Как только Андраде распустила их и отправилась в свои покои, Андри разыскал Избранную своего брата и спросил:
— Кто это был? Ты расслышала его имя?
— Чье имя?
— Ты прекрасно знаешь, чье. Того самого, с черными волосами и странными глазами.
— По-твоему, они странные? Его имя Сельгес или что-то в этом роде, я не расслышала.
— Интересно, откуда он приехал, — задумчиво произнес Андри. — Ты заметила, что он ни разу не опустил взгляд и смотрел на Андраде прямо в глаза?
— Мальчик с такой внешностью, как у него, должен был привыкнуть к тому, что на него постоянно смотрят. Похоже, его прямой взгляд — это всего лишь ответ на чужие взгляды, своего рода защитная реакция. Но одно ясно — кто-то недавно сделал его мужчиной. Так что ночь первого кольца не будет ему в диковинку!
Андри попытался улыбкой скрыть смущение, от которого он не сумеет избавиться и через несколько лет. Сам он в ту ночь был абсолютным девственником. Он не имел представления о том, какая из здешних женщин приходила к нему, и надеялся лишь на милость Богини, что так и не узнает этого, потому что ничего чудесного в той ночи не было. Вот Мааркен, который тогда еще был здесь, догадался, кто к нему приходил, хотя, конечно, не говорил об этом прямо. Но через несколько дней Андри сделал любопытное заключение: оказывается, чертовски неудобно считать привлекательной даму, которая скрыта от тебя темной вуалью. Похоже, эта черта у них была фамильной. Отсюда Андри совершенно правильно вывел, что получил бы куда большее наслаждение, если бы любил эту женщину. Может быть, ночь первого кольца и существует для того, чтобы научить их видеть разницу между физическим желанием и искренней любовью и дать понять, насколько предпочтительнее последняя? Андри верил, что однажды он будет так же счастлив, как Мааркенг, как его отец или Рохан. Но пока что даже самые красивые девушки Крепости Богини не вызывали в нем ничего, кроме мимолетного восхищения.
В последнее время, работая над свитками, он пришел к забавному заключению, что слегка влюбился в пресловутую леди Мерисель. Видимо, безымянный писец тоже был неравнодушен к ней, хотя в ту пору, когда леди диктовала эти заметки, ей было лет девяносто, це меньше. Иначе зачем бы ему понадобилось приправлять — кажется, помимо воли — ее бесстрастные заметки такими выражениями, как ясные глаза, добрая улыбка и даже несравненная красота? Но и без этих намеков на редкостное обаяние леди Мерисели каждая строчка свитка свидетельствовала о мудрости, силе духа и широте кругозора этой необыкновенной женщины. У нее было свое мнение обо всем на свете, и выражалось оно метко и забавно. Любимым местом Андри в его переводе до сих пор оставалось то, в котором шла речь о древних суевериях, связанных с символикой чисел. Оно гласило:
«Есть четыре Стихии: Огонь, Воздух, Вода и Земля. Каждая из них имеет три аспекта, итого двенадцать. Цифра двенадцать состоит из единицы и двойки; сложи их и получишь три, то есть количество лун. Прибавив к Четырем стихиям двенадцать, ты получишь шестнадцать, состоящее из единицы и шестерки, а если сложишь и их, выйдет семь, которое делится лишь само на себя. Мне говорили, что стоит кому-нибудь пересчитать все звезды на небе, затем прибавить результат к количеству лун, солнцу, а затем присовокупить к нему все эти цифры, то подобным образом можно вывести некое мистическое число. Которое и покажет, что вся эта затея — сплошная глупость».
Андри представлял себе Мерисель как сочетание качеств его собственной вспыльчивой и пленительной матери, спокойной и беспощадной Сьонед, и гордой, сильной леди Андраде, но наделенную таким искусством и таким умом, по сравнению с которым все три женщины показались бы недалекими простушками. Он уже знал, ощущая печальную покорность судьбе, что той, которая станет его Избранной, придется превзойти всех замечательных женщин, которых он когда-либо видел. Восхищение леди Мериселью только подливало масла в огонь.
Андри хотелось, чтобы его дама появилась перед ним так же просто и неодолимо, как вошла в жизнь Рохана Сьонед. Он обязан был влюбиться в нее с первого взгляда — так же, как это случилось с его родителями. Он не желал тратить время на поиски жены и испытывал то же нетерпение, которое охватывало его при мысли о шагах, которые надо было предпринять, чтобы заслужить недостающие кольца. Он знал, что достоин и такой женщины и таких регалий; ложная скромность отнюдь не украшала того, кто был знатным лордом по праву рождения и обладал таким могучим даром «Гонца Солнца», как он.
Но понимание того, что все эти вещи рано или поздно придут к нему, тоже ничуть не помогало.
* * *
Добравшись до общей спальни, Сегев лег в постель, очень довольный собой и тем, как прошел вечер. Имя, которым он назвался, было не Сельгес, а Сеяст, и ухо его привыкло к этому звуку раньше, чем он сам. Юноша успешно выполнил все, что наметил заранее: он смотрел прямо в лицо леди Андраде, без труда узнал лорда Андри Радзинского и выбрал женщину, которая могла бы сделать его мужчиной, если бы Мирева уже не оказала ему эту услугу.
Сегев улыбнулся в темноте, вспомнив, как изумились , братья наутро, когда узнали, где он был. Он даже фыркнул в подушку, но прикосновение простынь к телу властно напоминало ему о событиях той ночи.
Подъезжая к дому у холма, он твердил себе, что Руваль и Маррон не имеют права относиться к нему свысока, словно к какому-нибудь малышу. Он был таким же внуком верховного принца Ролстры, как и они, и Мирева согласилась, что только ему под силу выполнить важное поручение в Крепости Богини. Он вошел в хижину, ожидая получить наставление о том, как лучше всего провести леди Андраде. Но встретила его вовсе не Мирева.
Казалось, этой девушке всего на несколько зим больше, чем самому Сегеву. Мальчику только-только исполнилось шестнадцать, но он был достаточно взрослым, чтобы оценить ее красоту. Три слоя прозрачной кисеи, цвет которой был светлее бледно-голубых глаз девушки, не скрывали ее тонкую талию, пышную грудь и бедра. Из-под золотистой вуали, к трем углам которой были прикреплены серебряные цепочки, ниспадали волны густых черных волос. У девушки был круглый лоб и острый подбородок, губы цвета летней розы и густые ресницы, которые скромно опустились, когда она прошептала:
— Ты намного красивее своих братьев, милорд…
Она закончила фразу, когда все осталось позади и мокрые от пота любовники лежали на знакомом ковре у камина:
— И мужественнее своих братьев тоже.
А потом она засмеялась.
У Сегева закружилась голова, и он отпрянул. Рядом с ним лежала не юная девушка, а Мирева — женщина, по возрасту годившаяся ему в бабушки.
Правда, на бабушку она нисколько не походила. Хотя маска была сброшена, он вспомнил о прикосновениях ласковых пальцев и внезапно вновь припал к ее губам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181