Он еще в лифте понял, что комплименты на нее сильно действуют. Похоже, ей никто никогда их не говорил. В ту роковую ночь он обращался с ней, как с девкой, и она полностью владела ситуацией. Комплименты же ее обезоруживают, хотя она всячески этому противится, виду не подает, но тут ей изменяет ее артистический дар, голос сразу смягчается и кошачьи глаза светятся по-особому.
– Ты прости, что я так сразу. И не подумай, что я донжуан. Просто надо смотреть правде в глаза. Я влюбился, и черт мне теперь не страшен, тем более эта состарившаяся горилла! – Федор указал на дверь.
Там стоял Серафимыч.
– Ты полегче, приятель, – пробасил он, – не забывай, что нам придется здесь остаться наедине. Кому ты тогда будешь признаваться в любви? Мне?
– Уж лучше горилле! Она по крайней мере не подслушивает чужих разговоров!
Эта фраза могла дорого Федору обойтись, но Алиса вновь вступилась за парня. И тут он узнал ее настоящее имя.
– Настя, неужели ты не видишь? – обратился к девушке старикан. – Этот хмырь специально к тебе подмазывается, а ты уж готова к нему на грудь упасть!
– Еще мне у тебя, старый пердун, спрашивать совета, к кому на грудь падать! – отчихвостила она Сера-фимыча, и тот неохотно побрел к себе в конуру.
– Он – твой отец? – сразу же поинтересовался Федор.
– Прямо! В гробу я видала таких отцов!
– Тебя зовут Настя?
– Быстро освоился. Молодец! Придется взять в сообщники! – Она невесело рассмеялась и добавила:
– Шучу. – Порывисто встала с дивана, на котором он все еще лежал, и направилась к двери. – Я запру тебя на ключ, – оповестила она, – можешь выспаться. На диване мягче, чем на скамейке.
– Ты, значит, проявила ко мне милосердие? – Федор потер покрасневшую шею и вдруг заявил:
– Я бы не отказался от чашечки чая.
Дело было вовсе не в чае, просто он не хотел, чтобы девушка его оставила.
Она разгадала коварный замысел, рассмеялась и сменила тон на повелительный:
– Обойдешься без чая! Спи!
Дверь за ней захлопнулась. Прямо как маленькая разбойница из «Снежной королевы», почему-то с нежностью подумал Федор. Он уже не пытался разобраться в собственных чувствах. Не приводил контраргументов, от которых стыла в жилах кровь: грабительница, убийца! Он просто радовался тому, что находится рядом, не просчитывая, какие будет иметь последствия эта прихоть. Он долго искал ответ на вопрос, что в ней так его присушило. Она, конечно, красива, спору нет, но видал он и покрасивей. Та же Анхелика затмит Алису, поставь их рядом! Особым обаянием девушка не блещет. Кротость, нежность, доброта – качества, всегда подкупавшие его в девушках, тут полностью отсутствуют. Зато дерзости и отчаянной наглости хоть отбавляй! Его в первую очередь поразила ее артистичность. Это напоминало влюбленность подростка в гениальную актрису. Ведь не была идеальной красавицей Марлен Дитрих, по которой сходили с ума тысячи поклонников. Сразу пришла на ум «Лили Марлен», сентиментальная песня: она вроде никак не вязалась с образом Алисы, но только с ней, с Алисой, теперь ассоциировалась. Они тогда проезжали мимо этого дома с этой комнатой, где он заперт, и она смотрела на окна.
Привычка? Или кто-то подавал ей знак? Федору это уже было не важно. Музыка звучала в нем так проникновенно, что глаза наполнились сентиментальной влагой.
«Лили Марлен» – вечная мечта о нежной, верной подруге – и Алиса, которая на самом деле Настя, в одной комбинации, босиком, с туфлями, неизменно прижатыми к груди. А в туфлях… Комната, его тюрьма, медленно поплыла в ритме старой песни. Кожаный диван, будто перенесенный сюда из кабинета сталинского чиновника, совершенно не подходил интерьеру бывшей детской. Низкий сервант, книжные полки с коллекцией автомобилей за стеклом (заброшенные, в пыли, давно никем не протираемые машинки), футбольный мяч с глубоким заломом, как на шляпе щеголя допотопных времен, ножка письменного стола, изъеденная древесным жучком, настольная лампа с осиротевшим цоколем внутри, репродукция Леопардовой «Мадонны с младенцем» на выцветших, грязно-желтых обоях – все это плыло вокруг, пока не растворилось в магическом шепоте: «It's you, Lili Marlene» – «Это ты, Лили Марлен».
Федор проснулся глубокой ночью. Жестокий голод сразу дал о себе знать.
Он не включил света, потому что понял еще днем: комната ничем не освещается.
Подошел к окну, отдернул штору, пришлось повозиться с неповоротливыми шпингалетами, прежде чем ночной опьяняющий воздух ударил в грудь. Он высунул голову. Под ним зияла черная пропасть плохо освещенного двора.
– Тьма сгущается вокруг! – почти стихами сказал Федор.
В соседнем окне горел свет и была раскрыта одна створка. Оттуда доносились голоса. Пленник прислушался. Он сразу узнал ее голос и бас Серафимыча, но был еще кто-то, еще один персонаж этой, на его взгляд, абсурдной пьесы. Алиса говорила громко, ее слова он хорошо различал. Низкие звуки, произносимые состарившейся гориллой, не поддавались расшифровке. Третий голос, принадлежавший, как он догадался, молоденькой девушке, оказался довольно пронзительным и ясным, хотя обладательница его находилась в глубине комнаты.
– Да как ты понять не можешь? Это невозможно сделать! – кричала незнакомка. – Со вчерашнего дня дом усиленно охраняется!
Серафимыч что-то пробубнил в ответ.
– Это самоубийство! Са-мо-убий-ство! повторила она по слогам. – Ну скажи ему, Настя!
– Все действительно так безнадежно? – переспросила Алиса.
– Ты же сама видела. Его постоянно сопровождает машина! – настаивала на своем девушка. – А что было в клубе, когда его потеряли?
– Да, эти тараканы в смокингах всполошились так, будто на них брызнули дихлофосом, – подтвердила та.
Серафимыч опять вставил что-то свое нечленораздельное.
– Еще чего придумал! – как ревнивая жена, воскликнула Алиса. – «Пусть убивают» – так любой дурак сможет. А если не убьют? А если ты их приведешь сюда?
– Да ты просто до него не дойдешь! – вставила другая. – Тебя обыщут – ив наручники!
Серафимыч, судя по интонации, не сдавался. Федор разобрал только одно слово, которого не решился бы произнести вслух, тем более в присутствии дам.
– На работе? – аж взвизгнула Алиса. – Ты совсем спятил! Тебе даже близко не дадут подойти к его кабинету. Там хуже, чем в банке. За семью замками!
– Настя, надо отложить! – умоляла незнакомка.
– Ясное дело! – вздохнула Алиса. – Тебе надо было проделать все самой.
В первую же ночь, пока не поставили охрану.
– Мы так не уговаривались, – возразила сообщница. – Тебе нужен был позарез его труп. Теперь – Сера-фимычу, а я тут при чем?
– Что-то новенькое! – хмыкнула Алиса. –Ты, по-моему, здорово перепугана?
Из непродолжительной, но довольно страстной речи, произнесенной Серафимычем в следующий момент, Федор уловил только одну фразу, которую тот повторил несколько раз:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122