Слезы застили глаза, и она нетерпеливо смахнула их. Ну это просто абсурд. Подумаешь, автошкола – всего-то восемь часов занятий. Не пикник, разумеется, но и не всякий пикник в радость. А правда, сколько людей так уж любит пикники? И все же почему она чувствует себя такой... покинутой? Словно потеряла лучшего друга.
Даже Мэлу она позвонить не может: Шэрон обложила его со всех сторон. И Питу тоже. Он просто умрет со смеху, узнав, что она попалась на том, что шла на пять миль медленнее, чем позволено. И никому из друзей об этом не расскажешь, потому что... Почему? Да какая разница почему, просто не может она вот так вот взять и позвонить, обрушив кому-то на голову свои страдания. Даже если кто и сидит сейчас дома, то наверняка не один. С друзьями. Вот странно: когда тебе необходимо позвонить кому-то – никого нет дома, а тебе всегда умудряются дозвониться и всегда в самое неподходящее время.
Может, написать кому-то письмо? – мрачно подумала Джез, устремляя за окно отрешенный взгляд. Океан, восхитительный днем, в темноте казался мрачным и враждебным. Может, лучше было снять квартиру с видом на городские огни, а не на безразличную бездну под окнами?.. Можно, правда, запечатать в бутылку письмо и швырнуть ее в океан, как сделала одна маленькая девочка, о которой ей кто-то рассказывал, написавшая в записке: «Тому, кто найдет. Я люблю вас».
Джез прошлепала босыми ногами на кухню, плотно запахнув купальный халат, чтобы приготовить себе еще чашку чая, а может, и зажевать его крекером. Есть не хотелось – она слишком расстроена, чтобы чувствовать голод.
Загудел зуммер домофона, и Джез вздрогнула от неожиданности. Звонок продолжал звонить, агрессивно-настойчиво, и она нажала кнопку ответа.
– Мисс Килкуллен, – сообщили ей с вахты, – к вам посетитель.
– Слава богу, – выдохнула Джез. – Кто это?
– Мистер Гэбриел. Пропустить его?
Джез смотрела на домофон, разинув рот, словно внезапно обнаружила там змею.
– Мисс Килкуллен, так можно ему подняться? – терпеливо повторила дежурная.
– Подождите минутку.
Джез застыла как вкопанная, не понимая ни какой сейчас год, ни почему она стоит босая на кухне. Ее словно швырнуло назад, в тот раздирающий сердце день их несостоявшейся свадьбы. Мысли стремительно перенеслись к тем месяцам, которые она провела в студии Мэла Ботвиника, затем новая веха – потрясающий фотопортрет Ричарда Никсона, отдыхающего под солнцем на песчаном пляже в Сан-Клементе. С ленивой улыбкой, которой никто прежде не видел, он вспоминал о Дайане Сойер. Этот снимок, когда его опубликовали журналы всего мира, сделал ее знаменитой. Сейчас эти воспоминания нахлынули на нее все разом, словно все это произошло одномоментно, недавно, разделенное между собой не годами, а часами.
Она взглянула на календарь: 1990 год. Чувство времени вернулось, более четкое, чем всегда, и ясное. Она помнит, кто она. Не нужно держаться так, словно она боится Гэбриела, этого запутавшегося человека с эмоциональным развитием одиннадцатилетнего мальчишки, которого она полюбила, будучи еще сама зеленым несмышленышем. Если его сейчас не впустить, он решит, что она струсила, боится взглянуть ему в лицо.
– Пусть поднимется через семь минут, – сказала она и отключила домофон.
Джез хватило пяти минут, чтобы подобрать потрясающий туалет, достойный того, чтобы встретить, после девяти лет молчания, первого человека, которого она полюбила, единственного, которому доверилась полностью, человека, бросившего ее у церковного порога. Что ж, каждая девушка должна, думала она, одеваясь, совершить в жизни одну грандиозную ошибку.
Джез увлеклась выбором туалета, стараясь унять разгулявшиеся нервы. Все понятно, так и должно было быть. Это всего лишь искаженная, иррациональная форма состояния испуга, оставшегося от другой жизни, от другой девушки, невинной и доверчивой, которую она едва помнила. Такое, как Гэйб, могло случиться только с такой глупыхой.
Джез натянула сиреневую с золотом майку с надписью «Лэйкерз», которую обычно надевала на спортивные соревнования, – слава и мощь прекрасной команды, возглавляемой Волшебником Джонсоном, самым вдохновенным игроком Национальной баскетбольной лиги, предохранит ее от Гэйба, как ожерелье из зубчиков чеснока хранит спящего человека от вампира.
То, что Гэйб бросил ее, выкинул на свалку, – самая большая удача, которая ей выпала. Если бы они, спаси господь, осуществили его безумный план с женитьбой, она так и продолжала бы жить в его тени, забыв о себе, о своей карьере. И все же, каким бы невероятным это ни казалось, Джез не могла бы сказать, что чувствует себя совершенно неуязвимой. Такой, какой была все эти годы.
Она натянула порядком потрепанные мотоциклетные джинсы из черной кожи с заклепками, способными удержать на почтительном расстоянии даже «Ангелов ада». Черные ботинки, дополнительный мазок макияжа, быстрое касание щеткой волос, чтобы убедиться, что они в полном беспорядке и растрепаны, – и она готова к встрече.
Джез пристально оглядела себя в зеркало: не суйся ко мне, как бы предупреждало ее отражение. Возможно, это глупо, но Джез прекрасно видела себя со стороны, и, как мастеру в творимой ею композиции, ей чего-то явно не хватало: еще мазка к придуманному образу, точки опоры. Бросившись к холодильнику, она достала яблоко, откусила кусочек и тут же выплюнула его. Подошла к двери, слегка приоткрыв ее, включила в гостиной телевизор и уселась на ковер в любимой позе: скрестив ноги, обложившись подушечками и зажав в руке яблоко.
В дверь позвонили.
– Открыто! – крикнула она, откусив еще кусочек яблока и яростно принявшись его пережевывать, не отрывая глаз от экрана и стараясь подавить беспорядочное колотье в груди. Это всего-навсего рефлекс, как у курицы, которая продолжает бегать с отрубленной головой.
– Так, – сказал Гэйб, останавливаясь в коридоре у входа в гостиную.
– О, привет, Гэйб, входи. Мне нужно досмотреть эту передачу до конца – она через минуту кончится, – проговорила Джез, пристально вглядываясь в экран и не переставая жевать, ткнув пальцем в сторону кушетки куда-то за спину.
Он сел и минуты три терпеливо ожидал, пока закончится какой-то эпизод из телесериала. Взяв в руки пульт дистанционного управления, Джез переключила канал и только тогда подняла глаза на Гэйба. А он не изменился, вот разве что глаза, все повидавшие, да эта сардоническая усмешка, которой она раньше не помнила. Обычный человек.
– Извини, но этот сериал – единственное, что я смотрю с благоговением, – сказал Джез. – Он тебе нравится?
– Что?
– Ну, неважно. Хочешь яблоко?
– Спасибо, нет. – Он молча ждал, пока Джез беззаботно дожует кусочек. – Ну так?.. – проговорил он наконец.
– Ты просто как Мэри Тайлер Мур в своем сериале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
Даже Мэлу она позвонить не может: Шэрон обложила его со всех сторон. И Питу тоже. Он просто умрет со смеху, узнав, что она попалась на том, что шла на пять миль медленнее, чем позволено. И никому из друзей об этом не расскажешь, потому что... Почему? Да какая разница почему, просто не может она вот так вот взять и позвонить, обрушив кому-то на голову свои страдания. Даже если кто и сидит сейчас дома, то наверняка не один. С друзьями. Вот странно: когда тебе необходимо позвонить кому-то – никого нет дома, а тебе всегда умудряются дозвониться и всегда в самое неподходящее время.
Может, написать кому-то письмо? – мрачно подумала Джез, устремляя за окно отрешенный взгляд. Океан, восхитительный днем, в темноте казался мрачным и враждебным. Может, лучше было снять квартиру с видом на городские огни, а не на безразличную бездну под окнами?.. Можно, правда, запечатать в бутылку письмо и швырнуть ее в океан, как сделала одна маленькая девочка, о которой ей кто-то рассказывал, написавшая в записке: «Тому, кто найдет. Я люблю вас».
Джез прошлепала босыми ногами на кухню, плотно запахнув купальный халат, чтобы приготовить себе еще чашку чая, а может, и зажевать его крекером. Есть не хотелось – она слишком расстроена, чтобы чувствовать голод.
Загудел зуммер домофона, и Джез вздрогнула от неожиданности. Звонок продолжал звонить, агрессивно-настойчиво, и она нажала кнопку ответа.
– Мисс Килкуллен, – сообщили ей с вахты, – к вам посетитель.
– Слава богу, – выдохнула Джез. – Кто это?
– Мистер Гэбриел. Пропустить его?
Джез смотрела на домофон, разинув рот, словно внезапно обнаружила там змею.
– Мисс Килкуллен, так можно ему подняться? – терпеливо повторила дежурная.
– Подождите минутку.
Джез застыла как вкопанная, не понимая ни какой сейчас год, ни почему она стоит босая на кухне. Ее словно швырнуло назад, в тот раздирающий сердце день их несостоявшейся свадьбы. Мысли стремительно перенеслись к тем месяцам, которые она провела в студии Мэла Ботвиника, затем новая веха – потрясающий фотопортрет Ричарда Никсона, отдыхающего под солнцем на песчаном пляже в Сан-Клементе. С ленивой улыбкой, которой никто прежде не видел, он вспоминал о Дайане Сойер. Этот снимок, когда его опубликовали журналы всего мира, сделал ее знаменитой. Сейчас эти воспоминания нахлынули на нее все разом, словно все это произошло одномоментно, недавно, разделенное между собой не годами, а часами.
Она взглянула на календарь: 1990 год. Чувство времени вернулось, более четкое, чем всегда, и ясное. Она помнит, кто она. Не нужно держаться так, словно она боится Гэбриела, этого запутавшегося человека с эмоциональным развитием одиннадцатилетнего мальчишки, которого она полюбила, будучи еще сама зеленым несмышленышем. Если его сейчас не впустить, он решит, что она струсила, боится взглянуть ему в лицо.
– Пусть поднимется через семь минут, – сказала она и отключила домофон.
Джез хватило пяти минут, чтобы подобрать потрясающий туалет, достойный того, чтобы встретить, после девяти лет молчания, первого человека, которого она полюбила, единственного, которому доверилась полностью, человека, бросившего ее у церковного порога. Что ж, каждая девушка должна, думала она, одеваясь, совершить в жизни одну грандиозную ошибку.
Джез увлеклась выбором туалета, стараясь унять разгулявшиеся нервы. Все понятно, так и должно было быть. Это всего лишь искаженная, иррациональная форма состояния испуга, оставшегося от другой жизни, от другой девушки, невинной и доверчивой, которую она едва помнила. Такое, как Гэйб, могло случиться только с такой глупыхой.
Джез натянула сиреневую с золотом майку с надписью «Лэйкерз», которую обычно надевала на спортивные соревнования, – слава и мощь прекрасной команды, возглавляемой Волшебником Джонсоном, самым вдохновенным игроком Национальной баскетбольной лиги, предохранит ее от Гэйба, как ожерелье из зубчиков чеснока хранит спящего человека от вампира.
То, что Гэйб бросил ее, выкинул на свалку, – самая большая удача, которая ей выпала. Если бы они, спаси господь, осуществили его безумный план с женитьбой, она так и продолжала бы жить в его тени, забыв о себе, о своей карьере. И все же, каким бы невероятным это ни казалось, Джез не могла бы сказать, что чувствует себя совершенно неуязвимой. Такой, какой была все эти годы.
Она натянула порядком потрепанные мотоциклетные джинсы из черной кожи с заклепками, способными удержать на почтительном расстоянии даже «Ангелов ада». Черные ботинки, дополнительный мазок макияжа, быстрое касание щеткой волос, чтобы убедиться, что они в полном беспорядке и растрепаны, – и она готова к встрече.
Джез пристально оглядела себя в зеркало: не суйся ко мне, как бы предупреждало ее отражение. Возможно, это глупо, но Джез прекрасно видела себя со стороны, и, как мастеру в творимой ею композиции, ей чего-то явно не хватало: еще мазка к придуманному образу, точки опоры. Бросившись к холодильнику, она достала яблоко, откусила кусочек и тут же выплюнула его. Подошла к двери, слегка приоткрыв ее, включила в гостиной телевизор и уселась на ковер в любимой позе: скрестив ноги, обложившись подушечками и зажав в руке яблоко.
В дверь позвонили.
– Открыто! – крикнула она, откусив еще кусочек яблока и яростно принявшись его пережевывать, не отрывая глаз от экрана и стараясь подавить беспорядочное колотье в груди. Это всего-навсего рефлекс, как у курицы, которая продолжает бегать с отрубленной головой.
– Так, – сказал Гэйб, останавливаясь в коридоре у входа в гостиную.
– О, привет, Гэйб, входи. Мне нужно досмотреть эту передачу до конца – она через минуту кончится, – проговорила Джез, пристально вглядываясь в экран и не переставая жевать, ткнув пальцем в сторону кушетки куда-то за спину.
Он сел и минуты три терпеливо ожидал, пока закончится какой-то эпизод из телесериала. Взяв в руки пульт дистанционного управления, Джез переключила канал и только тогда подняла глаза на Гэйба. А он не изменился, вот разве что глаза, все повидавшие, да эта сардоническая усмешка, которой она раньше не помнила. Обычный человек.
– Извини, но этот сериал – единственное, что я смотрю с благоговением, – сказал Джез. – Он тебе нравится?
– Что?
– Ну, неважно. Хочешь яблоко?
– Спасибо, нет. – Он молча ждал, пока Джез беззаботно дожует кусочек. – Ну так?.. – проговорил он наконец.
– Ты просто как Мэри Тайлер Мур в своем сериале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161