все это время Белыми Скалами управляли слуги. Но, судя по всему, пустовать хоромам оставалось недолго; осенью Мааркен собирался обручиться, и тогда имение стало бы использоваться для той цели, ради которой было построено.
Мааркен знал, что давно должен был рассказать обо всем родителям. Но он стеснялся заявить о том, что не собирается разглядывать девушек в Визе, потому что уже нашел себе невесту. Или она нашла его. Трудно было сказать, что правильнее, но его это и не заботило. Он был рад случившемуся. При одной мысли о Холлис его губ касалась улыбка, и что за дело, если он вел себя как мальчишка? С детства его окружали пылко влюбленные, и если он питал безрассудную мечту о браке по любви, то виноваты в этом были в первую очередь его родители. Отец прожил свою пятьдесят первую зиму, мать была лишь на несколько лет младше, но взгляды, которыми они обменивались, когда думали, что никто их не видит, были достаточно красноречивы. Рохан и Сьонед были точно такими же. И Вальвис с Фейлин, лорд и леди Ремагевские, тоже. Даже солидные принц Чадрик и принцесса Аудрите ничем не отличались от остальных. Мааркен всегда мечтал о том же: об улыбках, о взглядах, не предназначенных для чужих глаз, даже о вспышках гнева. Молодой лорд мечтал о женщине, с которой можно было бы работать рука об руку, а не только спать в одной постели, о женщине, которой он мог бы открыть и свое сердце, и свои мысли. Без этого женатая жизнь выродилась бы в нечто такое, когда каждое утро просыпаешься рядом с незнакомкой.
У Мааркена вспыхнули щеки при воспоминании о том, сколько раз с ним случалось подобное до того утра, когда он проснулся рядом с Холлис. Он не имел права на это, и когда дело дошло до леди Андраде, та страшно разозлилась. Но ему не было дела до гнева двоюродной бабушки.
Тогда Мааркену было девятнадцать лет, и никто не назвал бы его новичком в любви. Отец как-то показал ему письмо принца Ллейна, в котором старик ехидно проезжался насчет способности Мааркена привлекать к себе внимание всех женщин Грэйперла независимо от их возраста: «С тех пор, как мальчишке исполнилось четырнадцать лет, в моем дворце не осталось ни одной юбки, которая не гонялась бы за ним до самозабвения. Мне как-то не слишком верится, что он удирал от них во всю прыть. Наоборот, я думаю, что он с удовольствием давал себя поймать». Чейн приберегал это письмо, пока Мааркена не произвели в рыцари и не отправили в Крепость Богини учиться искусству фарадима. Тогда они как следует посмеялись; правда, у Мааркена заалели щеки, но Чейн смотрел на него с законной гордостью.
Впрочем, эти случаи были всего лишь экспериментом: любопытство юноши быстро удовлетворялось, и желание угасало так же быстро, как и возникало. Холлис же разожгла в нем огонь, который неугасимо горел вот уже шесть лет.
Вскоре после прибытия Мааркена в Крепость Богини леди Андраде убедилась, что он действительно заслуживает полученного необычным путем первого кольца. Рохан наградил племянника серебряным кольцом с гранатом, когда тот вызвал Огонь во время войны с Ролстрой. Мааркен доказал Андраде, что действительно владеет этим искусством, и она вручила ему простое серебряное колечко, которое вместе с гранатовым перстнем следовало носить на среднем пальце правой руки. Глядя в бледно-голубые глаза двоюродной бабушки, он услышал, что на следующий день должен в одиночку пойти в лес и узнать у Богини свое будущее, но до того, ровно в полночь, к нему придет женщина-фарадим и сделает его мужчиной.
Теоретически никто не знал имени своего первого партнера или партнерши. Пытаться узнать его считалось верхом дурного тона, да такого никогда и не случалось. Сама Богиня окутывала тайной «Гонца Солнца», скрывая его от той девушки или юноши, которым предстояло наутро расстаться с невинностью. Делали это фарадимы с семью и более кольцами: только они обладали искусством, которое требовалось, чтобы превратить девушку в женщину, а мальчика в мужчину.
Однако в ту зимнюю ночь у Холлис было только четыре кольца. Иногда Мааркен думал, что все равно догадался бы, кто она. Даже в полной темноте он пальцами чувствовал, что волосы у девушки золотые… Он глубоко вздохнул, как будто снова ощущал слабый аромат ее тела.
Разговаривать было запрещено. Оба они знали это. Губы существовали только для ласк и поцелуев, а голоса — для сладостных стонов. Но когда все было кончено и Мааркен с колотящимся сердцем распростерся рядом с девушкой, он прошептал ее имя.
Она задохнулась и окаменела. Мааркен обвил ее руками и не дал встать, когда она попыталась спастись бегством.
— Нет, — прошептала она, — пожалуйста, не надо…
— Ты мечтала об этом не меньше моего, — сказал Мааркен, но затем — что вполне простительно для девятнадцатилетнего — нерешительно добавил: — Правда?
Она вздрогнула, но через миг прижалась к его груди и кивнула.
— Андраде убьет меня…
Мааркену показалось, что он в жизни не слыхал большего бреда.
— Только через мой труп! — непринужденно ответил он. — Но она не посмеет меня и пальцем тронуть. Во-первых, я ее родственник, во-вторых, «Гонец Солнца» и будущий лорд Радзинский — слишком важная персона! Конечно, она будет произносить громкие слова и немного позлится, но мы с тобой это уже не раз слышали.
Напряжение оставило ее.
— Есть еще одна трудность. Этой ночью тебе предстояло стать мужчиной, но у меня только четыре кольца, поэтому я не могла как следует научить тебя любви. Боюсь, я плохо выполнила свой долг, милорд.
Мааркен задохнулся от изумления и лишь потом понял, что его дразнят. Самым нежным тоном, на какой был способен, он сказал:
— Ну что ж, миледи, раз так, придется повторить урок. Я очень медленно усваиваю. Вполне возможно, что на это понадобится вся ночь.
Они совсем забыли, что в полночь в комнату Мааркена должна была прийти совсем другая женщина, забыли обо всем на свете, кроме радости обладать друг другом. Ее волосы казались золотой рекой, которая горела в темноте собственным светом; ослепленный этим блеском, Мааркен отстранил тонкие пряди и провел пальцами по носу, щекам и лбу, изучая ее лицо на ощупь, как раньше изучал его взглядом. Его руки изучали всю ее, воспринимая цвета ее тела так же ясно, как и цвета души. Он затерялся в ее сапфире, жемчуге и гранате — глубоких сияющих цветах, окутавших его словно бархат и без слов говоривших о светлой и прекрасной душе девушки.
Они лежали обнявшись и обмениваясь ленивыми поцелуями, когда с тихим шумом открылась дверь. Мааркен резко сел, а Холлис негромко вскрикнула от испуга. На пороге стояла женщина, окутанная шелковистой тенью. Голоса ее Мааркен не узнал.
— Так-так… — Внезапно женщина весело рассмеялась. — Можете заканчивать то, что так хорошо началось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
Мааркен знал, что давно должен был рассказать обо всем родителям. Но он стеснялся заявить о том, что не собирается разглядывать девушек в Визе, потому что уже нашел себе невесту. Или она нашла его. Трудно было сказать, что правильнее, но его это и не заботило. Он был рад случившемуся. При одной мысли о Холлис его губ касалась улыбка, и что за дело, если он вел себя как мальчишка? С детства его окружали пылко влюбленные, и если он питал безрассудную мечту о браке по любви, то виноваты в этом были в первую очередь его родители. Отец прожил свою пятьдесят первую зиму, мать была лишь на несколько лет младше, но взгляды, которыми они обменивались, когда думали, что никто их не видит, были достаточно красноречивы. Рохан и Сьонед были точно такими же. И Вальвис с Фейлин, лорд и леди Ремагевские, тоже. Даже солидные принц Чадрик и принцесса Аудрите ничем не отличались от остальных. Мааркен всегда мечтал о том же: об улыбках, о взглядах, не предназначенных для чужих глаз, даже о вспышках гнева. Молодой лорд мечтал о женщине, с которой можно было бы работать рука об руку, а не только спать в одной постели, о женщине, которой он мог бы открыть и свое сердце, и свои мысли. Без этого женатая жизнь выродилась бы в нечто такое, когда каждое утро просыпаешься рядом с незнакомкой.
У Мааркена вспыхнули щеки при воспоминании о том, сколько раз с ним случалось подобное до того утра, когда он проснулся рядом с Холлис. Он не имел права на это, и когда дело дошло до леди Андраде, та страшно разозлилась. Но ему не было дела до гнева двоюродной бабушки.
Тогда Мааркену было девятнадцать лет, и никто не назвал бы его новичком в любви. Отец как-то показал ему письмо принца Ллейна, в котором старик ехидно проезжался насчет способности Мааркена привлекать к себе внимание всех женщин Грэйперла независимо от их возраста: «С тех пор, как мальчишке исполнилось четырнадцать лет, в моем дворце не осталось ни одной юбки, которая не гонялась бы за ним до самозабвения. Мне как-то не слишком верится, что он удирал от них во всю прыть. Наоборот, я думаю, что он с удовольствием давал себя поймать». Чейн приберегал это письмо, пока Мааркена не произвели в рыцари и не отправили в Крепость Богини учиться искусству фарадима. Тогда они как следует посмеялись; правда, у Мааркена заалели щеки, но Чейн смотрел на него с законной гордостью.
Впрочем, эти случаи были всего лишь экспериментом: любопытство юноши быстро удовлетворялось, и желание угасало так же быстро, как и возникало. Холлис же разожгла в нем огонь, который неугасимо горел вот уже шесть лет.
Вскоре после прибытия Мааркена в Крепость Богини леди Андраде убедилась, что он действительно заслуживает полученного необычным путем первого кольца. Рохан наградил племянника серебряным кольцом с гранатом, когда тот вызвал Огонь во время войны с Ролстрой. Мааркен доказал Андраде, что действительно владеет этим искусством, и она вручила ему простое серебряное колечко, которое вместе с гранатовым перстнем следовало носить на среднем пальце правой руки. Глядя в бледно-голубые глаза двоюродной бабушки, он услышал, что на следующий день должен в одиночку пойти в лес и узнать у Богини свое будущее, но до того, ровно в полночь, к нему придет женщина-фарадим и сделает его мужчиной.
Теоретически никто не знал имени своего первого партнера или партнерши. Пытаться узнать его считалось верхом дурного тона, да такого никогда и не случалось. Сама Богиня окутывала тайной «Гонца Солнца», скрывая его от той девушки или юноши, которым предстояло наутро расстаться с невинностью. Делали это фарадимы с семью и более кольцами: только они обладали искусством, которое требовалось, чтобы превратить девушку в женщину, а мальчика в мужчину.
Однако в ту зимнюю ночь у Холлис было только четыре кольца. Иногда Мааркен думал, что все равно догадался бы, кто она. Даже в полной темноте он пальцами чувствовал, что волосы у девушки золотые… Он глубоко вздохнул, как будто снова ощущал слабый аромат ее тела.
Разговаривать было запрещено. Оба они знали это. Губы существовали только для ласк и поцелуев, а голоса — для сладостных стонов. Но когда все было кончено и Мааркен с колотящимся сердцем распростерся рядом с девушкой, он прошептал ее имя.
Она задохнулась и окаменела. Мааркен обвил ее руками и не дал встать, когда она попыталась спастись бегством.
— Нет, — прошептала она, — пожалуйста, не надо…
— Ты мечтала об этом не меньше моего, — сказал Мааркен, но затем — что вполне простительно для девятнадцатилетнего — нерешительно добавил: — Правда?
Она вздрогнула, но через миг прижалась к его груди и кивнула.
— Андраде убьет меня…
Мааркену показалось, что он в жизни не слыхал большего бреда.
— Только через мой труп! — непринужденно ответил он. — Но она не посмеет меня и пальцем тронуть. Во-первых, я ее родственник, во-вторых, «Гонец Солнца» и будущий лорд Радзинский — слишком важная персона! Конечно, она будет произносить громкие слова и немного позлится, но мы с тобой это уже не раз слышали.
Напряжение оставило ее.
— Есть еще одна трудность. Этой ночью тебе предстояло стать мужчиной, но у меня только четыре кольца, поэтому я не могла как следует научить тебя любви. Боюсь, я плохо выполнила свой долг, милорд.
Мааркен задохнулся от изумления и лишь потом понял, что его дразнят. Самым нежным тоном, на какой был способен, он сказал:
— Ну что ж, миледи, раз так, придется повторить урок. Я очень медленно усваиваю. Вполне возможно, что на это понадобится вся ночь.
Они совсем забыли, что в полночь в комнату Мааркена должна была прийти совсем другая женщина, забыли обо всем на свете, кроме радости обладать друг другом. Ее волосы казались золотой рекой, которая горела в темноте собственным светом; ослепленный этим блеском, Мааркен отстранил тонкие пряди и провел пальцами по носу, щекам и лбу, изучая ее лицо на ощупь, как раньше изучал его взглядом. Его руки изучали всю ее, воспринимая цвета ее тела так же ясно, как и цвета души. Он затерялся в ее сапфире, жемчуге и гранате — глубоких сияющих цветах, окутавших его словно бархат и без слов говоривших о светлой и прекрасной душе девушки.
Они лежали обнявшись и обмениваясь ленивыми поцелуями, когда с тихим шумом открылась дверь. Мааркен резко сел, а Холлис негромко вскрикнула от испуга. На пороге стояла женщина, окутанная шелковистой тенью. Голоса ее Мааркен не узнал.
— Так-так… — Внезапно женщина весело рассмеялась. — Можете заканчивать то, что так хорошо началось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181