– Мне хочется немножко полежать. Боюсь, я переусердствовала с покупками.
– Я лучше пойду к себе. Может, ты вздремнешь.
– Нет, честно, мне вовсе не хочется спать, просто ноги немного гудят. К тому же я не хочу, чтобы Валери знала о твоем возвращении.
Какой она еще, в сущности, ребенок, подумала Фернанда. Впрочем, они одинаково относились к Валери. Обе они были как дети, которые прячутся от строгой воспитательницы. С того момента, как Джорджина приехала в «Ритц», – через несколько дней после встречи сестер с Джез, – они постоянно пытались улучить минутку, чтобы побыть вдвоем, как это часто бывало во время их обедов в Нью-Йорке, но к ним неизменно присоединялась Валери.
Фернанда вполне отдавала себе отчет в том, что продажа ранчо – не ее ума дело, этим займутся более умные головы. Она не возражала, чтобы Джимми и сэр Джон взяли дело в свои руки. Ей было достаточно того, что она вырвалась из Нью-Йорка, а присутствие Джорджины создавало ощущение праздника.
Она тоже не хотела, чтобы Валери знала об их возвращении от антиквара. Она просто не хочет ни с кем делить Джорджину, вдруг осознала она. Находиться наедине с Джорджиной – в этом было что-то волнующее, дающее ощущение исключительности, которое сразу разрушалось в присутствии здравомыслящей, организованной умницы Валери. Должно быть, так все девчонки относятся к своим лучшим подругам, размышляла Фернанда. У нее никогда не было такой подруги, какой обзаводятся в школе, – с ней шепчутся о других девчонках, секретничают, ревнуют ее так, будто она мальчишка. Сама Фернанда всегда была настолько занята собой, своим стремлением к красивой жизни, что у нее не было времени искать себе настоящую подругу; она не находила вокруг ни одной девочки, похожей на нее, с которой можно было бы запросто поговорить, а если таковая случайно встречалась, то бывала так же одинока и замкнута, как Фернанда.
Вслед за Джорджиной Фернанда вошла в изысканно обставленную спальню. Еще раньше Джорджина объяснила, что они с мужем никогда не спят вместе, потому что он либо вскакивает ни свет ни заря, либо ложится очень поздно, названивая партнерам во все точки земного шара.
– Иди сюда, радость моя, садись, – пригласила Джорджина, усаживаясь на кровать и хлопая рукой по покрывалу. – Мне просто нужно задрать ноги.
– Ты не выглядишь усталой.
– Да я вовсе не устала. Мне очень хорошо здесь. Я специально попросила горничную оставить шторы опущенными, чтобы можно было отдохнуть в полумраке. Этот яркий солнечный свет... После вчерашнего дождя он действует мне на нервы. Хорошо, что в Нью-Йорке так сумрачно зимой.
– Ты скучаешь по Лондону?
– Немножко. Или, скорее, скучала, пока не встретила тебя. Ты такая радость, Ферни, такая хитрая плутовка, такая бессовестная кокетка, дикарка, роскошная подделка под простую пастушку. Ты напоминаешь мне подругу, от которой я была без ума... Конечно, она была совсем непохожа на тебя, разве что гораздо более коварная...
– О ком ты говоришь? – спросила Фернанда, почувствовав укол ревности от того, каким мечтательным голосом говорила Джорджина.
– Мы вместе учились в пансионе... Ее звали Клэр. Она была старше меня... Должно быть, ей было пятнадцать, когда мне было двенадцать, но мы крепко подружились, несмотря на разницу в возрасте. Я никогда не забуду Клэр.
– И ты до сих пор с нею видишься?
– Боюсь, что теперь вряд ли ее узнаю. Я слышала, она стала идеальной женой и идеальной матерью четырех идеальных, скучных-прескучных детей... Обещай мне, Фернанда, что ты никогда не совершишь ничего подобного!
– Я бы не смогла, даже если бы захотела. Я неидеальна по сути.
– В школе Клэр была совсем другой. Мы жили вместе, в одном общежитии, и я была просто без ума от нее... Порой во время занятий хора я смотрела на нее, не в состоянии оторваться, и не могла петь. Я пожирала ее глазами, когда мы были в столовой, повсюду шпионила за ней. Такой безумной, слепой любви у меня больше не было никогда.
– Любви?
– Да, Ферни, любви. Чистой, первой любви, самой сладостной, которую невозможно забыть.
– А потом она окончила школу и вы больше с ней не встречались?
– О, нет, судьба не могла быть так жестока ко мне. Нет, однажды ночью, когда я уже была в постели, Клэр вошла ко мне – старшим девочкам разрешалось больше, чем малышам, они, например, могли позже ложиться спать, – закрыла за собой дверь, подошла и села ко мне на кровать, вот как ты сейчас сидишь. Потом наклонилась и поцеловала меня в лоб.
– А что она сказала?
– Сказала, что заметила, как я не отрываясь смотрю на нее, и решила узнать, в чем дело. Конечно же, она просто дразнила меня, потому что сама все прекрасно понимала. Я просто потеряла дар речи и не могла ничего сказать, и тогда она поцеловала меня в губы... впервые меня кто-то целовал в губы... А она все целовала и целовала меня... Она знала, что делает.
Джорджина говорила тихим, задушевным голосом, словно воспоминания полностью завладели ею.
– У нее были такие сладкие губы, Ферни! И знаешь, когда я, наконец, решилась поцеловать ее в ответ, она стянула с меня сорочку и принялась целовать мне грудь... она тогда еще только формировалась, грудки были такие нежненькие, такие маленькие, и, просыпаясь, я каждое утро ощупывала их, не успели ли они за ночь хоть немного подрасти... Так вот, она все целовала и целовала меня в грудки, играла с ними до тех пор, пока я не почувствовала, как они начали набухать. Тогда она забралась ко мне под одеяло, и я почувствовала, как она трогает меня рукой между ног... Ее пальчики трогали меня там... Так нежно, так восхитительно... Никто так меня до этого не ласкал, кроме... Кроме меня самой... Но мне и в голову не могло прийти, что будет так приятно, когда это станет делать кто-нибудь еще... Мне было... понимаешь, это так трудно объяснить, но ничто больше не казалось мне таким... таким безумно важным... у меня было ощущение, что я не жила, не понимала всей прелести жизни, пока Клэр не стала трогать меня там, между ног... и она продолжала трогать меня, пока я... В общем, ты понимаешь, Ферни, о чем я говорю. Я понятия не имела, что нужно сделать, чтобы показать, какое наслаждение я испытала, и она объяснила мне, как доставить ей удовольствие. Таким был мой первый опыт. С тех пор Клэр при каждом удобном случае приходила ко мне, и я училась у нее... Я научилась таким вещам... Я была способной ученицей. – Джорджина тихо рассмеялась. – Лучшей ее ученицей.
– А что было потом, когда Клэр окончила школу? – Фернанда сама не узнала свой голос, он звучал словно издалека.
– Сначала я просто места себе не находила. Только и думала о ней. Конечно, я сама себе делала... но это было, конечно, уже не то... К тому времени я не могла без этого жить... Мне было тринадцать, и все мои мысли были заняты только этим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
– Я лучше пойду к себе. Может, ты вздремнешь.
– Нет, честно, мне вовсе не хочется спать, просто ноги немного гудят. К тому же я не хочу, чтобы Валери знала о твоем возвращении.
Какой она еще, в сущности, ребенок, подумала Фернанда. Впрочем, они одинаково относились к Валери. Обе они были как дети, которые прячутся от строгой воспитательницы. С того момента, как Джорджина приехала в «Ритц», – через несколько дней после встречи сестер с Джез, – они постоянно пытались улучить минутку, чтобы побыть вдвоем, как это часто бывало во время их обедов в Нью-Йорке, но к ним неизменно присоединялась Валери.
Фернанда вполне отдавала себе отчет в том, что продажа ранчо – не ее ума дело, этим займутся более умные головы. Она не возражала, чтобы Джимми и сэр Джон взяли дело в свои руки. Ей было достаточно того, что она вырвалась из Нью-Йорка, а присутствие Джорджины создавало ощущение праздника.
Она тоже не хотела, чтобы Валери знала об их возвращении от антиквара. Она просто не хочет ни с кем делить Джорджину, вдруг осознала она. Находиться наедине с Джорджиной – в этом было что-то волнующее, дающее ощущение исключительности, которое сразу разрушалось в присутствии здравомыслящей, организованной умницы Валери. Должно быть, так все девчонки относятся к своим лучшим подругам, размышляла Фернанда. У нее никогда не было такой подруги, какой обзаводятся в школе, – с ней шепчутся о других девчонках, секретничают, ревнуют ее так, будто она мальчишка. Сама Фернанда всегда была настолько занята собой, своим стремлением к красивой жизни, что у нее не было времени искать себе настоящую подругу; она не находила вокруг ни одной девочки, похожей на нее, с которой можно было бы запросто поговорить, а если таковая случайно встречалась, то бывала так же одинока и замкнута, как Фернанда.
Вслед за Джорджиной Фернанда вошла в изысканно обставленную спальню. Еще раньше Джорджина объяснила, что они с мужем никогда не спят вместе, потому что он либо вскакивает ни свет ни заря, либо ложится очень поздно, названивая партнерам во все точки земного шара.
– Иди сюда, радость моя, садись, – пригласила Джорджина, усаживаясь на кровать и хлопая рукой по покрывалу. – Мне просто нужно задрать ноги.
– Ты не выглядишь усталой.
– Да я вовсе не устала. Мне очень хорошо здесь. Я специально попросила горничную оставить шторы опущенными, чтобы можно было отдохнуть в полумраке. Этот яркий солнечный свет... После вчерашнего дождя он действует мне на нервы. Хорошо, что в Нью-Йорке так сумрачно зимой.
– Ты скучаешь по Лондону?
– Немножко. Или, скорее, скучала, пока не встретила тебя. Ты такая радость, Ферни, такая хитрая плутовка, такая бессовестная кокетка, дикарка, роскошная подделка под простую пастушку. Ты напоминаешь мне подругу, от которой я была без ума... Конечно, она была совсем непохожа на тебя, разве что гораздо более коварная...
– О ком ты говоришь? – спросила Фернанда, почувствовав укол ревности от того, каким мечтательным голосом говорила Джорджина.
– Мы вместе учились в пансионе... Ее звали Клэр. Она была старше меня... Должно быть, ей было пятнадцать, когда мне было двенадцать, но мы крепко подружились, несмотря на разницу в возрасте. Я никогда не забуду Клэр.
– И ты до сих пор с нею видишься?
– Боюсь, что теперь вряд ли ее узнаю. Я слышала, она стала идеальной женой и идеальной матерью четырех идеальных, скучных-прескучных детей... Обещай мне, Фернанда, что ты никогда не совершишь ничего подобного!
– Я бы не смогла, даже если бы захотела. Я неидеальна по сути.
– В школе Клэр была совсем другой. Мы жили вместе, в одном общежитии, и я была просто без ума от нее... Порой во время занятий хора я смотрела на нее, не в состоянии оторваться, и не могла петь. Я пожирала ее глазами, когда мы были в столовой, повсюду шпионила за ней. Такой безумной, слепой любви у меня больше не было никогда.
– Любви?
– Да, Ферни, любви. Чистой, первой любви, самой сладостной, которую невозможно забыть.
– А потом она окончила школу и вы больше с ней не встречались?
– О, нет, судьба не могла быть так жестока ко мне. Нет, однажды ночью, когда я уже была в постели, Клэр вошла ко мне – старшим девочкам разрешалось больше, чем малышам, они, например, могли позже ложиться спать, – закрыла за собой дверь, подошла и села ко мне на кровать, вот как ты сейчас сидишь. Потом наклонилась и поцеловала меня в лоб.
– А что она сказала?
– Сказала, что заметила, как я не отрываясь смотрю на нее, и решила узнать, в чем дело. Конечно же, она просто дразнила меня, потому что сама все прекрасно понимала. Я просто потеряла дар речи и не могла ничего сказать, и тогда она поцеловала меня в губы... впервые меня кто-то целовал в губы... А она все целовала и целовала меня... Она знала, что делает.
Джорджина говорила тихим, задушевным голосом, словно воспоминания полностью завладели ею.
– У нее были такие сладкие губы, Ферни! И знаешь, когда я, наконец, решилась поцеловать ее в ответ, она стянула с меня сорочку и принялась целовать мне грудь... она тогда еще только формировалась, грудки были такие нежненькие, такие маленькие, и, просыпаясь, я каждое утро ощупывала их, не успели ли они за ночь хоть немного подрасти... Так вот, она все целовала и целовала меня в грудки, играла с ними до тех пор, пока я не почувствовала, как они начали набухать. Тогда она забралась ко мне под одеяло, и я почувствовала, как она трогает меня рукой между ног... Ее пальчики трогали меня там... Так нежно, так восхитительно... Никто так меня до этого не ласкал, кроме... Кроме меня самой... Но мне и в голову не могло прийти, что будет так приятно, когда это станет делать кто-нибудь еще... Мне было... понимаешь, это так трудно объяснить, но ничто больше не казалось мне таким... таким безумно важным... у меня было ощущение, что я не жила, не понимала всей прелести жизни, пока Клэр не стала трогать меня там, между ног... и она продолжала трогать меня, пока я... В общем, ты понимаешь, Ферни, о чем я говорю. Я понятия не имела, что нужно сделать, чтобы показать, какое наслаждение я испытала, и она объяснила мне, как доставить ей удовольствие. Таким был мой первый опыт. С тех пор Клэр при каждом удобном случае приходила ко мне, и я училась у нее... Я научилась таким вещам... Я была способной ученицей. – Джорджина тихо рассмеялась. – Лучшей ее ученицей.
– А что было потом, когда Клэр окончила школу? – Фернанда сама не узнала свой голос, он звучал словно издалека.
– Сначала я просто места себе не находила. Только и думала о ней. Конечно, я сама себе делала... но это было, конечно, уже не то... К тому времени я не могла без этого жить... Мне было тринадцать, и все мои мысли были заняты только этим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161