Ой, пощади, Сигват!
— Ты — иудей. Вы — иудеи — Бога христианского распяли. Совсем как того альва. Может, чем и поможешь.
— Аи, не надо! Я ж не рабби какой, я простой человек.
— В любом случае, нам нужна твоя ладья.
— Это еще зачем? — возмутился Яков, размахивая руками. — Дружину тут не поместить.
— Зато передовой дозор — можно.
— Ой, разорите вы меня! Ну почему, почему, Сара, мне так не везет?
— Такова жизнь, милый Яков. Такова жизнь… Зато с самим светлым князем перемолвимся. У нас есть о чем его попросить.
В дорогу пустились уже в темноте. Чтобы постоянно не спотыкаться, нарубили сосновых веток и запалили факелы. Идти стало легче.
К Березейке вышли ближе к полуночи. На околице были остановлены стражей. Дружинники быстро признали Сигвата и разрешили пройти в деревню. К веже князя пеструю компанию не пустили. С особенным подозрением косились на Радима — видимо, смутно припоминая приказ взять его живым или мертвым.
Сигват переговорил с княжьим огнищанином и, вернувшись к спутникам, сказал:
— Князь недомогает. Никого видеть не хочет. Но нас примет. Не всех. Со мной пойдет только Радим. А вы ждите тут.
— Холодно. Я замерзну! — недовольно воскликнул Яков. Его надежда быть допущенным к княжьему столу рухнула, а потому он позволил себе обидеться.
— Браги, пусти их к костру, — попросил Сигват. Огнищанин согласно кивнул. Радим поспешил за норманном, оставив недовольно ворчащего Якова в компании жены и хмурого Армена. Встречаться с князем не хотелось, но было необходимо.
Владимир лежал на толстом тюфяке, укрытый теплыми шубами до самой головы. Бледное лицо ярким пятном сияло в темноте, рассеиваемой одинокой свечой. Рука больного сжимала массивный серебряный крест.
— Говорите, — негромко велел князь. — Тати торжествуют?
— Государь, я потерял всю дружину.
— Всю? — Радиму показалось, что Владимир не сильно удивился. — Что же теперь?
— Нужна твоя помощь, государь. Дай мне своих людей. Я знаю, куда надо идти и что надо делать.
— Что ты знаешь, Сигват? Это ведь не просто тати, так?
— Они порождения Хеля. Их конунг распят на Лысой горе на косом кресте. Злая волшба окутывает его. Слова конунга слышны за десятки поприщ. Тати — всего лишь послушные холопы.
— Это беда, — Владимир откинулся на парчовую подушку и закрыл глаза.
— Но мы справимся с ней. Дай мне дружину.
— Одну дружину ты погубил. Тебе мало? По справедливости я должен тебя казнить.
— Казни, государь, но прежде дай с Хелем поквитаться.
— Нет тебе веры, Сигват. Вот и убивца этого, скомороха, с собою водишь. Зачем?
— Благодаря ему Лысую гору нашли, и снова найдем.
— Сам-то путь забыл? Быстро прочь бежал?
— Не гневайся, государь, но скоморох на ум скор. Кроме того, к волшбе неравнодушен. А дорога к конунгу злобных альвов вороженная.
Радим невольно покраснел от смущения и еле сдержался, чтобы не отплатить норманну ответной похвалой. Владимир вперил пристальный взгляд в Радима:
— На вид и не скажешь…
— Дай дружину, государь, и ты убедишься, что не лгу. К завтрашнему рассвету будем у Лысой горы.
— Я должен подумать.
— Надо спешить, государь. С каждым днем татей становится все больше. Сила Хеля растет и ширится.
— Я знаю, — слабо ответил Владимир. — Ступайте. Я передам свое слово на восходе.
Делать в веже больше было нечего. Князь свое слово сказал. И ничего радостного оно не содержало. Удрученные, Сигват и Радим с поклоном удалились.
— Что будем делать?
— Спать, — коротко ответил Сигват.
— Утро вечера мудренее… — задумчиво произнес Радим.
Нельзя сказать, что Яков, Сара или Армен были серьезно обеспокоены решением князя. Никто из них не чуял стремительного приближения беды, а потому небольшая задержка их устраивала. Купца и купчиху гораздо больше волновало, где они проведут эту ночь. Жадные взгляды ратников были прикованы к толстым мошнам иудеев, а потому спать у костра совсем не хотелось. Сигват заявил, что он остается с дружиной, а кто хочет, может поискать ночлег в деревне. Яков возмутился, что его заманили в незнакомое место, а теперь бросают на произвол судьбы, но норманн слушать стенания не стал, ушел к друзьям.
Радиму, как и купцу, было неприятно находиться под пристальным взором суровых воинов. Ему то и дело мерещилось, что из темноты выходят, кровожадно скаля зубы, братья Свистуны. Поэтому в стремлении покинуть княжий стан скоморох поддержал Якова.
— Пойдемте, господин. Мир не без добрых людей. Уверен, нас приютят за небольшую мзду.
— Мзду? Ты сказал мзду? Аи, разорите вы меня! Все хотят мзду! Всегда и везде. Прихожу в Новгород — чальнику плачу, выхожу на пристань — мытарю плачу, везу товар на рынок — вирнику плачу, худо-бедно торгую — плачу и княжьим холопам, и ребятам посадским, и всем, кому не лень честного купчину обобрать. Голый останусь, раздетый, разутый на старости лет!
— Может, и не возьмут мзды, коли понравимся хозяевам.
— Тяжко, тяжко… Я еще кому-то нравиться должен! Аи, беда. У меня и спину ломит, и голова болит, а я должен нравиться!
— Яков, милый, успокойся, — сказала Сара. — Скоморох дело говорит. У добрых хозяев лечение для тебя обязательно найдется.
— Хорошо, хорошо… Пойдем! Главное, не попасть в гости к таким лекарям, что пользуют князя-государя. Ты слышала, что говорили его воины? Старик поит Ярославича то ли мочой, то ли кровью и кормит сырым мясом — да не простым, а с червями. Фу! Гадость такую даже мой бывший сосед Соломон не ел, хоть падок был до восточной пищи, арканом не оттащишь.
— Князя кровью поят? — напрягся Радим.
— Говорят, народное зелье. И кровь там, и бог знает что еще, — пояснила Сара. — Нам такое лекарство не понадобится. Мы еще крепко стоим на ногах, правда, милый?
— Аи, не сглазь, Сара! Аи, не сглазь!
Армен остался у костра. Он завел с молодым ратником долгую душеспасительную беседу, подкрепляемую терпким медом, и не мог оторваться. Поэтому искать ночлег отправились втроем.
В деревне было тихо. Жители давно спали, а дозоры бродили за околицей. Тревожно лаяли редкие псы. Радим пропустил пару домов и постучался в третий. Ответом было гробовое молчание. То ли хозяев нет, то ли спят крепко? А может, не хотят пускать ночных гостей?
Скоморох прошел к следующей избе. Не успел постучать, как за дверью заскрипели половицы и загремели запоры. Радим замер в ожидании. Дверь отворилась, мелькнул огонек лучины: на пороге стояла молодица с аккуратно прибранными волосами. Скоморох без труда признал жену Валуни, красавицу Младу.
Повисло недолгое молчание. Млада улыбнулась Радиму:
— Так и чуяла, сегодня гости будут. Заходите. Поздоровавшись, гости шагнули в сени.
— Угощением не богата, но чем смогу…
— Не надо, — остановил ее Радим. — Нам бы только переночевать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
— Ты — иудей. Вы — иудеи — Бога христианского распяли. Совсем как того альва. Может, чем и поможешь.
— Аи, не надо! Я ж не рабби какой, я простой человек.
— В любом случае, нам нужна твоя ладья.
— Это еще зачем? — возмутился Яков, размахивая руками. — Дружину тут не поместить.
— Зато передовой дозор — можно.
— Ой, разорите вы меня! Ну почему, почему, Сара, мне так не везет?
— Такова жизнь, милый Яков. Такова жизнь… Зато с самим светлым князем перемолвимся. У нас есть о чем его попросить.
В дорогу пустились уже в темноте. Чтобы постоянно не спотыкаться, нарубили сосновых веток и запалили факелы. Идти стало легче.
К Березейке вышли ближе к полуночи. На околице были остановлены стражей. Дружинники быстро признали Сигвата и разрешили пройти в деревню. К веже князя пеструю компанию не пустили. С особенным подозрением косились на Радима — видимо, смутно припоминая приказ взять его живым или мертвым.
Сигват переговорил с княжьим огнищанином и, вернувшись к спутникам, сказал:
— Князь недомогает. Никого видеть не хочет. Но нас примет. Не всех. Со мной пойдет только Радим. А вы ждите тут.
— Холодно. Я замерзну! — недовольно воскликнул Яков. Его надежда быть допущенным к княжьему столу рухнула, а потому он позволил себе обидеться.
— Браги, пусти их к костру, — попросил Сигват. Огнищанин согласно кивнул. Радим поспешил за норманном, оставив недовольно ворчащего Якова в компании жены и хмурого Армена. Встречаться с князем не хотелось, но было необходимо.
Владимир лежал на толстом тюфяке, укрытый теплыми шубами до самой головы. Бледное лицо ярким пятном сияло в темноте, рассеиваемой одинокой свечой. Рука больного сжимала массивный серебряный крест.
— Говорите, — негромко велел князь. — Тати торжествуют?
— Государь, я потерял всю дружину.
— Всю? — Радиму показалось, что Владимир не сильно удивился. — Что же теперь?
— Нужна твоя помощь, государь. Дай мне своих людей. Я знаю, куда надо идти и что надо делать.
— Что ты знаешь, Сигват? Это ведь не просто тати, так?
— Они порождения Хеля. Их конунг распят на Лысой горе на косом кресте. Злая волшба окутывает его. Слова конунга слышны за десятки поприщ. Тати — всего лишь послушные холопы.
— Это беда, — Владимир откинулся на парчовую подушку и закрыл глаза.
— Но мы справимся с ней. Дай мне дружину.
— Одну дружину ты погубил. Тебе мало? По справедливости я должен тебя казнить.
— Казни, государь, но прежде дай с Хелем поквитаться.
— Нет тебе веры, Сигват. Вот и убивца этого, скомороха, с собою водишь. Зачем?
— Благодаря ему Лысую гору нашли, и снова найдем.
— Сам-то путь забыл? Быстро прочь бежал?
— Не гневайся, государь, но скоморох на ум скор. Кроме того, к волшбе неравнодушен. А дорога к конунгу злобных альвов вороженная.
Радим невольно покраснел от смущения и еле сдержался, чтобы не отплатить норманну ответной похвалой. Владимир вперил пристальный взгляд в Радима:
— На вид и не скажешь…
— Дай дружину, государь, и ты убедишься, что не лгу. К завтрашнему рассвету будем у Лысой горы.
— Я должен подумать.
— Надо спешить, государь. С каждым днем татей становится все больше. Сила Хеля растет и ширится.
— Я знаю, — слабо ответил Владимир. — Ступайте. Я передам свое слово на восходе.
Делать в веже больше было нечего. Князь свое слово сказал. И ничего радостного оно не содержало. Удрученные, Сигват и Радим с поклоном удалились.
— Что будем делать?
— Спать, — коротко ответил Сигват.
— Утро вечера мудренее… — задумчиво произнес Радим.
Нельзя сказать, что Яков, Сара или Армен были серьезно обеспокоены решением князя. Никто из них не чуял стремительного приближения беды, а потому небольшая задержка их устраивала. Купца и купчиху гораздо больше волновало, где они проведут эту ночь. Жадные взгляды ратников были прикованы к толстым мошнам иудеев, а потому спать у костра совсем не хотелось. Сигват заявил, что он остается с дружиной, а кто хочет, может поискать ночлег в деревне. Яков возмутился, что его заманили в незнакомое место, а теперь бросают на произвол судьбы, но норманн слушать стенания не стал, ушел к друзьям.
Радиму, как и купцу, было неприятно находиться под пристальным взором суровых воинов. Ему то и дело мерещилось, что из темноты выходят, кровожадно скаля зубы, братья Свистуны. Поэтому в стремлении покинуть княжий стан скоморох поддержал Якова.
— Пойдемте, господин. Мир не без добрых людей. Уверен, нас приютят за небольшую мзду.
— Мзду? Ты сказал мзду? Аи, разорите вы меня! Все хотят мзду! Всегда и везде. Прихожу в Новгород — чальнику плачу, выхожу на пристань — мытарю плачу, везу товар на рынок — вирнику плачу, худо-бедно торгую — плачу и княжьим холопам, и ребятам посадским, и всем, кому не лень честного купчину обобрать. Голый останусь, раздетый, разутый на старости лет!
— Может, и не возьмут мзды, коли понравимся хозяевам.
— Тяжко, тяжко… Я еще кому-то нравиться должен! Аи, беда. У меня и спину ломит, и голова болит, а я должен нравиться!
— Яков, милый, успокойся, — сказала Сара. — Скоморох дело говорит. У добрых хозяев лечение для тебя обязательно найдется.
— Хорошо, хорошо… Пойдем! Главное, не попасть в гости к таким лекарям, что пользуют князя-государя. Ты слышала, что говорили его воины? Старик поит Ярославича то ли мочой, то ли кровью и кормит сырым мясом — да не простым, а с червями. Фу! Гадость такую даже мой бывший сосед Соломон не ел, хоть падок был до восточной пищи, арканом не оттащишь.
— Князя кровью поят? — напрягся Радим.
— Говорят, народное зелье. И кровь там, и бог знает что еще, — пояснила Сара. — Нам такое лекарство не понадобится. Мы еще крепко стоим на ногах, правда, милый?
— Аи, не сглазь, Сара! Аи, не сглазь!
Армен остался у костра. Он завел с молодым ратником долгую душеспасительную беседу, подкрепляемую терпким медом, и не мог оторваться. Поэтому искать ночлег отправились втроем.
В деревне было тихо. Жители давно спали, а дозоры бродили за околицей. Тревожно лаяли редкие псы. Радим пропустил пару домов и постучался в третий. Ответом было гробовое молчание. То ли хозяев нет, то ли спят крепко? А может, не хотят пускать ночных гостей?
Скоморох прошел к следующей избе. Не успел постучать, как за дверью заскрипели половицы и загремели запоры. Радим замер в ожидании. Дверь отворилась, мелькнул огонек лучины: на пороге стояла молодица с аккуратно прибранными волосами. Скоморох без труда признал жену Валуни, красавицу Младу.
Повисло недолгое молчание. Млада улыбнулась Радиму:
— Так и чуяла, сегодня гости будут. Заходите. Поздоровавшись, гости шагнули в сени.
— Угощением не богата, но чем смогу…
— Не надо, — остановил ее Радим. — Нам бы только переночевать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79