. Для него в студии существовала только Мелани, камера и тень его верного ассистента.
Мелани была сосредоточена не меньше, чем он. Ее одевали, раздевали, подкрашивали, причесывали, велели встать, сесть, повернуться, принять позу, улыбнуться, и все это время где-то внутри у нее зрел тугой бутон какого-то громадного вопроса, и постепенно возникало понимание чего-то, что само по себе скорее составляло новый вопрос, но не ответ. Несмотря на неопытность, ей показалось нетрудным позировать целые часы подряд. Все воспринималось как само собой разумеющееся, естественное, необходимое. Чем больше от нее требовали, тем больше она отдавала, счастливая, как никогда.
В конце каждого дня Хэрриет и художественный директор, заключив временное перемирие, просматривали небольшие тридцатипятимиллиметровые слайды, проецируя их на белую стену. Они ни разу не поспорили, что лучше всяких слов доказывало: оба понимают, насколько все идет хорошо. Тем не менее ни один из них не желал доставить другому удовольствие, выказав одобрение, а так как жаловаться было не на что, то и говорить им было не о чем. Благодаря многолетнему опыту они уже сейчас могли предсказать, что большинство снимков окажутся самыми безупречными и модными из опубликованных ими. Станут классикой. Поэтическая, непостижимая красота модели придавала каждому платью значимость, которой творение никогда не обладало, разве что при первом порыве вдохновения, на заре замысла модельера.
К концу весны и в продолжение лета деятельность Мелани приостановилась. Хэрриет посоветовала ей не браться ни за какую коммерческую работу, пока в конце августа не выйдет сентябрьский номер: при появлении в мире моды ее лицо должно было выглядеть абсолютно новым. Все летние месяцы Мелани по указанию Хэрриет работала для будущих номеров «Фэшн», не имея возможности сотрудничать с другими журналами, которые выходили одновременно. Обычно редактор модного журнала подолгу работает с полюбившейся ему моделью, делая номер за номером. Он ревниво прячет эту модель от других редакторов, ибо она придает его журналу определенный стиль.
Мелани безоговорочно следовала всем указаниям Хэрриет и не появлялась в агентствах Форда, общаясь с боссом только по телефону. Инстинкт подсказывал ей, что именно Хэрриет, а не кто-то другой из ее знакомых, способна найти ответ на ее еще не оформившийся вопрос и сообщить о том, что же именно ей так хочется узнать. Сделанные Спайдером фотографии пленяли ее. Она часами рассматривала их с напряженным любопытством. Иногда, оставшись одна, она, подойдя к зеркалу, держала свой снимок в натуральную величину рядом с собой и подолгу всматривалась в свое отражение. Фотографии рассказывали ей неизвестные дотоле вещи о том, какой видят ее другие, но они так и не смогли удовлетворить ее жгучий голод, требовавший окончательного насыщения познанием. Фотографии Спайдера, демонстрировавшие, какой видит ее он, содержали тайну и еще больше усугубляли ее растерянность. Может быть, лучше, чтобы ее фотографировал другой, думала она, но Хэрриет все не раскрывала карты и не хотела, чтобы до сентября Мелани работала с кем бы то ни было, кроме Спайдера.
— Дорогая, дорогая Мелани, ты совсем не рассказываешь о себе. — Они сидели за кухонным столом на чердаке Спайдера, поедая огромные сандвичи с колбасой и сыром.
— Спайдер, ты очень любезен со мной, но любопытнее тебя нет никого на свете. Я рассказала тебе все, что могла. Чего еще ты хочешь?
— Бог мой, но ведь ты дала мне только наметки — похоже на арматуру для архитектора волшебной сказки: красивый богатый отец, прелестная общительная мать, ни сестер, ни братьев, родители все еще безумно любят друг друга, и им завидует весь Луисвилл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173