Что такое? Ведро с водой не может столько весить. Вновь накатили дурные предчувствия. Однако Радим не отступил, и вскоре очам предстала жуткая картина.
На веревке висела обнаженная женщина. Ее шея была затянута прочной петлей, язык свисал синим куском мяса, глаза вылезли из глазниц. Тело было перепачкано кровью и нечистотами.
Радим опустил труп. Тело с глухим звуком осело на землю. Ведро, все еще закрепленное на конце веревки, ударило покойницу по плечу и опрокинулось набок. Изнутри потекла зловонная жижа. Радим поморщился, а когда разглядел то, что еще вывалилось из ведра, его чуть не стошнило. На зеленой траве лежала голова ребенка.
Замешательство было столь велико, что Радим пропустил миг, когда появились вершники. Они окружили бледного скомороха плотным кольцом. Радим понял, что объяснений не избежать.
— Кто таков? — раздался первый вопрос.
— Радим… Скоморох…
Копья вершников склонились к горлу Радима. Дело приняло скверный оборот.
— Где другие душегубы?
— Что?
— Отвечай!
Железо царапнуло щеку, оставив красный след.
— Я не душегуб! Я просто скоморох!
— И личина есть?
— Личина? Конечно, есть, — Радим скинул заплечный мешок и начал его развязывать.
— Точно душегуб! Вздернуть татя!
— Спокойно, ребята. Я его знаю. — Вперед выехал важный боярин — ладно сложенный муж средних лет в синем бархатном кафтане поверх блестящей кольчуги. Вот и встретились. — Вершник снял золоченый шишак с узорчатым наносьем, открыв холеное, гладкое лицо и светлые, почти белые волосы.
Радим с ужасом признал говорившего. Это был один из тех новгородцев, с которым скоморох меньше всего хотел встречаться: Остромир, правая рука князя Владимира Ярославича.
Простолюдина и боярина связывала история, случившаяся год назад в Ладоге. Тогда в посадничьей усадьбе начались ужасные отравления, и Радим был поставлен боярыней Параскевой, женой ладожского воеводы Эйлива, искать злоумышленника. В результате скоморох сам стал подозреваемым, а Остромир этим ловко воспользовался, чтобы воплотить свой замысел по изгнанию Эйлива из Ладоги. Радим по его плану должен был обвинить воеводу в отравлении ц вызвать на суд.
Скоморох не оправдал ожиданий Остромира: он нашел настоящего отравителя, ведьму-оборотня, мстившую за поругание, принятое в молодости от Эйлива. Это смешало замыслы Остромира, и Радим скрылся, заботясь о собственной шкуре. Несомненно, боярин затаил обиду на Радима и теперь, похоже, был в силах взыскать за нее.
«Лучше бы сразу повесили, но Остромир на пытки отдаст, как пить дать».
— Не вели казнить, господин великий боярин! — Радим рухнул на колени.
— А есть почто?
— Нету! Клянусь Сварогом, нету! — Скоморох согнулся в земном поклоне.
— Как объяснишь вот это? — Остромир указал на труп женщины и голову ребенка.
— Никак, господин великий боярин! Не виноват я! Хотел водицы испить, а там такое…
Остромир приметил торчащее из-за пазухи Радима ожерелье. Брови боярина вопросительно шевельнулись, взгляд заинтересованно скользнул по камням.
— А это что?
— Это? — Радим надел ожерелье на шею. — Оберег мой из камушков жабьих, от воды ядовитой.
— Подай, — велел боярин и протянул руку.
Как ни жалко было расставаться с волшебной вещью, с жизнью прощаться еще жальче. Радим поднялся на ноги и, косясь на суровые лица вершников, протянул ожерелье Остромиру:
— Пожалуйста, господин великий боярин! Остромир поднес камни к глазам, потом к носу, понюхал и сурово нахмурился:
— Морочишь голову, смерд! Уж жабьи камни я знаю. Недоброй волшбой несет от твоего оберега. Не для того он, чтобы потраву чуять. Меня не проведешь.
В это время к ватаге, окружившей скомороха, подскакали еще несколько дружинников. Их старшой, осадив гнедого жеребца, заговорил:
— Село пусто. Все колодцы забиты мертвецами. Голова старшого блестела, как медный котел: он был совершенно лыс и по-нездешнему загорел. Лицо воина пересекали старые шрамы, задевая левое веко правое ухо. Черненая бронь ладно сидела на крепком теле, за плечами топорщился снятый кольчужный колпак, длинные кожаные полы прикрывали ноги по самые сапоги. Голос отдавал норманнским про-1зношением. Остромир нахмурился и сжал золоченую эукоять длинного меча.
— Опять те же тати потрудились?
— Такого они еще не творили. Караваны разоряли, было дело. Сел не трогали.
— Дурное дело нехитрое. Сигват, останься со своими. Внимательно осмотрите все избы. Мертвых похороните.
Лысый кивнул.
— А мы — в Березейку. Скомороха прихватим с собой. Третьяк, возьми его.
Такой оборот событий Радиму не понравился. Он 1редпочитал вольную жизнь и потому попробовал воз-эазить:
— Господин великий боярин, пощади! Дай уйти своей дорогой!
— Молчи, смерд! Как я решил, так и будет! Остромир резко повернул коня и, хлестнув его плетью, галопом помчался по дороге. За ним потянулись Дружинники. Названный Третьяком молодой черноволосый ратник ухватил Радима под мышки и перебросил на круп чалого скакуна. Лука седла больно впилась под ребро. Скоморох начал дергаться, но был Успокоен ударом поперек спины.
— Не ерзай, а то уроню!
Радим понял, что ничего иного не остается, как смириться. Хорошо, хоть сразу не порешили.
Глава 2
Исключительной красоты новгородская земля исстари славилась густыми лесами и добрым народом. Радим, несомненно, сохранил бы об этой стороне самые лучшие воспоминания, если б не те невзгоды, которые его здесь настигли. Вот угораздило! И ведь думал обойти новгородские пределы, наведаться в Смоленск или даже в стольный град Киев. Но необъяснимо потянуло на полночь. Вот так всегда и случается, когда нет удачи. В том, что он неудачник, Радим уверялся каждый раз, как появлялись неприятности.
Ему хотелось жизни безбедной и сытой, однако чем дольше скоморох путешествовал, тем больше уверялся в несбыточности своей мечты. Шел 6560-й год. На Руси было тихо и сытно несколько лет кряду. В селах и градах царил мир, строились новые хоромы, процветали торговые пути. Вороги — что ляхи на закате, что чудь на полуночи, что печенеги на полдне — изредка пощипывали приграничье, но серьезного урона не наносили. Тиуны судили не по своей выгоде, а по Правде Русской. Слава великого князя Ярослава гремела от Булгарии до Франкии, от Норги до Греции. Казалось бы, живи да радуйся!
Но Радиму в этом порядке было неуютно. Куда б он ни пришел, в Туров — к Изяславу, в Чернигов — к Святославу, да пусть в сам Киев — к великому князю, — нигде не мог найти себе места. Скомороха если и привечали, то радости он находил мало, везде оставался чужаком, гостем, зашедшим ненадолго и уже готовым снова пуститься в путь. А ему так хотелось стать своим, почувствовать, что для кого-то он важен, незаменим…
Нынче важным он был лишь для Третьяка, которому поручили доставить пленника в Березейку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
На веревке висела обнаженная женщина. Ее шея была затянута прочной петлей, язык свисал синим куском мяса, глаза вылезли из глазниц. Тело было перепачкано кровью и нечистотами.
Радим опустил труп. Тело с глухим звуком осело на землю. Ведро, все еще закрепленное на конце веревки, ударило покойницу по плечу и опрокинулось набок. Изнутри потекла зловонная жижа. Радим поморщился, а когда разглядел то, что еще вывалилось из ведра, его чуть не стошнило. На зеленой траве лежала голова ребенка.
Замешательство было столь велико, что Радим пропустил миг, когда появились вершники. Они окружили бледного скомороха плотным кольцом. Радим понял, что объяснений не избежать.
— Кто таков? — раздался первый вопрос.
— Радим… Скоморох…
Копья вершников склонились к горлу Радима. Дело приняло скверный оборот.
— Где другие душегубы?
— Что?
— Отвечай!
Железо царапнуло щеку, оставив красный след.
— Я не душегуб! Я просто скоморох!
— И личина есть?
— Личина? Конечно, есть, — Радим скинул заплечный мешок и начал его развязывать.
— Точно душегуб! Вздернуть татя!
— Спокойно, ребята. Я его знаю. — Вперед выехал важный боярин — ладно сложенный муж средних лет в синем бархатном кафтане поверх блестящей кольчуги. Вот и встретились. — Вершник снял золоченый шишак с узорчатым наносьем, открыв холеное, гладкое лицо и светлые, почти белые волосы.
Радим с ужасом признал говорившего. Это был один из тех новгородцев, с которым скоморох меньше всего хотел встречаться: Остромир, правая рука князя Владимира Ярославича.
Простолюдина и боярина связывала история, случившаяся год назад в Ладоге. Тогда в посадничьей усадьбе начались ужасные отравления, и Радим был поставлен боярыней Параскевой, женой ладожского воеводы Эйлива, искать злоумышленника. В результате скоморох сам стал подозреваемым, а Остромир этим ловко воспользовался, чтобы воплотить свой замысел по изгнанию Эйлива из Ладоги. Радим по его плану должен был обвинить воеводу в отравлении ц вызвать на суд.
Скоморох не оправдал ожиданий Остромира: он нашел настоящего отравителя, ведьму-оборотня, мстившую за поругание, принятое в молодости от Эйлива. Это смешало замыслы Остромира, и Радим скрылся, заботясь о собственной шкуре. Несомненно, боярин затаил обиду на Радима и теперь, похоже, был в силах взыскать за нее.
«Лучше бы сразу повесили, но Остромир на пытки отдаст, как пить дать».
— Не вели казнить, господин великий боярин! — Радим рухнул на колени.
— А есть почто?
— Нету! Клянусь Сварогом, нету! — Скоморох согнулся в земном поклоне.
— Как объяснишь вот это? — Остромир указал на труп женщины и голову ребенка.
— Никак, господин великий боярин! Не виноват я! Хотел водицы испить, а там такое…
Остромир приметил торчащее из-за пазухи Радима ожерелье. Брови боярина вопросительно шевельнулись, взгляд заинтересованно скользнул по камням.
— А это что?
— Это? — Радим надел ожерелье на шею. — Оберег мой из камушков жабьих, от воды ядовитой.
— Подай, — велел боярин и протянул руку.
Как ни жалко было расставаться с волшебной вещью, с жизнью прощаться еще жальче. Радим поднялся на ноги и, косясь на суровые лица вершников, протянул ожерелье Остромиру:
— Пожалуйста, господин великий боярин! Остромир поднес камни к глазам, потом к носу, понюхал и сурово нахмурился:
— Морочишь голову, смерд! Уж жабьи камни я знаю. Недоброй волшбой несет от твоего оберега. Не для того он, чтобы потраву чуять. Меня не проведешь.
В это время к ватаге, окружившей скомороха, подскакали еще несколько дружинников. Их старшой, осадив гнедого жеребца, заговорил:
— Село пусто. Все колодцы забиты мертвецами. Голова старшого блестела, как медный котел: он был совершенно лыс и по-нездешнему загорел. Лицо воина пересекали старые шрамы, задевая левое веко правое ухо. Черненая бронь ладно сидела на крепком теле, за плечами топорщился снятый кольчужный колпак, длинные кожаные полы прикрывали ноги по самые сапоги. Голос отдавал норманнским про-1зношением. Остромир нахмурился и сжал золоченую эукоять длинного меча.
— Опять те же тати потрудились?
— Такого они еще не творили. Караваны разоряли, было дело. Сел не трогали.
— Дурное дело нехитрое. Сигват, останься со своими. Внимательно осмотрите все избы. Мертвых похороните.
Лысый кивнул.
— А мы — в Березейку. Скомороха прихватим с собой. Третьяк, возьми его.
Такой оборот событий Радиму не понравился. Он 1редпочитал вольную жизнь и потому попробовал воз-эазить:
— Господин великий боярин, пощади! Дай уйти своей дорогой!
— Молчи, смерд! Как я решил, так и будет! Остромир резко повернул коня и, хлестнув его плетью, галопом помчался по дороге. За ним потянулись Дружинники. Названный Третьяком молодой черноволосый ратник ухватил Радима под мышки и перебросил на круп чалого скакуна. Лука седла больно впилась под ребро. Скоморох начал дергаться, но был Успокоен ударом поперек спины.
— Не ерзай, а то уроню!
Радим понял, что ничего иного не остается, как смириться. Хорошо, хоть сразу не порешили.
Глава 2
Исключительной красоты новгородская земля исстари славилась густыми лесами и добрым народом. Радим, несомненно, сохранил бы об этой стороне самые лучшие воспоминания, если б не те невзгоды, которые его здесь настигли. Вот угораздило! И ведь думал обойти новгородские пределы, наведаться в Смоленск или даже в стольный град Киев. Но необъяснимо потянуло на полночь. Вот так всегда и случается, когда нет удачи. В том, что он неудачник, Радим уверялся каждый раз, как появлялись неприятности.
Ему хотелось жизни безбедной и сытой, однако чем дольше скоморох путешествовал, тем больше уверялся в несбыточности своей мечты. Шел 6560-й год. На Руси было тихо и сытно несколько лет кряду. В селах и градах царил мир, строились новые хоромы, процветали торговые пути. Вороги — что ляхи на закате, что чудь на полуночи, что печенеги на полдне — изредка пощипывали приграничье, но серьезного урона не наносили. Тиуны судили не по своей выгоде, а по Правде Русской. Слава великого князя Ярослава гремела от Булгарии до Франкии, от Норги до Греции. Казалось бы, живи да радуйся!
Но Радиму в этом порядке было неуютно. Куда б он ни пришел, в Туров — к Изяславу, в Чернигов — к Святославу, да пусть в сам Киев — к великому князю, — нигде не мог найти себе места. Скомороха если и привечали, то радости он находил мало, везде оставался чужаком, гостем, зашедшим ненадолго и уже готовым снова пуститься в путь. А ему так хотелось стать своим, почувствовать, что для кого-то он важен, незаменим…
Нынче важным он был лишь для Третьяка, которому поручили доставить пленника в Березейку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79