— Слушай, так что, получается, Оля какую-то роль играет? Если насчет ее появления Поле предупредило?
— Трудно сказать, — уклончиво ответил Лоханыч. — Тут мы втроем стояли. Гошка переживал из-за Вещего, Семенова и Скилдина — это третьего марта было, в прошлом году, — я волновался, как бы Гошка не начудил, а Илюха личную драму переваривал. Может, Поле ему и подсказало таким образом, что рыдать-то из-за Сердюковой не стоит.
— А знаешь, у меня еще одна мысль появилась, — с сомнением сказал Царев. — Еретическая, сразу говорю. Если это третьего марта было…
— Пойдем, — перебил его Лоханыч. — Потом поговорим. А то нас женщины выпотрошат. И будут правы, потому что сегодня их день, а не Вещего Олега.
Павел осторожно придержал Сашку, чтоб тот задержался, тихо спросил:
— И давно они так? Я имею в виду, Оля с Моравлиным.
Сашка отвел глаза:
— Давно. Помнишь случай с комбайном? Оля ж со свидания такая расстроенная бежала. И Моравлин совершенно не в себе был, хоть и притворялся, что все нормально. Они поссорились, по-моему. Я не сразу понял, только когда Оля разговаривать с ним по телефону не стала.
Ч— черт… Ужасно то, что именно такая схема событий и примерещилась Павлу в тот вечер. Тогда списал на самовнушение и ревность.
— Почему раньше не сказал?
Сашка отвернулся. Долго молчал.
— Не знаю. Веришь? Просто не знаю, почему. Не хотелось.
Праздник был испорчен безнадежно. Павел вернулся в офис, кому-то механически улыбался, пил тосты, делал все, что от него требовалось. На белый танец его вытащила Машка Голикова. Которая, между прочим, училась в одной группе с Моравлиным. Павел подавил зверское желание немедленно выпытать у нее все сведения о вероятном противнике. Машка почувствовала:
— Паш, держи себя в руках. Я знаю, это тяжело. Но тебе с ним еще работать.
— Но почему?! — не выдержал Павел. — Почему? Я знаю ее два года, она никогда в жизни вот так быстро ни с кем не сходилась! Всего-то два месяца прошло! И она никогда не держала себя с парнем свободно. Чтоб вот так, на глазах у всех, чтоб все видели, что она уехала с ним…
Машка вздохнула:
— Я понимаю. Не знаю, успокоит тебя или нет… Так решило Поле.
— Ага, — саркастически заметил Павел, — а Моравлин — корректировщик. Так что не Поле так решило, а Моравлин.
— Ты только ей этого не говори, что он корректировщик, — испугалась Машка. — Подумает черт знает что… И ничего он не решал. Не мог. Корректировщик может так подправить, что два человека встретятся или не встретятся, но он не может задать те эмоции, которые люди испытают при встрече.
— Да все это ерунда! До сих пор никто не знает, что такое Поле и как они его корректируют! Они сами не могут сказать, что они делают и как! Каждый отсебятину несет! Может, мы выдумали это Поле, а на самом деле тот снимок, который сделал Алтуфьев, к нашему Полю никакого отношения не имеет! Может, корректировщики совсем другим занимаются, а мы уж придумали объяснение. Неправильное, зато понятное всем нам. А они над нами смеются!
Машка погладила его по плечу. Ласково, участливо, матерински.
— Паш, тебе, наверное, лучше сейчас пойти домой. Или не домой, а посидеть где-нибудь с надежным другом. Или, хочешь, я попрошу Лоханыча с тобой поговорить? Будет легче.
— Мне не нужно легче. Я не институтка какая-то, чтоб жаловаться и утешения искать. Сам разберусь, — буркнул Павел.
Но все-таки оставил веселую компанию. Добрались с Сашкой до ближайшего частного кафе, Сашка взял пива, а Павел — водки. По старой испытанной технологии решил горе залить.
Почти ни о чем не говорили. Павел погрузился в свои мысли, а Сашка просто составлял фон. Или отгораживал его от мира. Неважно. Важно, что его присутствие было нужным.
Потом Павел позвонил Рите и сказал, что сейчас приедет. Сашка от комментариев воздержался и в компанию не набивался.
Больше всего Павел боялся, что Рита встретит его в нижнем белье, а на столе будет ждать своего часа бутылка шампанского. Буквально каждая новая подружка в Московье встречала его именно так. Самая пошлая ситуация. Он бы, наверное, удавился, если б она повторилась еще хоть раз в его жизни.
Рита встретила его в домашнем халате. Длинном, наглухо застегнутом. И на столе вместо шампанского были обычные чашки с тарелками. Рита вела себя не развязно, Павел ни о чем не рассказывал. Ни к чему.
А потом Павел остался у нее ночевать.
Глава 5
Тридцать сребреников
Растут лимоны на высоких горах,
На крутых берегах — для крутых…
Короче, ты не достанешь.
“Страна Лимония”, группа “Дюна”
17 апреля 2083 года, понедельник
Селенград
Оле было тревожно. Она сидела в последнем вагоне, и народу ехало очень мало. На “Ермаковом дворе” поезд стоял очень долго. Повинуясь неясному предчувствию, Оля в последний момент выскочила из вагона. Двери закрылись, поезд тронулся, но очень, очень медленно. Оля осталась ждать следующего поезда. Вдруг только что отъехавший поезд откатился назад на станцию. И в то же мгновение с другого конца платформы влетел следующий поезд. Оля сквозь прозрачные круглые стены видела людей в вагоне, из которого выскочила только что. Они смотрели на приближающийся поезд. На из лицах был ужас. Оля вне себя побежала по эскалатору вверх, чтобы не видеть катастрофу. Услышала грохот столкнувшихся поездов, крики людей… и проснулась.
Обычно она любила погадать, к чему приснилось то или другое. Сейчас не хотелось совершенно. Конечно, можно себя успокоить, решив, что она просто переутомилась, и этот сон — тревожный сигнал слабеющей психики. Легкую форму клаустрофобии у нее давно диагностировали, через год после того, как она стала свидетельницей аварии маршрутки. Вот только Оля знала: клаустрофобия ни при чем. Сон — предвестник чего-то плохого. Причем это плохое случится не с ней. А она никак не сможет предотвратить беду. Вот о чем этот сон.
* * *
18 апреля 2083 года, вторник
Селенград
Фильку Илья почувствовал чуть ли не от дверей корпуса. Фиг ли, четвертая ступень… И сразу понял, что Филька идет по его душу. Вздохнул: с курсовым и без того возни еще на пару недель, а тут отвлекают всякие. Встал, отпер дверь лаборантской.
— Здравствуй, — с привычными барскими интонациями сказал Филька с порога.
Илья безразлично кивнул, сидя к нему спиной и даже не думая поворачиваться.
— Тебе не кажется, что ты не слишком вежлив?
— Ты пришел меня этикету учить?
Филька сел так, чтобы Илья оказался к нему лицом.
— Будь любезен, отвлекись. Если тебя, конечно, хоть сколько-то интересует поездка в Америку.
Начинается. Сейчас будет покупать. Илья посмотрел Фильке в глаза.
— Послушай, Илья, так нельзя. Ты демонстративно отказываешься от участия в любых акциях МолОта. И тут же — собираешься в Америку…
— Сам себе противоречишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
— Трудно сказать, — уклончиво ответил Лоханыч. — Тут мы втроем стояли. Гошка переживал из-за Вещего, Семенова и Скилдина — это третьего марта было, в прошлом году, — я волновался, как бы Гошка не начудил, а Илюха личную драму переваривал. Может, Поле ему и подсказало таким образом, что рыдать-то из-за Сердюковой не стоит.
— А знаешь, у меня еще одна мысль появилась, — с сомнением сказал Царев. — Еретическая, сразу говорю. Если это третьего марта было…
— Пойдем, — перебил его Лоханыч. — Потом поговорим. А то нас женщины выпотрошат. И будут правы, потому что сегодня их день, а не Вещего Олега.
Павел осторожно придержал Сашку, чтоб тот задержался, тихо спросил:
— И давно они так? Я имею в виду, Оля с Моравлиным.
Сашка отвел глаза:
— Давно. Помнишь случай с комбайном? Оля ж со свидания такая расстроенная бежала. И Моравлин совершенно не в себе был, хоть и притворялся, что все нормально. Они поссорились, по-моему. Я не сразу понял, только когда Оля разговаривать с ним по телефону не стала.
Ч— черт… Ужасно то, что именно такая схема событий и примерещилась Павлу в тот вечер. Тогда списал на самовнушение и ревность.
— Почему раньше не сказал?
Сашка отвернулся. Долго молчал.
— Не знаю. Веришь? Просто не знаю, почему. Не хотелось.
Праздник был испорчен безнадежно. Павел вернулся в офис, кому-то механически улыбался, пил тосты, делал все, что от него требовалось. На белый танец его вытащила Машка Голикова. Которая, между прочим, училась в одной группе с Моравлиным. Павел подавил зверское желание немедленно выпытать у нее все сведения о вероятном противнике. Машка почувствовала:
— Паш, держи себя в руках. Я знаю, это тяжело. Но тебе с ним еще работать.
— Но почему?! — не выдержал Павел. — Почему? Я знаю ее два года, она никогда в жизни вот так быстро ни с кем не сходилась! Всего-то два месяца прошло! И она никогда не держала себя с парнем свободно. Чтоб вот так, на глазах у всех, чтоб все видели, что она уехала с ним…
Машка вздохнула:
— Я понимаю. Не знаю, успокоит тебя или нет… Так решило Поле.
— Ага, — саркастически заметил Павел, — а Моравлин — корректировщик. Так что не Поле так решило, а Моравлин.
— Ты только ей этого не говори, что он корректировщик, — испугалась Машка. — Подумает черт знает что… И ничего он не решал. Не мог. Корректировщик может так подправить, что два человека встретятся или не встретятся, но он не может задать те эмоции, которые люди испытают при встрече.
— Да все это ерунда! До сих пор никто не знает, что такое Поле и как они его корректируют! Они сами не могут сказать, что они делают и как! Каждый отсебятину несет! Может, мы выдумали это Поле, а на самом деле тот снимок, который сделал Алтуфьев, к нашему Полю никакого отношения не имеет! Может, корректировщики совсем другим занимаются, а мы уж придумали объяснение. Неправильное, зато понятное всем нам. А они над нами смеются!
Машка погладила его по плечу. Ласково, участливо, матерински.
— Паш, тебе, наверное, лучше сейчас пойти домой. Или не домой, а посидеть где-нибудь с надежным другом. Или, хочешь, я попрошу Лоханыча с тобой поговорить? Будет легче.
— Мне не нужно легче. Я не институтка какая-то, чтоб жаловаться и утешения искать. Сам разберусь, — буркнул Павел.
Но все-таки оставил веселую компанию. Добрались с Сашкой до ближайшего частного кафе, Сашка взял пива, а Павел — водки. По старой испытанной технологии решил горе залить.
Почти ни о чем не говорили. Павел погрузился в свои мысли, а Сашка просто составлял фон. Или отгораживал его от мира. Неважно. Важно, что его присутствие было нужным.
Потом Павел позвонил Рите и сказал, что сейчас приедет. Сашка от комментариев воздержался и в компанию не набивался.
Больше всего Павел боялся, что Рита встретит его в нижнем белье, а на столе будет ждать своего часа бутылка шампанского. Буквально каждая новая подружка в Московье встречала его именно так. Самая пошлая ситуация. Он бы, наверное, удавился, если б она повторилась еще хоть раз в его жизни.
Рита встретила его в домашнем халате. Длинном, наглухо застегнутом. И на столе вместо шампанского были обычные чашки с тарелками. Рита вела себя не развязно, Павел ни о чем не рассказывал. Ни к чему.
А потом Павел остался у нее ночевать.
Глава 5
Тридцать сребреников
Растут лимоны на высоких горах,
На крутых берегах — для крутых…
Короче, ты не достанешь.
“Страна Лимония”, группа “Дюна”
17 апреля 2083 года, понедельник
Селенград
Оле было тревожно. Она сидела в последнем вагоне, и народу ехало очень мало. На “Ермаковом дворе” поезд стоял очень долго. Повинуясь неясному предчувствию, Оля в последний момент выскочила из вагона. Двери закрылись, поезд тронулся, но очень, очень медленно. Оля осталась ждать следующего поезда. Вдруг только что отъехавший поезд откатился назад на станцию. И в то же мгновение с другого конца платформы влетел следующий поезд. Оля сквозь прозрачные круглые стены видела людей в вагоне, из которого выскочила только что. Они смотрели на приближающийся поезд. На из лицах был ужас. Оля вне себя побежала по эскалатору вверх, чтобы не видеть катастрофу. Услышала грохот столкнувшихся поездов, крики людей… и проснулась.
Обычно она любила погадать, к чему приснилось то или другое. Сейчас не хотелось совершенно. Конечно, можно себя успокоить, решив, что она просто переутомилась, и этот сон — тревожный сигнал слабеющей психики. Легкую форму клаустрофобии у нее давно диагностировали, через год после того, как она стала свидетельницей аварии маршрутки. Вот только Оля знала: клаустрофобия ни при чем. Сон — предвестник чего-то плохого. Причем это плохое случится не с ней. А она никак не сможет предотвратить беду. Вот о чем этот сон.
* * *
18 апреля 2083 года, вторник
Селенград
Фильку Илья почувствовал чуть ли не от дверей корпуса. Фиг ли, четвертая ступень… И сразу понял, что Филька идет по его душу. Вздохнул: с курсовым и без того возни еще на пару недель, а тут отвлекают всякие. Встал, отпер дверь лаборантской.
— Здравствуй, — с привычными барскими интонациями сказал Филька с порога.
Илья безразлично кивнул, сидя к нему спиной и даже не думая поворачиваться.
— Тебе не кажется, что ты не слишком вежлив?
— Ты пришел меня этикету учить?
Филька сел так, чтобы Илья оказался к нему лицом.
— Будь любезен, отвлекись. Если тебя, конечно, хоть сколько-то интересует поездка в Америку.
Начинается. Сейчас будет покупать. Илья посмотрел Фильке в глаза.
— Послушай, Илья, так нельзя. Ты демонстративно отказываешься от участия в любых акциях МолОта. И тут же — собираешься в Америку…
— Сам себе противоречишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136