Надеюсь, девочки с нами поделятся. Как тебе перспектива?
– Даже для завтрака маловато, – вздохнул Гэйб, пожав плечами. – Остаются таиландский, китайский, индийский, марокканский, японский и итальянский варианты. Но только не французский. Терпеть не могу французскую кухню. Все истинно цивилизованные люди ее ненавидят, и даже сами французы, предел мечтаний которых – стейк с картофелем фри, запитые двумя бутылками красного вина, вперемежку с пачкой-двумя сигарет. Конечно, еще есть пицца. А можно воздать должное самому простому варианту: остаться здесь и довольствоваться гамбургерами.
– Так и поступим. Гамбургер так же естественен, как и виски, – решительно проговорила Джез.
– В тебе есть что-то... необычное. Не понимаю только что. А если я не ухватываю суть чего-то, это выводит меня из себя. Никак не могу объяснить точно... Что-то особенное, не своеобразное, а... В общем, то, что никак не получается ухватить.
– Еще будет время. Я никуда не денусь.
Джез особым образом повела плечиком, чтобы показать этому надоеде, что его анализ ей безразличен, что она не станет менять свои привычки в угоду кому-то, однако смягчила свой жест улыбкой, столь же неуместной после этих слов, сколько соблазнительной.
– Понял! Вся эта твоя смесь, испанско-ирландско-шведская, это все жульничество! Ты – Венгерка! О черт, в каком я дерьме!
– Ну да? – улыбнулась Джез. – На самом деле?
– Это не вопрос, – отозвался он. – Это констатация факта.
Джез знала, что раньше ни в кого еще не влюблялась. Правда, в шестом классе ей понравился один учитель, да еще как-то пришлось попереживать пару-тройку недель из-за одного паренька, игравшего вместе с ней в какой-то пьесе, – это было уже классе в восьмом. Однако церковная школа особым ассортиментом воздыхателей не отличалась, а на суровом первом курсе Центра искусств у нее времени не было даже задуматься об этом.
И все же память о пережитой в средней школе буре чувств подсказывала Джез, старательно жующей, казалось бы, долгожданный гамбургер, что интерес, который вызывает в ней Тони Гэбриел, имеет некоторое отношение к ее сердцу.
Когда он взял в руки прядку ее волос и, пристально рассматривая, спросил: «Как называется этот цвет? Кукуруза в кленовом сиропе?», ей показалось, что он рухнул перед ней на колени и признался, что она прекраснее Венеры Боттичелли.
Она поймала себя на том, что пристально изучает две глубокие вертикальные морщинки, залегшие по обеим сторонам его рта, которые не исчезали, даже когда он улыбался: словно эти две черточки могли объяснить, почему невозможно отвести взгляд от его совершенно обычного носа, крупного, но больше ничем не примечательного, от этих ярких, умных карих глаз, опять же ничем особенным не выделяющихся среди любых других, от этого насмешливого рта – обычного мужского рта с приятной, но довольно обычной верхней губой и приятной обычной нижней, и прекрасными обычными же зубами. Ничего необычного или сверхгармоничного в его чертах не было, как их ни изучай, хоть в целом, хоть по отдельности, а уж человеческие лица Джез изучала годами. Гэйб был привлекателен, даже очень недурен собой – в общем, таких миллионы. Но красавцем, приковывающим к себе взгляды, его никак не назовешь, уговаривала себя Джез, отчаянно пытаясь вернуться на землю. Должно быть, все дело в этих залихватских вихрах!
Она не могла отвести от него глаз.
– С гамбургером что-то не так?
– Да нет, все прекрасно. Просто... Просто я не голодна.
– Я тоже, – слегка удивленно проговорил он, глядя на нетронутый бутерброд, забытый им на тарелке. – Может, попробовать чего-нибудь экзотического?
– Сомневаюсь... что это поможет.
Джез с трудом выдавливала из себя слова. Казалось, губы сковало холодом, а сознание отказывалось служить ей. Просто отказывалось работать.
– Не голоден, – с удивлением повторил Гэйб, – хотя с утра ничего не ел.
Он проговорил это слегка смущенно, как человек, внезапно почувствовавший, что открыл для себя что-то важное. Это он знает, только еще не разобрался, в чем дело.
Джез еле слышно пробормотала что-то в ответ. Что-то о тоне, каким он сделал свое сообщение. Ей показалось, что невидимые золоченые трубы взорвались вдруг торжественными фанфарами. Он не голоден. Она не голодна. Она отметила опасную удушливую волну, нараставшую в груди, словно она вот-вот разрыдается или начнет хохотать, не в силах совладать с собой.
– Не принимай это на свой счет, но ты веришь в любовь с первого взгляда? – спросил Гэйб, с выражением мучительного неверия прислушиваясь к собственным словам, которых никогда прежде не произносил и о существовании которых даже не задумывался.
– Если бы ты спросил меня об этом несколько минут назад...
Джез заколебалась, опустив глаза, не в силах встретить его взгляд.
– Ну?..
– Я бы сказала, что сомневаюсь... Но ведь всякое бывает...
– Не останавливайся, – попросил Гэйб. – Говори, говори то, что приходит в голову.
– Сейчас я... Я начинаю...
– Что начинаешь? – торопил он, взяв ее за руки и крепко сжимая трепещущие пальцы.
– Начинаю думать... – Румянец залил щеки Джез.
– О чем?..
– Возможно ли это... – прошептала она, захлестнутая внезапной волной застенчивости и опустив подбородок так, что взгляд ее уперся в стол.
– Вообще или конкретно?
– Не знаю, – затрясла головой девушка.
– Для нас с тобой?
– Да откуда мне знать? Почему ты считаешь, что у меня на все есть ответ? – почти крикнула Джез и вскинула голову, протестуя против этого блаженного и бесцельного допроса.
– Потому что я влюблен в тебя до смерти! С той самой минуты, как увидел тебя, и это невероятно, со мной ничего подобного не случалось, так что ты должна мне все объяснить, сказать, что все это правда.
– Ох, – только и выдохнула девушка, чувствуя, как сердце, которое она считала холодным и не созданным для любви, вдруг освобождается от всяких оков и пускается в пляс под торжествующие звуки фанфар, возвестивших о счастье.
– Ты так и намерена сидеть здесь, вздыхая и охая? Джез кивнула, не в состоянии произнести ни слова.
– Ну что ж, и это сгодится. Главное, ты не сказала «нет», ведь правда? Ты тоже чувствуешь что-то похожее? Это случилось не только со мной? Не может же быть, чтобы это испытывал только я?
Джез не могла пошевелиться. Она продолжала сидеть неподвижно, зная, что с нее довольно просто слушать его и ждать. Руки его дрожали так же, как и ее, только у него они были теплыми, а у нее – ледяными.
– Значит, это мы выяснили. Любовь с первого взгляда, вот что это такое. Вот что с нами произошло.
Джез попыталась улыбнуться. Не вышло. Испуганная, она не знала, что делать, как ей себя вести. Ей никогда не подняться и не уйти спокойно из этой обтянутой красной кожей кабинки. Видно, весь остаток жизни придется просидеть здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
– Даже для завтрака маловато, – вздохнул Гэйб, пожав плечами. – Остаются таиландский, китайский, индийский, марокканский, японский и итальянский варианты. Но только не французский. Терпеть не могу французскую кухню. Все истинно цивилизованные люди ее ненавидят, и даже сами французы, предел мечтаний которых – стейк с картофелем фри, запитые двумя бутылками красного вина, вперемежку с пачкой-двумя сигарет. Конечно, еще есть пицца. А можно воздать должное самому простому варианту: остаться здесь и довольствоваться гамбургерами.
– Так и поступим. Гамбургер так же естественен, как и виски, – решительно проговорила Джез.
– В тебе есть что-то... необычное. Не понимаю только что. А если я не ухватываю суть чего-то, это выводит меня из себя. Никак не могу объяснить точно... Что-то особенное, не своеобразное, а... В общем, то, что никак не получается ухватить.
– Еще будет время. Я никуда не денусь.
Джез особым образом повела плечиком, чтобы показать этому надоеде, что его анализ ей безразличен, что она не станет менять свои привычки в угоду кому-то, однако смягчила свой жест улыбкой, столь же неуместной после этих слов, сколько соблазнительной.
– Понял! Вся эта твоя смесь, испанско-ирландско-шведская, это все жульничество! Ты – Венгерка! О черт, в каком я дерьме!
– Ну да? – улыбнулась Джез. – На самом деле?
– Это не вопрос, – отозвался он. – Это констатация факта.
Джез знала, что раньше ни в кого еще не влюблялась. Правда, в шестом классе ей понравился один учитель, да еще как-то пришлось попереживать пару-тройку недель из-за одного паренька, игравшего вместе с ней в какой-то пьесе, – это было уже классе в восьмом. Однако церковная школа особым ассортиментом воздыхателей не отличалась, а на суровом первом курсе Центра искусств у нее времени не было даже задуматься об этом.
И все же память о пережитой в средней школе буре чувств подсказывала Джез, старательно жующей, казалось бы, долгожданный гамбургер, что интерес, который вызывает в ней Тони Гэбриел, имеет некоторое отношение к ее сердцу.
Когда он взял в руки прядку ее волос и, пристально рассматривая, спросил: «Как называется этот цвет? Кукуруза в кленовом сиропе?», ей показалось, что он рухнул перед ней на колени и признался, что она прекраснее Венеры Боттичелли.
Она поймала себя на том, что пристально изучает две глубокие вертикальные морщинки, залегшие по обеим сторонам его рта, которые не исчезали, даже когда он улыбался: словно эти две черточки могли объяснить, почему невозможно отвести взгляд от его совершенно обычного носа, крупного, но больше ничем не примечательного, от этих ярких, умных карих глаз, опять же ничем особенным не выделяющихся среди любых других, от этого насмешливого рта – обычного мужского рта с приятной, но довольно обычной верхней губой и приятной обычной нижней, и прекрасными обычными же зубами. Ничего необычного или сверхгармоничного в его чертах не было, как их ни изучай, хоть в целом, хоть по отдельности, а уж человеческие лица Джез изучала годами. Гэйб был привлекателен, даже очень недурен собой – в общем, таких миллионы. Но красавцем, приковывающим к себе взгляды, его никак не назовешь, уговаривала себя Джез, отчаянно пытаясь вернуться на землю. Должно быть, все дело в этих залихватских вихрах!
Она не могла отвести от него глаз.
– С гамбургером что-то не так?
– Да нет, все прекрасно. Просто... Просто я не голодна.
– Я тоже, – слегка удивленно проговорил он, глядя на нетронутый бутерброд, забытый им на тарелке. – Может, попробовать чего-нибудь экзотического?
– Сомневаюсь... что это поможет.
Джез с трудом выдавливала из себя слова. Казалось, губы сковало холодом, а сознание отказывалось служить ей. Просто отказывалось работать.
– Не голоден, – с удивлением повторил Гэйб, – хотя с утра ничего не ел.
Он проговорил это слегка смущенно, как человек, внезапно почувствовавший, что открыл для себя что-то важное. Это он знает, только еще не разобрался, в чем дело.
Джез еле слышно пробормотала что-то в ответ. Что-то о тоне, каким он сделал свое сообщение. Ей показалось, что невидимые золоченые трубы взорвались вдруг торжественными фанфарами. Он не голоден. Она не голодна. Она отметила опасную удушливую волну, нараставшую в груди, словно она вот-вот разрыдается или начнет хохотать, не в силах совладать с собой.
– Не принимай это на свой счет, но ты веришь в любовь с первого взгляда? – спросил Гэйб, с выражением мучительного неверия прислушиваясь к собственным словам, которых никогда прежде не произносил и о существовании которых даже не задумывался.
– Если бы ты спросил меня об этом несколько минут назад...
Джез заколебалась, опустив глаза, не в силах встретить его взгляд.
– Ну?..
– Я бы сказала, что сомневаюсь... Но ведь всякое бывает...
– Не останавливайся, – попросил Гэйб. – Говори, говори то, что приходит в голову.
– Сейчас я... Я начинаю...
– Что начинаешь? – торопил он, взяв ее за руки и крепко сжимая трепещущие пальцы.
– Начинаю думать... – Румянец залил щеки Джез.
– О чем?..
– Возможно ли это... – прошептала она, захлестнутая внезапной волной застенчивости и опустив подбородок так, что взгляд ее уперся в стол.
– Вообще или конкретно?
– Не знаю, – затрясла головой девушка.
– Для нас с тобой?
– Да откуда мне знать? Почему ты считаешь, что у меня на все есть ответ? – почти крикнула Джез и вскинула голову, протестуя против этого блаженного и бесцельного допроса.
– Потому что я влюблен в тебя до смерти! С той самой минуты, как увидел тебя, и это невероятно, со мной ничего подобного не случалось, так что ты должна мне все объяснить, сказать, что все это правда.
– Ох, – только и выдохнула девушка, чувствуя, как сердце, которое она считала холодным и не созданным для любви, вдруг освобождается от всяких оков и пускается в пляс под торжествующие звуки фанфар, возвестивших о счастье.
– Ты так и намерена сидеть здесь, вздыхая и охая? Джез кивнула, не в состоянии произнести ни слова.
– Ну что ж, и это сгодится. Главное, ты не сказала «нет», ведь правда? Ты тоже чувствуешь что-то похожее? Это случилось не только со мной? Не может же быть, чтобы это испытывал только я?
Джез не могла пошевелиться. Она продолжала сидеть неподвижно, зная, что с нее довольно просто слушать его и ждать. Руки его дрожали так же, как и ее, только у него они были теплыми, а у нее – ледяными.
– Значит, это мы выяснили. Любовь с первого взгляда, вот что это такое. Вот что с нами произошло.
Джез попыталась улыбнуться. Не вышло. Испуганная, она не знала, что делать, как ей себя вести. Ей никогда не подняться и не уйти спокойно из этой обтянутой красной кожей кабинки. Видно, весь остаток жизни придется просидеть здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161