– Мужайся, – посоветовал Алик после тяжелого вздоха. Налил себе четверть стакана водки. – Ты видела этих гадов? – спросил пьяным голосом.
Ей показалось, что он только прикидывается, а на самом деле совершенно трезв. Настя покачала головой, не отрывая взгляда от чашки с бульоном. Алик опрокинул стакан с водкой, крякнул, снова повторил:
– Мужайся! – зачем-то похлопал ее по спине и удалился.
Прислушалась к разговорам за столом. Мудрый рассказывал, как ходил на охоту и как его собака выследила лису. Дальше ей было неинтересно слушать.
Мамина кузина не выпускала сигареты изо рта. Мама никогда не курила. Она вообще не выносила табачного дыма.
Настя снова уставилась в тарелку и в этот миг почувствовала, как на ее многострадальную голову легла мягкая горячая рука. Сколько же можно?
– Кушай, деточка, кушай, – сладко уговаривал незнакомый мужской голос.
Перед ней стоял тот самый жирный господин, который хлебал бульон во время гробового молчания. Он расплылся в добродушной улыбке. В его глазах прыгали забавные черные мячики, словно их кто-то пинал. Жирный господин состроил сочувственную мину, выпятив вперед нижнюю губу, будто собирался заплакать. И, чтобы никто не видел его мужских слез, быстро направился к выходу.
Настя проводила его взглядом до вестибюля. Там жирного господина с обеих сторон обступили телохранители. А часть приглашенных на поминки гостей спешно засобирались.
– Кто этот толстяк? – поинтересовалась мамина кузина.
Родственники пожали плечами, и только мудрый, который оказался обыкновенным браконьером, судя по его небрежной улыбке, что-то знал, но ни с кем не собирался делиться.
Справив девять дней, они отбыли в столицу. Мамина кузина обещала встретить Настю в аэропорту. Она никак не предполагала, что девочка прихватит собаку. Из-за этого неприятного сюрприза встреча получилась прохладной.
Эльза Петровна (так звали мамину кузину) усадила их с Бимкой на заднее сиденье старенького «фольксвагена», сама села за руль.
– Как ее зовут? – первым делом спросила она, чтобы как-то реабилитировать себя в глазах девочки.
– Какая разница? – зло пробурчала в ответ Настя. Неужели эта очкастая московская родственница думала, что она бросит Бимку, предаст ее, как шофер Алик предал отца?
Бимка была напугана путешествием и всю дорогу молчала, с надеждой поглядывая на хозяйку. Между девочкой и собакой было полное согласие и понимание, как между старыми друзьями, пережившими общую беду.
Эльза Петровна жила на Ленинском проспекте в четырехкомнатной квартире, но не в такой просторной, как Настина. Жила, конечно, не одна – с мужем и сыном-второклассником.
Насте и Бимке выделили целую комнату. Относились к ним по-доброму.
Отец и сын приняли.Бимку безоговорочно и успели полюбить. С девочкой ничего подобного не произошло. Ненависть, накопившаяся в ней, вылилась на троюродного братца. Он совсем не был похож на ее маленького братика, похороненного в цинковом запаянном гробу!
Она пошла в школу. И здесь не было никого похожего на ее старых подруг, с которыми она переписывалась. Настины письма напоминали злобные пасквили на одноклассников и членов семьи, приютившей ее. Подруги вскоре перестали ей писать, кроме одной, самой верной и тоже большой насмешницы.
Настя почти всегда молчала, предпочитая разговаривать только с собакой. Троюродный братец называл ее немой старухой из-за седых волос. Однажды она ударила его по лицу, когда он высказал предположение, что у нее склероз и она просто-напросто забыла некоторые слова, но боится в этом признаться. «Слово „осел“ я помню! – крикнула ему Настя. – Слово „болван“ тоже! И слова „идиот“ не забуду никогда!» В другой раз она вылила на голову братцу тарелку с борщом.
Настины выходки спускались на тормозах. Отец и мать во всем винили своего непутевого сыночка. Братцу доставалось вдвойне. Ее жестокие действия по отношению к нему хоть и не наказывались, но и особой симпатии вызвать не могли.
Настя стала кошмаром для московской родни.
Еще ее доконали седые волосы. И в школе, и на улице всем необходимо было знать, почему она так рано поседела. Это было невыносимо. Она старалась не смотреть в зеркало, но зеркалом был каждый встречный. Кончилось тем, что Настя постриглась налысо, повергнув кого-то в шок, а кого-то насмешив до колик.
Едва голова покрылась серебристым пушком, Эльза Петровна купила ей черную краску для волос и на первый раз сама помогла выкраситься. Настя не ожидала от тетки такого участия и после этого случая впервые прониклась к ней уважением. Вскоре все позабыли, какие на самом деле у Насти волосы, считая черный их естественным цветом.
Столичная жизнь уязвляла. Ленинский проспект раза в три длиннее главного проспекта в ее родном городе. Всего здесь больше, и сама жизнь день ото дня жирнее. Как дочь большого начальника, она раньше имела то, чего другие не имели. Здесь, в Москве, она жила в семье среднего достатка (Эльза Петровна – крупный инженер в каком-то закрытом НИИ, ее муж – рядовой журналист), а имели они не меньше, чем ее родители. «Москвичи – жлобы! Москва зажралась!» – писала Настя своей верной подруге.
– Плохо тебе у нас? – спросила однажды Эльза Петровна во время генеральной уборки.
Настя протирала влажной тряпкой хрустальные фужеры. Они не походили на бабушкину «семейную гордость», обыкновенные штамповки. Девочка тут же съязвила по этому поводу. После чего и последовал этот нелегкий вопрос. Эльза Петровна села в кресло, смахнула капельку пота со лба и достала из кармана халата дежурную пачку сигарет.
– Плохо! – не раздумывая, ошпарила ее Настя, не придумав ничего лучше для сравнения, как сказать:
– Мама никогда не курила!
Эльза Петровна демонстративно поднесла огонь к сигарете и выпустила изо рта облако дыма.
– Много ты знаешь о своей маме, соплячка! После трех мучительных лет сердобольного гостеприимства она наконец поняла, что девочке везде будет плохо, даже в райских кущах. Настя – это бочка без дна, и бесполезно в эту бочку лить доброе и светлое.
Настя грохнула о пол фужер и пошла собирать свои вещи, а Эльза Петровна не тронулась с места. Трудно дались ей эти годы. Она чувствовала, что теряет сына. Он становился неуправляем. Он перестал уважать их с отцом. И поделом. Пригрели змею. Муж не вылезал из командировок. Старался поменьше бывать дома. Настя открыто презирала его за мягкотелость. Ее отец был совсем не таким.
Сборы заняли немного времени. Вещи были наполовину упакованы. Настя ждала только повода, чтобы отбыть на родину. Прошло ровно три года с того кровавого июньского дня. Дату гибели родителей и брата она отметила в одиночестве, гуляя по набережной Москвы-реки с бутылкой пива в руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122