Она на все пошла, все стерпела, потому что верила, что так надо. А теперь что? Спасибо, в ваших услугах родина не нуждается, да?
— Сядь и не маячь. — Журавлев потер виски. — Без тебя башка трещит. Белов послушно сел.
— Не мальчик уже, Игорек. Сам знаешь, гуманизмом у нас не страдают. Не то что ее, любого из нас выкинут и не охнут. — Журавлев раздавил окурок в пепельнице. — И скажи спасибо, если ноги перед этим об тебя не вытрут.
— Спасибо, успокоил. — Белов зло усмехнулся. Журавлев раскурил новую сигарету. Надолго задумался, косясь на лежащее на столе дело. Белов ждал.
— Есть два пути, — наконец начал Журавлев. — Первый, ты пишешь справку по делу, а я начинаю великий поход по высоким кабинетам. Предвижу, что вернусь весь оплеванный с ног до головы и с нулевым результатом. Но совесть наша будет чиста. — Он вскинул ладонь, не давая встрять опять готовому взорваться Белову. — Тихо! Второй путь — все сделать самим. Ей нужна нормальная работа, которая позволит выбраться из этой диссидентской клоаки. Я нажму по своим старым связям, дай бог, что-нибудь обломится. Но рубить концы придется тебе, Игорь. Как у тебя с ней?
— Нормально, — пожал плечами Белов.
Журавлев помедлил, стряхнул пепел.
— Имей в виду, начальство прозрачно интересовалось, почему «Вера» упорно отказывалась перейти на контакт к другому оперу, а работала только с тобой.
— Пусть лучше поинтересуются, каково замужнюю бабу окрутить и работать заставить! — вскипел Белов. — Можно подумать, у нормальных баб других забот нет, чем по явкам шнырять да сообщения кропать.
— Да ценю я твои способности, ценю, только успокойся! Дай договорить. Журавлев понизил голос. — Придется задействовать все твое обаяние, Игорек. Потому что работала она на личном контакте. Комитет, госбезопасность — для нее абстракция. Идея, вдолбленная пионерией-комсомолией. А работала она с тобой, лично с тобой. Поэтому рубить ты будешь то, что связывает вас. О чем она, может, и не сказала ни разу, а ты, если не дурак, не выспрашивал, но чувствовал, иначе грош тебе цена как мужику и оперу. Сможешь?
— В смысле — выдержу? — Белов посмотрел в глаза Журавлеву.
— Не о тебе речь, дурак. Выдержишь, куда, на фиг, денешься. А вот она это еще вопрос. Вот я и спрашиваю, сможешь сделать так, чтобы это было больно, но не смертельно? Сам сказал, мы единственные, что у нее осталось. Весь Комитет я сюда не тащу, но все, что ее связывает с нормальной жизнью, где еще есть правда, идеалы и справедливость, — это ты. Рубить будешь, Игорь, по живому. Но иначе в новую жизнь ты ее не переведешь. Это мужик реализуется благодаря женщине, а женщина — только через мужчину. Вот такая сексопатология получается.
Белов закурил сигарету, которую до этого крутил в пальцах.
— Муж, козел, подал на раздел имущества, — пробурчал он, брезгливо поморщившись. — Родители со скандалом взяли дочку к себе. Слава богу, их наши игры не коснулись. Но Лене от этого не легче.
— Игорь, у тебя с ней серьезно? — одними губами прошептал Журавлев. Белов пожал плечами.
— У меня всегда серьезно.
Это было правдой. У Белова было два состояния — радостно-приподнятое, когда переживал очередной роман, и угнетенное, когда расхлебывал его последствия. Журавлев диагностировал это как «любовную циклотимию», от которой не излечат никакие лекарства, а только — немедленная кастрация.
— Что будешь делать? — спросил Журавлев.
— Оформи местную командировку, Кирилл, — в думав, попросил Белов. Минимум на неделю.
— Куда?
— Не в Сочи, естественно! В Красногорский райотдел. Там Степан Ильич, свой мужик, прикроет. Для конспирации пару часов буду маячить в его отделе, а остальное — по личному плану.
— А где будешь?
— Поблизости. Пансионат там есть, директор мне кое-чем обязан. В Подмосковье сейчас тихо, не сезон. А весна вот-вот начнется. — Белов посмотрел за окно, где с утра сыпало мелким снежным крошевом.
Журавлев тяжело засопел, потом обреченно махнул рукой.
В пансионате, пустом до гулкого эха на этажах, они прожили неделю. Четвертый день едва не стал последним.
Белов проснулся среди ночи, ощутив холодную пустоту там, где уже привык ощущать нежное тепло Елены. За окном выла злая мартовская метель. Гробовая тишина в коридоре.
Он лежал, вспоминая, как замертвело ее лицо, сделалось мраморно-белым, только на виске билась тонкая синяя жилка. Утром пришлось сказать ей все. Тогда ему вдруг стало страшно, но сейчас было еще хуже. Сердце лихорадочно билось, захлебнувшись предчувствием беды.
Из ванны донеслись тихие всхлипывания. Белов откинулся на подушку, решив дать ей выплакаться, но потом вскочил, обожженный догадкой.
Рванул дверь ванной. Крючок отлетел, жалобно звякнув о кафель.
Лена сидела на краю ванны, спустив руки в умывальник. По кисти вниз змеилась красная ниточка.
— Ты что наделала? — выдохнул Белов. Она открыла глаза. Взгляд пришел откуда— то издалека, где уже нет жизни.
— Извини, — прошептала, с трудом разлепив обкусанные губы. — Так будет лучше…
Белов одной рукой обхватил готовую завалиться Елену, второй прижал скомканное полотенце к ране. Машинально отметил, что порез сделан неправильно, поперек кисти, и крови в раковине мало. «Истеричка!» — вспыхнуло в голове. Первым желанием было врезать наотмашь, чтобы выбить дурь, но вместо этого он крепче прижал ее к себе, зашептал, словно баюкал ребенка:
— Ничего страшного. Это дурная кровь. Раньше врачи специально пускали немного крови, и больному сразу становилось легче. Чуть-чуть лишней крови, чтобы опять хотелось жить…
— Не бросай меня, Игорь. — Она уткнулась носом ему под ключицу и замерла.
Он почувствовал, как сжалось ее тело, готовясь принять удар.
— Ну как ты могла такое подумать? — Белов смотрел на бьющуюся в такт ударам сердца жилку на ее виске и чувствовал, что его сердце вот-вот остановится. Все будет хорошо, Лена. Даю слово.
В Москву вернулись притихшие, словно с похорон. Их встречи продолжались еще три месяца. Еще ни разу Белов так не изощрялся в конспирации. Таиться приходилось от всех. Кроме семейных неприятностей, грозили весьма серьезные по служебной линии. За несанкционированную связь с провалившимся агентом на стол пришлось бы выложить партбилет и удостоверение одновременно, а потом до конца дней пытаться устроиться дворником. Но Белов плевал на все. Он верил, что правда на его стороне, потому что, тысячу раз проверяясь, шел не на встречи с агентом, а на свидание с женщиной, от одного взгляда которой сладко ныло под сердцем.
Оба не верили, что это навсегда. Знали, все отболит и отпадет само, как корка на зарубцевавшейся ране. Но нужно было время, чтобы не рвать по живому, чтобы опять не брызнула кровь. И время пришло. В июне, когда от жары плавился асфальт и по всей Москве ветер гонял комки тополиного пуха, Журавлев отвел Белова в сторонку и, дымя в лицо «Примой», прошептал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212
— Сядь и не маячь. — Журавлев потер виски. — Без тебя башка трещит. Белов послушно сел.
— Не мальчик уже, Игорек. Сам знаешь, гуманизмом у нас не страдают. Не то что ее, любого из нас выкинут и не охнут. — Журавлев раздавил окурок в пепельнице. — И скажи спасибо, если ноги перед этим об тебя не вытрут.
— Спасибо, успокоил. — Белов зло усмехнулся. Журавлев раскурил новую сигарету. Надолго задумался, косясь на лежащее на столе дело. Белов ждал.
— Есть два пути, — наконец начал Журавлев. — Первый, ты пишешь справку по делу, а я начинаю великий поход по высоким кабинетам. Предвижу, что вернусь весь оплеванный с ног до головы и с нулевым результатом. Но совесть наша будет чиста. — Он вскинул ладонь, не давая встрять опять готовому взорваться Белову. — Тихо! Второй путь — все сделать самим. Ей нужна нормальная работа, которая позволит выбраться из этой диссидентской клоаки. Я нажму по своим старым связям, дай бог, что-нибудь обломится. Но рубить концы придется тебе, Игорь. Как у тебя с ней?
— Нормально, — пожал плечами Белов.
Журавлев помедлил, стряхнул пепел.
— Имей в виду, начальство прозрачно интересовалось, почему «Вера» упорно отказывалась перейти на контакт к другому оперу, а работала только с тобой.
— Пусть лучше поинтересуются, каково замужнюю бабу окрутить и работать заставить! — вскипел Белов. — Можно подумать, у нормальных баб других забот нет, чем по явкам шнырять да сообщения кропать.
— Да ценю я твои способности, ценю, только успокойся! Дай договорить. Журавлев понизил голос. — Придется задействовать все твое обаяние, Игорек. Потому что работала она на личном контакте. Комитет, госбезопасность — для нее абстракция. Идея, вдолбленная пионерией-комсомолией. А работала она с тобой, лично с тобой. Поэтому рубить ты будешь то, что связывает вас. О чем она, может, и не сказала ни разу, а ты, если не дурак, не выспрашивал, но чувствовал, иначе грош тебе цена как мужику и оперу. Сможешь?
— В смысле — выдержу? — Белов посмотрел в глаза Журавлеву.
— Не о тебе речь, дурак. Выдержишь, куда, на фиг, денешься. А вот она это еще вопрос. Вот я и спрашиваю, сможешь сделать так, чтобы это было больно, но не смертельно? Сам сказал, мы единственные, что у нее осталось. Весь Комитет я сюда не тащу, но все, что ее связывает с нормальной жизнью, где еще есть правда, идеалы и справедливость, — это ты. Рубить будешь, Игорь, по живому. Но иначе в новую жизнь ты ее не переведешь. Это мужик реализуется благодаря женщине, а женщина — только через мужчину. Вот такая сексопатология получается.
Белов закурил сигарету, которую до этого крутил в пальцах.
— Муж, козел, подал на раздел имущества, — пробурчал он, брезгливо поморщившись. — Родители со скандалом взяли дочку к себе. Слава богу, их наши игры не коснулись. Но Лене от этого не легче.
— Игорь, у тебя с ней серьезно? — одними губами прошептал Журавлев. Белов пожал плечами.
— У меня всегда серьезно.
Это было правдой. У Белова было два состояния — радостно-приподнятое, когда переживал очередной роман, и угнетенное, когда расхлебывал его последствия. Журавлев диагностировал это как «любовную циклотимию», от которой не излечат никакие лекарства, а только — немедленная кастрация.
— Что будешь делать? — спросил Журавлев.
— Оформи местную командировку, Кирилл, — в думав, попросил Белов. Минимум на неделю.
— Куда?
— Не в Сочи, естественно! В Красногорский райотдел. Там Степан Ильич, свой мужик, прикроет. Для конспирации пару часов буду маячить в его отделе, а остальное — по личному плану.
— А где будешь?
— Поблизости. Пансионат там есть, директор мне кое-чем обязан. В Подмосковье сейчас тихо, не сезон. А весна вот-вот начнется. — Белов посмотрел за окно, где с утра сыпало мелким снежным крошевом.
Журавлев тяжело засопел, потом обреченно махнул рукой.
В пансионате, пустом до гулкого эха на этажах, они прожили неделю. Четвертый день едва не стал последним.
Белов проснулся среди ночи, ощутив холодную пустоту там, где уже привык ощущать нежное тепло Елены. За окном выла злая мартовская метель. Гробовая тишина в коридоре.
Он лежал, вспоминая, как замертвело ее лицо, сделалось мраморно-белым, только на виске билась тонкая синяя жилка. Утром пришлось сказать ей все. Тогда ему вдруг стало страшно, но сейчас было еще хуже. Сердце лихорадочно билось, захлебнувшись предчувствием беды.
Из ванны донеслись тихие всхлипывания. Белов откинулся на подушку, решив дать ей выплакаться, но потом вскочил, обожженный догадкой.
Рванул дверь ванной. Крючок отлетел, жалобно звякнув о кафель.
Лена сидела на краю ванны, спустив руки в умывальник. По кисти вниз змеилась красная ниточка.
— Ты что наделала? — выдохнул Белов. Она открыла глаза. Взгляд пришел откуда— то издалека, где уже нет жизни.
— Извини, — прошептала, с трудом разлепив обкусанные губы. — Так будет лучше…
Белов одной рукой обхватил готовую завалиться Елену, второй прижал скомканное полотенце к ране. Машинально отметил, что порез сделан неправильно, поперек кисти, и крови в раковине мало. «Истеричка!» — вспыхнуло в голове. Первым желанием было врезать наотмашь, чтобы выбить дурь, но вместо этого он крепче прижал ее к себе, зашептал, словно баюкал ребенка:
— Ничего страшного. Это дурная кровь. Раньше врачи специально пускали немного крови, и больному сразу становилось легче. Чуть-чуть лишней крови, чтобы опять хотелось жить…
— Не бросай меня, Игорь. — Она уткнулась носом ему под ключицу и замерла.
Он почувствовал, как сжалось ее тело, готовясь принять удар.
— Ну как ты могла такое подумать? — Белов смотрел на бьющуюся в такт ударам сердца жилку на ее виске и чувствовал, что его сердце вот-вот остановится. Все будет хорошо, Лена. Даю слово.
В Москву вернулись притихшие, словно с похорон. Их встречи продолжались еще три месяца. Еще ни разу Белов так не изощрялся в конспирации. Таиться приходилось от всех. Кроме семейных неприятностей, грозили весьма серьезные по служебной линии. За несанкционированную связь с провалившимся агентом на стол пришлось бы выложить партбилет и удостоверение одновременно, а потом до конца дней пытаться устроиться дворником. Но Белов плевал на все. Он верил, что правда на его стороне, потому что, тысячу раз проверяясь, шел не на встречи с агентом, а на свидание с женщиной, от одного взгляда которой сладко ныло под сердцем.
Оба не верили, что это навсегда. Знали, все отболит и отпадет само, как корка на зарубцевавшейся ране. Но нужно было время, чтобы не рвать по живому, чтобы опять не брызнула кровь. И время пришло. В июне, когда от жары плавился асфальт и по всей Москве ветер гонял комки тополиного пуха, Журавлев отвел Белова в сторонку и, дымя в лицо «Примой», прошептал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212