Но она не Голда Меир, не Барбара Джордан, не королева Елизавета и не мадам Кюри. Если ты начнешь подсчитывать ее доходы, это парализует твое воображение, ибо это все равно что представлять, как далеко от нас до ближайшей звезды или как мала Земля в объятиях Млечного Пути. Билли Айкхорн — человеческое существо женского рода. Она какает, она трахается, она писает, она пукает, она ест, она плачет, у нее есть эмоции, она сердится, волнуется из-за того, что стареет, она — женщина, Вэлентайн, и, если я хоть на минуту забуду об этом, я не смогу иметь с ней дело. И ты тоже.
— Да, Эллиот, и она не Жанна д'Арк, и не мадам Шанель, и не Джерри Статц, и даже не Соня Рикель, и… я просто идиотка! — Былая растерянность Вэлентайн испарилась. В ее глазах снова зажегся огонек. Она выскользнула из кресла и быстрым движением распахнула дверь. — Спасибо тебе, Эллиот, что не теряешь головы. Теперь давай немного поспим. Завтра у аферистов великий день.
— И ты даже не поцелуешь меня на ночь, партнерша?
Вэлентайн взглянула на него, и к ней вернулась ее обычная подозрительность в отношении ее чрезмерно ветреного друга. Она знала, что после Мелани у него не было женщин. Она грациозно протянула ему руку для поцелуя и выскочила в коридор, шепча слова, которые французские матери говорят детям, укладывая их спать: «Dors bien, et fais des bons reves» — «Спи спокойно, и сладких тебе снов».
* * *
Билли Айкхорн легла спать сравнительно рано и, проснувшись в пять утра, поняла, что совершила ошибку. Она пробудилась внезапно, с отвратительным ощущением, будто что-то идет не так, и, лишь свернувшись в постели поудобнее, поняла, в чем дело, что гложет ее изо дня в день уже почти год. «Магазин грез»! Если бы она могла пожелать и он исчез, испарился, превратился в облачко пыли, она бы так и сделала.
Идея открыть магазин захватила Билли два лета назад, в показавшийся бесконечным последний год умирания Эллиса. К этому времени ее тайная сексуальная жизнь в студии наладилась бесперебойно. Когда закончился короткий период интереса к Эшу, она сменила всех троих ухаживавших за Эллисом медбратьев, тщательно подобрав новых, словно Екатерина Великая, набиравшая офицеров в гвардию, пользовавшуюся дурной славой. Она упивалась возможностью выбора, сознанием того, что способна оценивать множество мужчин, чтобы подобрать одного себе по вкусу. Иногда выбранные ею оказывались неспособными удовлетворить ее, иногда один и тот же юноша месяцами держал ее в сексуальном плену, но в конце концов выяснялось, что даже лучшие из них со временем ей надоедают. В таких случаях избавление от того, кто приелся, всегда было одинаковым: уведомление за день и огромные отступные. Какое-то время ей хватало ритуала отбора, сознания своей власти, превосходства, но вскоре ощущение недозволенности, привкус запретности утех, добываемых в восьмиугольной студии, где висело одно и то же полотно, а ящики с красками стояли нераспакованные, стали привычными. В течение довольно долгого времени ее мысли денно и нощно вращались вокруг тайны запретной комнаты, но постепенно их навязчивость ослабевала. Наконец насыщенная эротизмом атмосфера потайного помещения стала для нее всего лишь физиологической необходимостью. Так мужчины относятся к девочкам по вызову. В последний год жизни Эллиса одержимость, толкавшая ее от одного свежего, незнакомого мужского тела к другому, пока она желала их, превращала эти тела в ее собственность, перегорела. В один прекрасный день она поняла, что какого бы удовлетворения она ни искала в студии, каких бы ответов ни жаждал ее одинокий дух, эти ответы просто не существуют.
Тем временем Эллис почти совсем перестал общаться с ней и медбратьями. Когда она сидела рядом, он, казалось, не узнавал ее, а может, и узнавал, но его это не интересовало. Когда она держала его за руку и вглядывалась в осунувшееся лицо, лицо человека, некогда повелевавшего империей, сердце ее сжималось так, что иногда ей приходилось торопливо сбегать, чтобы не видеть его. После таких побегов она думала: по крайней мере, хоть это свидетельствует, что у нее еще есть сердце.
В течение дня у нее было невероятно много свободного времени. Билли не принадлежала к числу женщин, увлекавшихся работой в благотворительных комитетах. Может быть, причиной тому было ее лишенное друзей детство, но в окружении женщин одного с ней возраста Билли охватывали неловкость и робость, что все неверно принимали за высокомерие и снобизм. Она знала об этом, но ничего не могла с собой поделать. Ей было легче разрешить Фонду Айкхорна раздать все ее миллионы, чем заставить себя провести мероприятие по сбору пожертвований.
Не удавалось ей заполнить время и теннисом. Она инстинктивно не желала превратиться в одну из тех помешанных на теннисе женщин, что в Беверли-Хиллз встречались повсюду. Она вернулась к регулярным занятиям у Рона Флетчера, где никого не интересовало, кто эта потная, ругающаяся женщина в трико: Билли Айкхорн, Эли Макгроу, Кэтрин Росс — какая разница! Подачи и передачи — великие уравнители, они всех сводят к общему знаменателю: сгусток мышц и сила воли.
Как-то Билли позвонила нескольким случайным подругам, со многими из которых не виделась больше года, и пригласила их на обед, объяснив свое исчезновение состоянием Эллиса и необходимостью оставаться дома. Она понимала, что теряет свои остро отточенный стиль. Два года назад ее имя исчезло из списка женщин, одетых лучше всех. Со времени романа с Джейком она ничего не покупала. Но однажды ее страсть к одежде внезапно ожила. Ей понадобилась эмоциональная подпитка, захотелось почувствовать себя, хотя бы внешне, такой же желанной и романтичной, как в те времена, когда Эллис был самим собой, а она — королевой «Вумен веар». Но уже давно ни одна, абсолютно никакая из ее вещей не шла ей. Казалось, они куплены другим человеком и в другой жизни.
Билли совершила пиратский налет на лавочки и универмаги Беверли-Хиллз. Причина покупки нарядов изменилась, но ее взыскательный вкус и неприкрытое отвращение ко всему не самому лучшему, напротив, возросли. Мало что потрафило ей, тем более что в ту пору она оказалась прикована к Калифорнии и не могла надолго выезжать за покупками в Нью-Йорк или Париж.
Однажды она шла по Родео, красивому длинному проспекту, застроенному по сторонам роскошными магазинами, каждый из которых она знала как свои пять пальцев. Казалось, ей не найти там того, что она искала, но вдруг, наблюдая за строительством новых домов, она встрепенулась: ее осенила идея построить «Магазин грез».
Два дня она рыскала по перекрестку Родео и Дейтона, вымеряя шагами необходимую площадь, разглядывая здание «Ван Клифф энд Арпелз» и следующее за ним, которое занимал «Батталья и Френсис Клейнз», магазин ювелирного антиквариата, и усмехалась при этом себе под нос с таким презрением, что драгоценные камни, если бы они могли видеть, превратились бы от ее усмешки в булыжники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173
— Да, Эллиот, и она не Жанна д'Арк, и не мадам Шанель, и не Джерри Статц, и даже не Соня Рикель, и… я просто идиотка! — Былая растерянность Вэлентайн испарилась. В ее глазах снова зажегся огонек. Она выскользнула из кресла и быстрым движением распахнула дверь. — Спасибо тебе, Эллиот, что не теряешь головы. Теперь давай немного поспим. Завтра у аферистов великий день.
— И ты даже не поцелуешь меня на ночь, партнерша?
Вэлентайн взглянула на него, и к ней вернулась ее обычная подозрительность в отношении ее чрезмерно ветреного друга. Она знала, что после Мелани у него не было женщин. Она грациозно протянула ему руку для поцелуя и выскочила в коридор, шепча слова, которые французские матери говорят детям, укладывая их спать: «Dors bien, et fais des bons reves» — «Спи спокойно, и сладких тебе снов».
* * *
Билли Айкхорн легла спать сравнительно рано и, проснувшись в пять утра, поняла, что совершила ошибку. Она пробудилась внезапно, с отвратительным ощущением, будто что-то идет не так, и, лишь свернувшись в постели поудобнее, поняла, в чем дело, что гложет ее изо дня в день уже почти год. «Магазин грез»! Если бы она могла пожелать и он исчез, испарился, превратился в облачко пыли, она бы так и сделала.
Идея открыть магазин захватила Билли два лета назад, в показавшийся бесконечным последний год умирания Эллиса. К этому времени ее тайная сексуальная жизнь в студии наладилась бесперебойно. Когда закончился короткий период интереса к Эшу, она сменила всех троих ухаживавших за Эллисом медбратьев, тщательно подобрав новых, словно Екатерина Великая, набиравшая офицеров в гвардию, пользовавшуюся дурной славой. Она упивалась возможностью выбора, сознанием того, что способна оценивать множество мужчин, чтобы подобрать одного себе по вкусу. Иногда выбранные ею оказывались неспособными удовлетворить ее, иногда один и тот же юноша месяцами держал ее в сексуальном плену, но в конце концов выяснялось, что даже лучшие из них со временем ей надоедают. В таких случаях избавление от того, кто приелся, всегда было одинаковым: уведомление за день и огромные отступные. Какое-то время ей хватало ритуала отбора, сознания своей власти, превосходства, но вскоре ощущение недозволенности, привкус запретности утех, добываемых в восьмиугольной студии, где висело одно и то же полотно, а ящики с красками стояли нераспакованные, стали привычными. В течение довольно долгого времени ее мысли денно и нощно вращались вокруг тайны запретной комнаты, но постепенно их навязчивость ослабевала. Наконец насыщенная эротизмом атмосфера потайного помещения стала для нее всего лишь физиологической необходимостью. Так мужчины относятся к девочкам по вызову. В последний год жизни Эллиса одержимость, толкавшая ее от одного свежего, незнакомого мужского тела к другому, пока она желала их, превращала эти тела в ее собственность, перегорела. В один прекрасный день она поняла, что какого бы удовлетворения она ни искала в студии, каких бы ответов ни жаждал ее одинокий дух, эти ответы просто не существуют.
Тем временем Эллис почти совсем перестал общаться с ней и медбратьями. Когда она сидела рядом, он, казалось, не узнавал ее, а может, и узнавал, но его это не интересовало. Когда она держала его за руку и вглядывалась в осунувшееся лицо, лицо человека, некогда повелевавшего империей, сердце ее сжималось так, что иногда ей приходилось торопливо сбегать, чтобы не видеть его. После таких побегов она думала: по крайней мере, хоть это свидетельствует, что у нее еще есть сердце.
В течение дня у нее было невероятно много свободного времени. Билли не принадлежала к числу женщин, увлекавшихся работой в благотворительных комитетах. Может быть, причиной тому было ее лишенное друзей детство, но в окружении женщин одного с ней возраста Билли охватывали неловкость и робость, что все неверно принимали за высокомерие и снобизм. Она знала об этом, но ничего не могла с собой поделать. Ей было легче разрешить Фонду Айкхорна раздать все ее миллионы, чем заставить себя провести мероприятие по сбору пожертвований.
Не удавалось ей заполнить время и теннисом. Она инстинктивно не желала превратиться в одну из тех помешанных на теннисе женщин, что в Беверли-Хиллз встречались повсюду. Она вернулась к регулярным занятиям у Рона Флетчера, где никого не интересовало, кто эта потная, ругающаяся женщина в трико: Билли Айкхорн, Эли Макгроу, Кэтрин Росс — какая разница! Подачи и передачи — великие уравнители, они всех сводят к общему знаменателю: сгусток мышц и сила воли.
Как-то Билли позвонила нескольким случайным подругам, со многими из которых не виделась больше года, и пригласила их на обед, объяснив свое исчезновение состоянием Эллиса и необходимостью оставаться дома. Она понимала, что теряет свои остро отточенный стиль. Два года назад ее имя исчезло из списка женщин, одетых лучше всех. Со времени романа с Джейком она ничего не покупала. Но однажды ее страсть к одежде внезапно ожила. Ей понадобилась эмоциональная подпитка, захотелось почувствовать себя, хотя бы внешне, такой же желанной и романтичной, как в те времена, когда Эллис был самим собой, а она — королевой «Вумен веар». Но уже давно ни одна, абсолютно никакая из ее вещей не шла ей. Казалось, они куплены другим человеком и в другой жизни.
Билли совершила пиратский налет на лавочки и универмаги Беверли-Хиллз. Причина покупки нарядов изменилась, но ее взыскательный вкус и неприкрытое отвращение ко всему не самому лучшему, напротив, возросли. Мало что потрафило ей, тем более что в ту пору она оказалась прикована к Калифорнии и не могла надолго выезжать за покупками в Нью-Йорк или Париж.
Однажды она шла по Родео, красивому длинному проспекту, застроенному по сторонам роскошными магазинами, каждый из которых она знала как свои пять пальцев. Казалось, ей не найти там того, что она искала, но вдруг, наблюдая за строительством новых домов, она встрепенулась: ее осенила идея построить «Магазин грез».
Два дня она рыскала по перекрестку Родео и Дейтона, вымеряя шагами необходимую площадь, разглядывая здание «Ван Клифф энд Арпелз» и следующее за ним, которое занимал «Батталья и Френсис Клейнз», магазин ювелирного антиквариата, и усмехалась при этом себе под нос с таким презрением, что драгоценные камни, если бы они могли видеть, превратились бы от ее усмешки в булыжники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173